Большая игра

– Спорим. На ужин. Ресторан я сам выберу.

Дебаты получились скомканными. В открытую выступить против никто не решился, но выступления сопровождались таким количеством оговорок и предложений по ограничению президентской власти, что было ясно – кандидатура Жамбаева не устраивает делегатов. Оленин объявил получасовой перерыв. В буфеты вновь выстроились очереди. Неизвестно откуда прошел слух, что после перерыва выступит президент, чего не было запланировано, но вскоре, действительно, по увеличившемуся числу сотрудников федеральной службы охраны стало ясно – он приедет. Из-за усилившихся мер безопасности в зал заходили долго. Президент взошел на трибуну, когда стрелки часов уже приближались к девяти вечера. Аплодисменты были долгими и искренними. Это, может, где-то на Диком Западе досиживающий свой срок лидер превращается в хромую утку. У нас не так. У нас неизвестно, чего этот самый лидер выкинет, захочет – уйдет, захочет – вернется, а захочет – посадит на престол какого-нибудь мальчика юриста и будет посмеиваться над всеми. Так и сейчас было до конца непонятно, действительно ли он решил уйти с политического олимпа и передать преемнику реальную власть, а не ее видимость.

После речи президента сомнения развеялись. Он уходит. Членство в Совете Федерации оставляло надежду на то, что при желании он сможет вернуться, но вероятность этого терялась в неопределенности будущего. А в настоящем над страной всходило новое солнце либо, в зависимости от восприятия, страну накрывала мрачная тень нового вождя. Жамбаева.

Президент поправил галстук на шее и обвел взглядом притихший зал.

– Коллеги, друзья, единомышленники! Сегодня мы примем, – он сделал паузу, – уверен, что примем историческое решение. Мы выдвигаем кандидата в президенты страны от нашей партии, человека, который будет нести ответственность за настоящее и будущее нашей великой державы, человека, который сможет претворить в жизнь наши с вами идеи и устремления, сможет превратить ваши законодательные инициативы в реальные дела. Я уверен, что новый президент и наша партия будут действовать как слаженный, неразрывный механизм, сосредотачивающий не только всю полноту власти в государстве, но и ответственность как за принятие решений, так и за их выполнение. И чтобы упрочить единство этого механизма, поступило следующее предложение: провести голосование по кандидатуре Жамбаева Батора Отхоновича в открытом порядке…

Алферов недовольно огрызнулся в телефонную трубку.

– Да! И я голосовал. Если решение при нято единогласно, то, значит, и я голосовал. А что ты хочешь, чтобы я гордо встал и послал всех в жопу? Да? Вместе с ипотекой? Любовь моя, давай дома поговорим, это не телефонный разговор, ты же понимаешь, а теперь особенно. Целую… Наливай. – Он повернулся к Подгорному, бесцельно перебиравшему кнопки на пульте телевизора.

– Да, давай помянем.

– Кого? – недоуменно поднял брови Алферов.

– Нас помянем, как мы, пятьсот мудаков, вместе собрались и Родину профукали. – Подгорный опрокинул в рот рюмку и шумно выдохнул: – Налей еще.

– Ты бы так сильно не заводился, Максим, – неодобрительно заметил Алферов. – Решение принято. Спор ты, кстати, выиграл. А с решением этим нам теперь жить, мало того, – толстый палец уткнулся Подгорному в грудь, – нам, и тебе в том числе, это решение надо довести до широких масс, так сказать, до их сознания или чего у них есть. Выборы должны пройти правильно. Сам знаешь, на процентовку смотреть будут. У кого в регионе проценты слабые, там политсоветы быстро обновляют. А ты из политсовета вылететь хочешь? Пра-а-а-вильно, не хочешь! А лицензии на свой телеканал лишиться хочешь? Тоже нет? Так что, друг мой Максимушка, давай поминки свои заканчивай и выпьем мы с тобой нормально, чокаясь, за нас с тобой, чтобы нам и при новой власти и работы, и почета хватало.

Рюмки звякнули. Выпив, Алферов довольно улыбнулся:

– Водка, Максимушка, она все смывает: и радость, и печаль. Универсально решает все проблемы.

Подгорный угрюмо кивнул:

– Да, как автомат Калашникова.

– Нет, брат, автомат – это не то, – скривился Алферов. – Водка дешевле и не так радикально лечит. – Он захихикал так, что затрясся второй подбородок. – Выпьем, Максимушка, выпьем! А завтра – будет день, будет похмелье.

Наутро похмелье действительно пришло вместе с необходимостью спешить в аэропорт. Всю дорогу до Шереметьево, сидя в такси, Подгорный боролся с накатывавшими приступами тошноты. Наконец, когда до аэропорта осталось совсем немного, он не выдержал.

