Мой Бабаян

– Так что делать?

– Ничего. Просто занимайтесь тем, чем занимались раньше: смотрите кино, читайте, разговаривайте, но только голые. Поверь, девчата так же стесняются себя, как и мы. Так что свои недостатки перекроешь ее изъянами. После пары дней такой терапии перестанете обращать внимание на моральные барьеры и будете прямо на улице друг друга дониматься. И сдайте анализы.

– Еще вот такая штука меня смущает. Она не спрашивает про защиту и сама не предлагает. Как с этим быть?

– Бросай эту прошмандовку и найди себе бабушку с другими принципами! – мне было весело.

– А если серьезно?

– Тогда понятна твоя неуверенность. Поговори, объясни, что тебя беспокоит, не дура, втянется в диалог. Ну а если дура, то не мучь себя и говори ей «прощай». Давай, расскажешь, как все прошло.

Игорь пошел к остальным в курилку, оставив меня наедине с собой.

Мэрилин послушно стояла в родственном кругу, среди семейных философов и домашних бихевиористов, внимательно слушала неизбежный разговор о высших силах и природе вещей. Такие разговоры начинаются в состоянии белой горячки, усугубленной маразмом. Мэрилин нужно спасать!

– Если говорим о Боге, извините, что встреваю, – нагло вклинился в мирную беседу старперов.

– Ничего, ничего. Будет интересно услышать мнение молодежи на этот счет, – сообщил профессорского вида носитель очков, снисходительно отвечая за всех.

– Если говорим о Боге в привычном и обывательском понятии этого явления, то его, на мой взгляд, нет.

– Что вы подразумеваете под «обывательским»?

– Обывательское – это олицетворение Бога в виде субстанции света или вполне себе индивидуума в человеческом обличии. Который, по собственному желанию или нет, дает жизнь, судьбу и прочее предопределение бытия. Здесь привычнее для меня прозвучит фраза физика: мы все рано или поздно попадем в бесконечный космос в виде частиц. На фоне этого все официально существующие конфессии – просто эпилепсия. Поскольку такая трактовка – самое короткое резюме на все концепции религий и в то же время научное обоснование высших сил.

– Любопытно, – переваривал пьяным мозгом собеседник мои слова.

– По мнению Невзорова, у религий всего два пути: либо они эволюционируют под общий образовательный минимум, удовлетворив с научной точки зрения потребность масс в чуде, либо они изживут себя и канут в Лету.

– Вы восхищаетесь атеистом Невзоровым? – обратились ко мне Очки.

– Не нужно приравнивать атеистов к особо умным товарищам или к культурным невеждам. Скорее атеист – человек-циник, не приемлющий понятия любви как бескорыстного на высшем уровне. Расписывающий его как химическую реакцию, и психологический кульбит. Атеист больше человек фактов и опровержений конфессий, чем слепо верящий в идею отсутствия божественного вмешательства. И нет, не восхищаюсь. – Мерилин смотрела на меня, и было непонятно: она испугалась моего вмешательства или возбудилась от наглости?

– Быть в стороне от общей духовной эйфории не так уж и плохо. Это снимает с вас определенное эмоциональное бремя, позволяет не кривить душой, сочувствовать без слез или не впадать в рождественский экстаз. И такая модель поведения становится все более популярной, я вам скажу. И скажу сразу почему. Это позволяет избавиться не только от религиозных постулатов как обязательных, но и от прочих, моральных принципов заодно. Если уж слово Божье попрали, то почему наставления ограниченного круга лиц будут обязательными к исполнению? – подводили к бесконтрольности и беспринципности «новых» поколений Очки.

– И здесь скрыта большая яма для текущих и будущих пенсионеров на ближайшие 30 лет, – я снова перехватил отнятую инициативу. – Отсутствие морали даст новому поколению спокойно воспринять не то что увеличение пенсионного возраста, а вовсе отмену пенсий по старости. Иными словами, каждый сам по себе. Тебя вырастят, воспитают. Но после восемнадцати ты один до самого конца. Не будет морали, обязывающей хранить связь с детьми, женами, родителями. Нет ничего, что позволит тебе морально надавить на них и заставить содержать тебя. Так что в этом контексте религия является катализатором нравственности. В какой-то мере ее наличие необходимо в переходный период и мы его достигли. Но эта мораль устарела.

