Брежнев

– Прошу меня извинить. Я был вчера в кино слишком возбужден.

– Брось ты это, – искренне ответил Брежнев. – Ну был веселый. Я сам это люблю.

Как человек Брежнев был общительным, доступным, умел казаться обаятельным, даже очаровывал. Избегал неприятных разговоров, поэтому убирал с должности без объяснения причин, но не добивал. Мог вспылить, послать матом, но быстро отходил. Он исходил из принципа: живи и давай жить другим. И это было комфортно для публики, утратившей за десятилетия советской власти стремление двигаться вперед, готовность проявлять инициативу.

Сейчас мы понимаем: пытаясь сделать социалистическую экономику эффективной, решить груз социальных проблем, Хрущев перепробовал все варианты, возможные в рамках существовавшего политического строя. Выяснилось: система реформированию не подлежит. Если перемены заходят слишком далеко, партийный аппарат и госбезопасность теряют контроль над обществом и социализм рушится. Либерализация или реформация командно-административной экономики, реального социализма ведут к его краху. Поэтому при Брежневе наступил период реставрации старых порядков – только без сталинских массовых репрессий.

Какое-то время общество и Брежнев находились во вполне гармонических отношениях, поскольку ничего друг от друга не требовали. Это же в его годы родилась чудная формула нашей жизни: «они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем». Платили, конечно, немного. Но при скромных потребностях народа хватало.

Глухое раздражение снималось самым доступным транквилизатором – дешевой водкой: за счет продажи алкоголя целые области выполняли финансовый план. Страна спивалась, и никто этому не препятствовал. Выпивка – не порок. Зато не было нужды вкалывать, выкладываться, чего-то добиваться, изобретать, придумывать. Требовалось лишь немного лицемерия: поднимать руку на собрании (партийном, профсоюзном, комсомольском, трудового коллектива), ходить голосовать – когда устраивались выборы (без выбора), произносить ритуальные слова о правильности линии КПСС «во главе с товарищем Леонидом Ильичом Брежневым».

Брежнев погрузил общество в своего рода наркотическое опьянение или, точнее, в приятную апатию. Когда после Брежнева обществу поднесут к лицу зеркало и станет ясен весь масштаб нерешаемых проблем, люди переживут шок. В перестроечные годы советское общество испытает то, что испытывают наркоманы со стажем, когда их лишают наркотика и начинается ломка…

Когда снимали Хрущева, Леонид Ильич его укорял:

– Вы, Никита Сергеевич, знаете мое к вам отношение. В трудную для вас минуту я честно, смело и уверенно боролся за вас, за ленинскую линию. У меня тогда был инфаркт миокарда, но, будучи тяжелобольным, я нашел силы для борьбы за вас. Сегодня я не могу вступать в сделку со своей совестью и хочу по-партийному высказать свои замечания… Если бы вы, Никита Сергеевич, не страдали такими пороками, как властолюбие, самообольщение своей личностью, верой в свою непогрешимость, если обладали хотя бы небольшой скромностью, вы бы не допустили создания культа своей личности. Вы поставили радио, кино, телевидение на службу своей личности. Вам понравилось давать указания всем и по всем вопросам, а известно, что ни один человек не может справиться с такой задачей – в этом лежит основа всех ошибок…

Из всех речей, произнесенных Брежневым, эта, пожалуй, лучшая. Самая искренняя. Хотя написал он ее сам, без помощи замечательных перьев, которые потом готовили к его выступлениям. Речь хороша тем, что она разумна. И как быстро сам Леонид Ильич, заняв хрущевский кабинет, забыл то, о чем укоризненно говорил своему предшественнику!

Но то же самое происходит со всеми нашими вождями! Они сами формируют систему личной власти, в которой быстро теряют контакт с реальностью. При всем своем безграничном цинизме они и в самом деле начинают верить в собственную незаменимость и гениальное умение решать любые проблемы – что окружающие их холуи восторженно подтверждают. Вождями восхищаются на экранах телевизоров и на газетных страницах, им несут сводки, подтверждающие их невероятные успехи во всем. Через какое-то время они в глазах народа превращаются в посмешище. Но, как правило, сами об этом не подозревают, поскольку надежно ограждены от реальной жизни аппаратом, цензурой, системой госбезопасности…

Конечно, это губительная для государства система. За восемнадцать лет Брежнев окончательно загнал страну в тупик. Вскоре выяснится, что выбраться из этого тупика безболезненно вообще не удается. Однако же важно сознавать, что застой и деградация были следствием не брежневских недугов, а неизбежного провала политической и экономической модели. Дряхление генерального секретаря ЦК КПСС скорее его символизировало. Сменявшие друг друга старцы на трибуне мавзолея – можно ли придумать более зримую метафору упадка советского строя?