– Останови, останови машину, – глухо сказал шоферу, сдерживаясь из последних сил.

– Здесь запрещена остановка, – ответил таксист и нажал на тормоз, лишь увидев, как побледневший пассажир на ходу пытается открыть дверь.

Пока Подгорного рвало за отбойник, водитель, невысокий темноволосый крепыш, курил, поглядывая на содрогающуюся спину пассажира, и в который раз философски размышлял о великом пьянстве великого народа, непобедимом и целеустремленном. «До последнего патрона пить будут, – почему-то подумал он, – до последнего».

Под утро столицу накрыл снег, он шел не переставая до самого позднего январского рассвета и сейчас еще не успел почернеть и впитать в себя городскую грязь даже вдоль оживленной трассы. Максим перелез через отбойник. Испачкав пальто, сделал пару шагов в сторону от магистрали и, наклонившись, набрал полную пригоршню снега. Обтер лицо, стало легче. Максим наклонился еще раз, зачерпнул немного снега в ладонь и положил его в рот, затем через пару секунд проглотил холодную воду. Хорошо-то как!

– Ну мы едем, командир? Под знаком ведь встали. – Таксист недовольно развел руками.

Подгорный ничего не ответил и пошел к машине, чувствуя, что набрал полные ботинки снега и что простуды не миновать. Сев в машину, он буркнул, не глядя на таксиста:

– Ну выпил лишка, у тебя не бывает?

– Нет, не бывает, я не пью, – так же не глядя на него, ответил таксист и провел рукой по болтавшимся на зеркале заднего вида четкам. – У нас не принято.

– Не принято у них… – Подгорный заметил характерный акцент таксиста. «У нас, кажется, скоро тоже это не будет принято», – промелькнула мысль. Но вслух говорить этого он не стал.

В аэропорт еле живой Подгорный добрался незадолго до окончания регистрации. В зале вылета бизнес-класса было на удивление многолюдно. Новогодние праздники уже отгремели, время семейных перелетов миновало, и это немного радовало. Хотя бы не будет бесконечных детских криков. Макс едва успел выпить бокал холодного пива и почувствовать небольшое облегчение, как объявили посадку. В самолете, укрывшись полученным от стюардессы пледом, Подгорный проспал все два часа полета.

В родном городе его встречали мороз, пронизывающий насквозь холодный ветер и улыбающаяся Настя. Подгоняемые ледяными порывами, они добежали до ее «мини-купера», припаркованного в дальнем углу стоянки. Настя завела машину, включила обогрев на полную мощность и с улыбкой повернулась к Максу. На морозе щеки ее покраснели. В белом пуховике и вязаной красной шапочке, светловолосая, с огромными голубыми глазами, она напоминала сейчас Снегурочку. Макс потянулся к Насте и крепко поцеловал. Почувствовал, как раскрылись ее губы в ответ, и впился в них еще сильнее, сильным страстным поцелуем, которым и встречают друг друга влюбленные после нескольких дней вынужденной разлуки. Одной рукой он обхватил Настю за шею, другая же пыталась расстегнуть молнию на ее куртке.

– Макс, ну не здесь же! – Девушка с трудом освободилась из его объятий. – Здесь люди ходят и тесно в машине, все равно не получится. Потерпи до дома.

Подгорный всем своим видом выражал страдание. Настя озорно улыбнулась ему, изобразила губами воздушный поцелуй и, опустив козырек на ветровом стекле, стала быстро стирать остатки наполовину съеденной Максом алой губной помады. До города они добрались быстро, всю дорогу болтая о разных пустяках, перескакивая с одной темы на другую. Подгорный только начал рассказывать подробности своей столичной командировки, когда их оранжевый автомобильчик замер у подъезда типовой девятиэтажки, построенной еще в начале восьмидесятых. Ветер не стихал, и они все так же бегом бросились в подъезд. Макс начал раздевать Настю еще в лифте. Войдя в квартиру и скинув обувь, он повлек ее в спальню. По случаю необыкновенно холодной погоды девушка как следует утеплилась и чем-то напоминала шерстяную капусту, и теперь Макс с азартом стягивал с нее один предмет гардероба за другим. С таким же нетерпеливым азартом помогала ему раздеться и Настя. Добравшись наконец до белья, Макс рывком повернул девушку спиной к себе и изо всех сил прижался к ней всем телом. Она чувствовала его возбуждение, чувствовала его руки, скользящие по ее телу и ласкающие грудь, живот, бедра… В ее ягодицы все сильнее упиралась вздыбленная мужская плоть, настойчиво требующая плоти женской. Настя завела руку за спину и взяла в ладонь эту страстную, горячую плоть. Уже и так достаточно возбужденная, она больше была не в силах терпеть и, потянувшись вперед, увлекла за собой Макса на незаправленную кровать.