– Интересная и наивная теория, – надменно сказали Очки.

– Не думаю, что у вас есть что-то больше, чем еще одна теория. Если, конечно, в кармане не завалялся краеугольный камень бытия.

– Ваш катехизис нравственности понятен, – резко обрубил профессор.

Мэрилин, взяв меня под руку, сообщила окружающим, что нам пора присоединиться к бунтующей молодежи и проведать скучающих молодоженов. С чем согласился папаша, засмущавшийся невольного конфликта с профессором.

– Ты очень разговорчив, – тянула за собой моя Мэрилин. Она как будто почувствовала момент моего алкогольного согласия на все и потащила куда-то. Ей было весело, она шаловливо улыбалась и тянула дальше, мимо молодоженов.

– Это все ты и водочка. Профессура не права. Мнение, даже, если и отличается от их мнения, оно все равно мнение, – мы шли очень быстро, почти убегали.

– Обожаю умных людей, но не перевариваю умников, – без остановки говорила Мэрилин, пока мы шли. – Последние считают, что пересказав пару тройку избитых фраз или философских изречений, они станут лучше своих слушателей, думают, что превосходят их в интеллекте. Но это заблуждение. —Ее бедра в облегающем платье, гипнотизируя, переливались с одной на другую сторону. – Они просто печатные машинки, отчеканивающие своим языком мыслителей и ученых прошлого, придавая больше красок патетикой и усиливая значимость повышенным тоном. Умник будет стараться унизить, как можно больше напустить непонятной терминологии в свой монолог тщеславия. – Мы не шли в сторону уличного закутка, где курили гости, не шли в зал ресторана. – Умный же будет использовать в дискуссии доступный слушателю сленг, стараясь не подавить оппонента, а раскрыть истинность своего суждения, – Мэрилин затащила меня с противоположного входа и мы юркнули в гардероб. – Обожаю последних за их гуманитарную миссию в сфере просвещения, – она без предупреждения крепко поцеловала меня среди курток и плащей. Затем отстранилась на вытянутые руки, словно проверяла, превращусь в принца или нет. Превращение не состоялось, и она продолжила.

– Ты гораздо лучше твоей бабушки. Хотя, если с тобой бы не срослось, то у меня был бы запасной план, – смеюсь вместе с ней.

Мэрилин снова всосалась в мое лицо. Пахнуло шампанским и помадой. Сколько нерастраченной страсти в этой хрупкой девочке. Забурившись в куртки, прижал ее к стене, лапая так, как будто искал ключи у нее под платьем, она хохотала и горела.

– Саша! – грубый командный голос прервал мои изыскания. Папа сверлил взглядом дочь, испепеляя и меня. Думаю, он верил в свою сверхсилу и у меня должен был отвалиться член или образоваться опухоль. – За тобой приехал твой молодой человек. Максим ждет тебя у входа, – папаша излучал злость. А я обалдевал от крутизны девчонки, только казавшейся кроткой. Максим, Максим, ты попал.

– Пятно на платье стирали… – пытался подкинуть Саше оправдание для будущего разговора с грозным родственником.

Бенито Муссолини мысленно меня четвертовал, пока его невинное дитя покидало шоурум из чужих курток и пальто.

Саша на прощание подарила мне шаловливый взгляд и улыбнулась уже собственной наглости. Папа дождался ее выхода из гардероба, затем вышел сам, плотно прикрыв дверь и подарив мне на прощание очередной уничтожающий взгляд.

«Пора домой и мне, веселее уже не будет», – подтягиваясь за повешенную куртку, встал.

На парковке меня ждал арт-объект, возле которого фоткались с разных сторон прохожие.

– Кыш, кыш, кыш, – расшугал зевак-голубей. Затем сел в авто и обратил внимание на десяток следов от поцелуев на боковом и лобовом стеклах. Резко обернулся – на сиденьях никого. Ощущение, что она рядом, теперь не покидало мою лохматую голову. Вот так, раз и пришла паранойя. Интересно, как долго это разнообразие продлится? Выдохнул, раздув щеки и приподняв брови.