Страница 9 из 18
В конце концов вывел он не без труда присутствующее количество белых шкурок - 387 их было. Потом посмотрел на предыдущую страницу гроссбуха - там значилось в наличии 354 белых шкурки. "Главное, чтобы не было меньше!" подумал Добрынин.
Отдохнув немного, принялся контролер за черные. Тут уж совсем быстро счет пошел, тем более что черных шкурок было намного меньше.
154 их оказалось, и соответственно записал это число Добрынин на чистую страницу гроссбуха. Потом заглянул в предыдущую запись - там числилось 153.
После этого, решив освободить пол от пересчитанных шкурок, повесил Добрынин белые и черные шкурки на крючки, а те, что просто валялись по полу, не будучи увязанными в связки, затолкал ногой в дальний угол.
Теперь оставалось пересчитать "разн.", что, конечно, означало "разные" шкурки. Были они действительно разные и в цвете, и в размерах, и пришел Добрынин к выводу, что принадлежат они, кроме всего прочего, разным животным. Были тут и бурые, и серые шкурки, и огромная коричневая - должно быть, медвежья, и еще какие-то странные. Считать их было нелегко, но, слава Богу, места они занимали мало, а значит немного их было.
Пальцы загибались быстро; первый десяток - палочка, второй десяток вторая палочка следом, третий десяток - еще одна...
Переложив большую, тоже, похоже, медвежью шкуру на кучу уже пересчитанных шкур, заметил Добрынин под ней стопку желтоватых шкурок правильной прямоугольной формы, связанную кожаным шнурком. Взял в руки, желая просто пересчитать, не развязывая, однако увидел на отогнувшемся внутреннем уголке одной из них какие-то знаки. Удивился и, развязав шнурок, вытащил эту шкурку, развернул к себе внутренней стороной и обомлел - перед ним на пергаменте старой кожи ровненько строчка за строчкой чернели непонятные чужие письмена - то ли буквы, то ли знаки какие-то. Взял контролер другие шкурки из этой стопки - и они, как страницы из одной книги, все были этими письменами исписаны. Забыл Добрынин о счете, поднялся с корточек, положил эти страницы-шкурки на стол и задумался. Задумался о грамотности, о большой сложности, какую сам испытал, при изучении письменных букв русской азбуки, когда после работы занимался по вечерам в сельской школе с другими односельчанами на курсах по ликвидации безграмотности.
А время шло. Несмотря на холод, возникло желание съесть чего-нибудь.
Добрынин решил сперва дождаться возвращения помощника, а потом уже вернуться в свое временное жилище.
Чтобы не сидеть без дела, закончил он счет всех шкурок и сравнил полученное количество с предыдущей записью в гроссбухе. Все было в порядке.
Но Ваплахов не появлялся.
Добрынин поплотнее запахнул свой рыжий кожух и затянул на поясе ремень, после чего вышел на мороз и огляделся по сторонам.
Уже немного темнело, видимо, наступал заполярный вечер, но народный контролер сумел разглядеть вдали возвращающегося неизвестно откуда Ваплахова. Подождал, пока тот подошел. Потом спросил:
- Где тебя носит?
Ваплахов выглядел взволнованно. Хмель, казалось, покинул его голову, и краски лица были свежи.
- Я с одной старухой местной говорил, - сказал он. - Не русский Петров! Она знает.
- Откуда она знает? - удивленно спросил Добрынин.
- Говорит - добрый очень, часто еду дарит...
- Ну ты, брат, даешь! - возмутился контролер. - Что ж, по-твоему, русский человек - злой?! А ведь сам хотел русским стать!
- Хотел... - урку-емец кивнул. - Но старуха сказала, были здесь раньше русские - ничего не дарили, все забирали... говорили "бурайсы!" и забирали...
Добрынин нахмурился. Стало ему неприятно на душе и в мыслях. Вспомнил, что и он это слово говорил на северном базаре - так его комсомолец Цыбульник научил... Хотя нет уже такого комсомольца на русской земле.
- Ладно, - неопределенно промычал контролер. - Тут я что-то странное нашел. Посмотреть надо. И зашел Добрынин в открытые двери склада. Внутри было темнее, чем снаружи, и понял контролер, что ничего не смогут они разобрать в таких сумерках.
- Вот что, - сказал он. - Возьмем эти шкуры туда, там при свете и поглядишь!
Захватив наново перевязанную кожаным шнурком пачку шкурок, закрыл Добрынин дверь склада, и потопали они по скрипящему старому снегу к главному строению города Бокайгол.
В окнах этого строения горел свет, горел необычайно ярким желтым огнем. И доносилось откуда-то негромкое, но постоянное жужжание.
- Ну как там? - встретил их вопросом радист Петров. Он стоял в передней комнате в странном цветастом халате, доходившем до щиколоток. В доме было тепло, видимо, протопил он недавно обе печки-буржуйки.
- Все в порядке, - ответил ему Добрынин, сбрасывая кожух из-за неожиданной теплоты.
- У нас всегда все в порядке, - улыбнулся Петров. - Чай еще горячий, есть будете?
Добрынин решительно кивнул.
Минут через пять они уже сидели за столом и ужинали. Добрынин с заметным удовольствием размазывал жирное желтое масло по толстому ломтю черного хлеба, присаливал, потом откусывал кусок побольше и запивал сладким чаем. Тут же на столе лежала соленая рыба, незнакомая народному контролеру и отличавшаяся красным цветом мяса. Петров, видимо, уже сытый, ничего не ел, только чай пил. Ваплахов жевал кусок красной рыбы и тоже пил чай, время от времени бросая напряженные взгляды на радиста.
- Теперь можете отдохнуть несколько дней! - говорил, попивая чай, Петров. - Ночь наступает, а ночи здесь длинные, знаете, наверно. Хотя эта ночь покороче будет... дней семь-восемь...
- А что это жужжит там? - спросил вдруг Добрынин, показывая глазами за стенку дома.
- А-а, динамо-машина! Электричество дает для радиостанции и для света. Да я выключу ее минут через пять. Зачем нам свет ночью?
Допив свой чай, Петров пожелал контролеру и его помощнику спокойной ночи и вышел.
- Ну, ты... посмотри, что тут написано! - Добрынин вскочил из-за стола и, вытащив из-под кровати стопку прямоугольных шкурок с непонятными письменами, протянул ее Ваплахову. Дмитрий развязал шнурок, взял в руки верхнюю "страницу". Рот его приоткрылся, лицо приобрело задумчивое выражение.
- Ну что там? - торопил его Добрынин.