Однако возможность пожизненно править страной такая система обеспечивает. Если бы врачи 4-го главного управления (медицина для начальства) при Министерстве здравоохранения СССР владели секретом бессмертия, то Леонид Ильич Брежнев, вполне возможно, правил бы нами и по сей день.

Карьера

Детство, отрочество и юность будущего генсека

Леонид Ильич Брежнев родился 19 декабря (6 декабря по старому стилю) 1906 года в поселке Каменское Екатеринославской губернии. В 1936 году Каменское переименовали в Днепродзержинск – в память о создателе ВЧК. А Екатеринослав стал Днепропетровском – в честь украинского революционера Григория Ивановича Петровского.

Население поселка в начале прошлого века составляло примерно двадцать пять тысяч человек. Взрослые работали на Днепровском заводе Южно-Русского металлургического общества. Разнорабочим, а затем помощником вальцовщика на заводе трудился и отец Леонида Ильича Илья Яковлевич. Через этот завод прошло все семейство Брежневых.

Илья Яковлевич происходил из деревни Брежнево Стрелецкого уезда Курской губернии. Он уехал в город и женился на Наталье Денисовне. У них сначала родилась девочка, но она умерла. В 1906-м появился Леонид Ильич, в 1909-м – Вера Ильинична. Последним родился второй сын – Яков Ильич, названный в честь деда по отцовской линии.

Глава семейства умер в 1930 году, не дожив и до шестидесяти. Наталья Денисовна была моложе мужа на восемь лет. Она дождалась того момента, когда ее сын стал хозяином страны. В 1966 году перебралась к сыну в Москву, тихо и скромно жила у него на госдаче. Скончалась Наталья Денисовна в 1975 году.

Леонид Ильич с уважением вспоминал отца, сдержанного и строгого, но не наказывавшего детей. Ценил в нем рассудительность и порядочность. Рассказывал, как в годы Гражданской войны к отцу пришел вальцовщик Черняк, еврей по национальности. У него было четверо детей, а к поселку подходила очередная банда, боялись погромов.

– А ты в случае чего веди детей к нам, – предложил старший Брежнев.

И действительно, четверо еврейских мальчиков укрылись у них в доме. Некоторые черты характера и представления о жизни Леонид Ильич унаследовал от отца. Национальных предрассудков у него не было. Дружил с выходцами из разных республик и по этническим признакам людей не делил.

Леонид Ильич задержался с учебой. Только в девять лет поступил в приготовительный класс Каменской мужской классической гимназии, которую после революции преобразовали в Первую трудовую школу. Учился недолго. В пятнадцать лет поступил на завод кочегаром, потом стал слесарем. Когда завод закрыли, жители рабочего поселка стали разъезжаться.

Семья Брежневых уехала в Курскую губернию – на родину отца. В 1923 году Леонид Брежнев поступил в Курский землеустроительно-мелиоративный техникум. Там его приняли в комсомол. Подрабатывал на маслобойном заводе, разгружал дрова и зерно. Большого интереса к учебе он не проявлял, и его образование осталось очень скудным.

«Читал для удовольствия, по внутренней потребности – крайне редко и мало, – вспоминал его помощник Андрей Михайлович Александров-Агентов, – ограничиваясь газетами и популярными журналами типа «Огонька», «Крокодила», «Знание – сила». Уговорить Леонида Ильича прочитать какую-нибудь интересную, актуальную книгу, что-либо из художественной литературы было делом почти невозможным. И за двадцать один год совместной работы с ним мне не приходилось видеть ни разу, чтобы он по собственной инициативе взял том сочинений Ленина, не говоря уже о Марксе или Энгельсе, и прочитал какую-либо из их работ…»