Страница 16 из 26
В качестве почетного гостя Матвеев занял место в одном ряду с генералом. Их разделяла Рената. За ними, за спиной сел Гофре. Слева, в ложе расположились журналисты. Они постреливали любопытными взглядами на сотрудников советской Миссии, и, как казалось Матвееву, в фокусе их внимания находится он. В разыгравшемся воображении все происходящее представлялось ему коварным сценарием французской спецслужбы, который должен завершиться громким международным скандалом. На глазах журналистов Ренате Лонге предстояло разоблачить Матвеева как сотрудника Смерша.
Прошла минута, другая. Суета в зале улеглась. Наступила тишина. Светильники погасли. Луч света прорезал сгустившуюся темноту и упал на экран. Зазвучала величественная мелодия, перед глазами зрителей замелькали кадры кинохроники военных лет. Матвеев с облегчением вздохнул – провокация, видимо, отменялась – и сосредоточился на фильме. Высадка союзников в Нормандии, бои в Арденнах, прохождение воинских колонн торжественным маршем по улицам освобожденного от гитлеровцев Мюнхена… Эти кадры скорее выглядели рекламной постановкой, чем кинохроникой. Новенькая, поблескивающая свежей краской военная техника, сменяющие друг друга бравые летчики, моряки и танкисты в чистенькой, наглаженной форме были на одно лицо – лицо знаменитого голливудского актера Марлона Брандо.
Матвеев терял интерес к фильму. И здесь на своей руке он ощутил легкое, подобно дуновению ветерка, прикосновение пальцев Ренаты.
«Вот оно?!.. Началось!.. Провокация!..» – напрягся Матвеев.
Бумажный комочек упал ему в ладонь и, подобно угольку, жег кожу. В его разыгравшемся воображении рисовались фотовспышки, торжествующие физиономии журналистов и Гофре. Прошла секунда-другая. В зале по-прежнему царил полумрак, тишину нарушал монотонный голос диктора, а на экране продолжали мелькать кадры кинохроники.
«Спокойно, Саша! Возьми себя в руки! Хватить себя накручивать! Надо рисковать! Рената дает сигнал, она готова к выполнению задания… А если это провокация французской спецслужбы?.. Надо подстраховаться. Но как?» – вихрем пронеслось в голове Матвеева.
Поерзав по стулу, он опустил руку, засунул записку в ботинок и оставшиеся до конца сеанса минуты провел как на иголках. После завершения сеанса Де Кюн пригласил участников встречи на ужин. Он затянулся на несколько часов. Боевым советским и французским офицерам было что вспомнить и о чем поговорить. Поздним вечером сотрудники Миссии покинули штаб-квартиру Командующего, заняли места в машинах и выехали в Тюбинген.
Свежий ветерок овевал разгоряченное лицо Матвеева. Он в полную грудь вдыхал бодрящий вечерний воздух, в котором смешались запахи трав и полевых цветов, и не замечал ничего вокруг. Его душа пела, а голова кружилась от радости. Подозрения о двурушничестве Ренаты, мутившие ему душу, остались в прошлом. Она не предала и осталась верна своему слову. Он сгорал от нетерпения прочесть ее записку и уже предвосхищал будущие результаты работы с Ренатой. Ее близость к генералу Де Кюну позволяла советской разведке находиться в курсе планов командования оккупационных войск не только Франции, но и США и Великобритании. Не меньший оперативный интерес представляла связь Ренаты с Гофре. С ее помощью, как полагал Матвеев, у него появлялась возможность вскрыть разведывательную сеть французских спецслужб из числа репатриантов, созданную в Советском Союзе.
Он бросал нетерпеливые взгляды на часы. Водитель Николай Муравлев без слов понимал его и выжимал из машины все что можно. Серая лента шоссе с тихим шипением стремительно исчезала под колесами. Придорожный кустарник слился в сплошную зеленую линию. За ним мелькали ухоженные дома бюргеров и расчерченные, словно по линейке, поля. Война обошла стороной Баварию, все вокруг напоминало пасторальные пейзажи с полотен Ахенбаха и Ширмера.
