Страница 5 из 8
Белль ускорила шаг и выбралась из городка, а еще через несколько минут уже подходила к своему домику, такому маленькому и уютному, с широкими окнами и небольшим крыльцом перед входной дверью. Рядом с домом имелся милый сад, а в подвале размещалась мастерская отца.
Из-за расположенных у самой земли двойных дверей доносилась позвякивающая мелодия. Отец работал, несмотря на ранний час.
Тихонько, чтобы не побеспокоить отца, Белль открыла дверцы и на цыпочках спустилась по ступенькам в подвал. В маленькое окно струился солнечный свет, освещая склонившегося над рабочим столом Мориса.
Вокруг лежало множество деталей. Кнопочки, шурупчики, наполовину раскрашенные коробки, тонкие детали стояли на разных полках и столах. Некоторые блестящие и сияющие были новее прочих, другие, с которыми Морис давно не работал, успели покрыться изрядным слоем пыли. Прямо сейчас старый мастер колдовал над музыкальной шкатулкой. Белль наблюдала, как он пытается приладить на место какую-то мелкую деталь. Внутри шкатулка была очень красива: в ней пряталась мастерская художника. Крошечный художник рисовал портрет своей жены – та склонилась над ребенком, а в руке держала красную розу.
Белль сделала еще шаг, и Морис, услышав посторонний звук, рассеянно поднял голову. При виде дочери он улыбнулся. В ясных глазах мастера, таких же карих, как у Белль, светился ум. Морис расправил плечи, так что стало видно, что он высок, худощав и, несмотря на возраст, по-прежнему симпатичен.
– О, Белль, хорошо, что ты вернулась, – сказал он, снова поворачиваясь к музыкальной шкатулке. – Куда ходила?
– Ну, сначала отправилась в Санкт-Петербург повидать царя, потом рыбачила на дне колодца, – начала девушка и улыбнулась, когда отец рассеянно кивнул. За работой он не видел и не слышал ничего остального. Белль понимала отца: с ней случалось то же самое, стоило ей открыть книгу.
– Хм-м-м, да, – пробормотал Морис, кивая. – Будь добра, подай мне, пожалуйста…
Он еще не закончил фразу, а Белль уже протягивала ему отвертку.
– И еще…
На этот раз она подала отцу молоточек.
– Нет, мне не нужно… – Тут из шкатулки выскочила какая-то пружина, и мастер умолк. – Хотя, да, кажется, он мне понадобится.
И он снова с головой ушел в работу. Белль подошла к полке, заполненной готовыми музыкальными шкатулками, провела длинным тонким пальцем по их гладким, полированным бокам. Все шкатулки представляли собой настоящие произведения искусства; на них были изображены достопримечательности со всего мира. Девушка знала, что отец сделал их для нее, чтобы она хотя бы так могла вырваться за пределы деревни.
Морис никогда этого не говорил, но Белль знала, что отец понимает, как ей хочется посмотреть мир, выбраться из маленького городка, в котором, как ему казалось, она в безопасности. Стоило подумать о деревне, и на память пришли обидные слова жителей, услышанные утром. Мягко, чтобы не огорчить отца, Белль проговорила:
– Папа, ты не считаешь меня странной?
Очевидно, тон ее вопроса встревожил Мориса, и он оторвался от работы.
– Ты считаешь себя странной? – повторил он. – Откуда такие мысли?
Белль пожала плечами.
– О, не знаю… Люди говорят.
– Есть вещи похуже людских сплетен, – грустно сказал Морис. – Пусть жители этой деревни довольно ограниченные, зато здесь безопасно.
Белль открыла было рот, чтобы возразить. Вечно отец прибегает к этому аргументу. Девушка знала, что в его словах есть резон, и все равно не понимала, почему отец так не хочет покидать городок.
Видя, что его обычное объяснение не убеждает Белль, Морис быстро сменил тему.
– Когда я еще жил в Париже, – сказал он, – я знал одну девушку. Она очень сильно отличалась от других, намного опережала свое время, и люди потешались над ней, но в один прекрасный день обнаружили, что начали ей подражать. Знаешь, что она часто говорила?
Белль покачала головой.
– Она часто говорила: «Люди, которые шепчутся у тебя за спиной, там и останутся». – Морис помолчал, давая дочери время обдумать услышанное, потом добавил: – Те, кто осуждает тебя у тебя за спиной, никогда тебя не догонят.