Впереди, наконец, показались окраины Тюбингена, через несколько минут машины въехали во внутренний двор Миссии. Муравлев не успел остановиться, как Матвеев выскочил из машины и, срываясь на бег, поднялся в кабинет, закрыл дверь на ключ, достал записку Ренаты и глазами впился в текст:
«За Вами следят, будьте осторожны. Готова помочь, но не знаю, как с Вами встретиться незаметно. Особенно обратите внимание на Гофре и Роя. Эти лица мне известны как сотрудники французской разведки. Опасайтесь Штока».
Матвеев снова и снова перечитывал записку, и каждый раз натыкался на фразы: «За Вами следят, будьте осторожны. … Опасайтесь Штока». Слежка со стороны французской спецслужбы его не страшила. На связь с агентами Беспаловым и Мустафаевым он не выходил, а значит, опасность их расшифровки исключалась. Она не грозила и будущим агентам. В вербовочном плане со своими контактами среди немцев и французов Матвеев еще не определился. В личном плане он не испытывал страха перед Гофре и Роем. Что касается их агента в Миссии, то им, судя по записке Ренаты, являлся Шток. Он, действительно, представлял серьезную опасность. На его глазах проходила вся внутренняя жизнь Миссии.
«Значит, все-таки Шток! – размышлял Матвеев. – Похоже, что так и есть. Из всей обслуги ты наиболее уязвим.
…Содержать трех дочерей, одна из которых тяжело больна, трудно и сложно… Сам инвалид… Слов нет, повар ты отличный. Но при той безработице, что в Тюбингене, на твое место найдется десяток претендентов.
…Выходит, ты и есть агент Гофре!» – склонялся к такому выводу Матвеев.
Подтверждение тому он находил в поведении и действиях Штока. Он под различными предлогами пытался задержаться в столовой, когда в ней находились офицеры, был излишне услужлив, не один раз пытался по своей инициативе принести обед и ужин в их кабинеты. Обращал на себя внимание и тот факт, что его отлучки из Миссии по времени совпадали с провокациями, которые у ее стен устраивали украинские и прибалтийские националисты. Чтобы окончательно утвердиться в своих подозрениях, Матвеев решил с помощью Борисова провести незатейливую оперативную комбинацию и посмотреть на ее результат. Откладывать дело в долгий ящик он не стал.
Наступило воскресенье, и весь состав Миссии, за исключением дежурного и его помощника, выехал на пикник. Вместе с ними отправился Шток и там поймался на наживку с бывшим карателем Гарбузом. Реакция французской спецслужбы последовала незамедлительно. Не прошло и четырех дней после разговора-мистификации Матвеева с Борисовым, как Гарбуз бесследно исчез из лагеря для перемещенных лиц. Теперь Матвееву осталось найти убедительный предлог, чтобы избавиться от Штока. Его увольнение лишь на время снимало проблему, но не решало ее. Сомнений в том, что Гофре быстро найдет замену провалившемуся агенту, у Матвеева не возникало. Выход из положения он видел в том, чтобы навязать французской спецслужбе свою игру – перевербовать Штока.
С того дня Матвеев приступил к его обработке: несколько раз предоставлял машину для хозяйственных нужд, увеличил размер премии и помогал с лекарствами для больной дочери – Марты. А когда ее состояние резко ухудшалось, оплатил услуги врача. Все это не могло не тронуть сердца несчастного инвалида войны и многодетного, с кучей проблем отца. Штоку становилось все труднее скрывать свои чувства, они были написаны на его лице. Однако Матвеев не форсировал событий и терпеливо ждал своего часа. Однажды он наступил.
Очередной рабочий день в Миссии начался с совещания. После него Матвеев поднялся к себе в кабинет и занялся изучением дел на репатриантов. За работой не заметил, как пролетело время и к концу подошел обеденный час. Сложив дела в сейф и закрыв на ключ, он спустился в столовую. Обедать пришлось в одиночестве.
Шток подал борщ. Над тарелкой вился ароматный парок. Матвеев наклонился и, причмокнув, произнес:
– Как пахнет! Будто дома побывал. Молодец, Вальтер!
– Благодарю, господин подполковник, – поблагодарил Шток и, польщенный похвалой, склонился в поклоне.
– Вальтер, если так дальше пойдет, то вам самое место в лучшем московском ресторане.
– Благодарю, господин подполковник.