Белль медленно кивнула. Девушка любила такие маленькие истории, с помощью которых Морис пытался чему-то ее научить. Вообще-то ей подумалось, что она уже успела услышать их не по одному разу. Отец хотел показать ей, что все хорошо и нет причин для переживаний, что это нормально – не быть частью толпы. Она снова кивнула и мягко сказала:
– Я понимаю.
– Та женщина была твоей матерью, – добавил Морис с улыбкой и, взяв дочь за руку, крепко сжал.
Белль улыбнулась в ответ, чувствуя, как на сердце становится тепло и грустно. Она не помнила свою мать, у нее были только истории, которые ей поведал отец. Однако Морису тяжело давались эти воспоминания, поэтому он рассказывал Белль лишь разрозненные эпизоды, да и то нечасто.
– Расскажи еще о маме, – попросила Белль, видя, что Морис снова собирается вернуться к работе. – Пожалуйста, хоть что-нибудь.
Отец замер, не донеся руку до музыкальной шкатулки, медленно поднял глаза на дочь.
– Твоя мать была… бесстрашной, – сказал он. – Чтобы узнать больше, тебе достаточно просто посмотреть в зеркало.
Взяв пинцет, он подцепил последнюю шестеренку, вставил ее в механизм музыкальной шкатулки, и деталька со щелчком встала на место. Шкатулка заиграла.
– Она прекрасна, – сказала Белль. Потом посмотрела на портрет, висящий над отцовским рабочим столом. На нем была изображена та самая женщина, миниатюрную копию которой мастер поместил в музыкальную шкатулку. Это она держала розу, а малютка, над которой она склонялась, была сама Белль. Единственное изображение матери, которое девушка когда-либо видела.
– Думаю, ей очень понравилась бы эта шкатулка, – мягко добавила Белль.
Но Морис ее уже не слышал, он полностью погрузился в свой мир музыкальных шкатулок. Белль не стала больше говорить о матери, чтобы не огорчать отца. Она повернулась и пошла наверх. Девушка очень любила своего папу и всеми силами старалась оберегать его от боли и страданий, которых он достаточно натерпелся в жизни. Только иногда она задавалась вопросом, может ли ее жизнь свернуть с привычной колеи, которую они с отцом для себя выбрали.
Глава III
Белль помахала рукой отцу – он только что отъехал от крыльца. Филипп, огромный добродушный тяжеловоз, мотал головой и весело пофыркивал, радуясь возможности размяться.
Каждый год Морис отправлялся на большой рынок в одном из соседних городов, чтобы продать музыкальные шкатулки, над которыми трудился весь минувший год. Свой товар он загрузил в повозку и надежно упаковал, чтобы не повредить во время долгой поездки. И, как и каждый год, Морис оставил Белль дома. Он всегда говорил, что это для ее же безопасности; еще он иногда добавлял, что нельзя оставлять домик без присмотра. Как бы то ни было, каждый год повторялось одно и то же. Мастер загружал повозку, Белль запрягала Филиппа, а потом они с отцом прощались. Белль поправляла отцу шейный платок, а Морис всегда спрашивал: «Что тебе привезти с рынка?»
«Такую же розу, как на картине», – неизменно отвечала девушка.
Потом отец и дочь обнимались, Белль похлопывала Филиппа по теплому боку, и Морис отправлялся в дорогу.
В этом году весь этот ритуал повторился в точности. Когда отец и Филипп наконец исчезли из виду, Белль вздохнула. «Итак, – подумала она, возвращаясь в дом. – Что же теперь?» Можно почитать, прибраться в доме или поработать в саду, но почему-то ни одно из этих занятий ее сейчас не привлекало. Хотелось сделать что-то другое, как-то отвлечься от мыслей вроде «горе мне, горе», охватывавших ее всякий раз, когда отец уезжал на рынок. Взгляд ее упал на большую кучу грязного белья, и Белль выгнула бровь. Обычно она терпеть не могла заниматься стиркой. У фонтана всегда сидели сплетницы-прачки, при виде Белль принимавшиеся многозначительно перемигиваться. Стоило ей подойти, и они начинали говорить громче, а их смех делался холоднее, так что стирка превращалась для девушки в пытку. Если бы можно было все перестирать за пару минут…