Страница 74 из 81
Бой возле дома между тем разгорался все жарче. Восемь гитлеровцев, засевших в подвале, отчаянно сопротивлялись, отстреливаясь из автоматов и фаустпатронов. В результате боя шесть из них было уничтожено, а двоих удалось взять в плен. Как выяснилось потом, при обследовании подвала и из допроса пленных, они были оставлены специально для корректировки огня своих батарей и проведения диверсий. Там же были обнаружены склад оружия и радиопередатчик.
Вот так мы потеряли Костю, молодого ленинградского парня, еще только начинавшего жить…
Тяжела утрата, и особенно перед концом войны, но его самоотверженный поступок спас жизнь многим. Неизвестно, чем бы кончилась эта ночь, если бы мы своевременно не обнаружили такое соседство с нашим штабом. Да, мы, солдаты Советской Родины, выполняли свой долг, не задумываясь об опасностях, которые нас подстерегали.
А через два дня пришла долгожданная и выстраданная в боях победа — Берлин капитулировал.
Вернувшись в Ленинград, всю боль сердца за его раны я отдал возрождению былой красоты родного города. Но, реставрируя памятники, я никогда не забываю и тех, кто их изуродовал в бешеной злобе, — ведь еще бродят по миру их коричневые последыши.
А. Ильин, гвардии майор запаса
ТРУДНОЙ ДОРОГОЙ
Надо же такому случиться — дивизион «катюш», которым я командовал, в разгар войны разместился рядом с домом, где я родился. Здесь, в рабочем районе Ленинграда, на просторном проспекте Стачек — между прославленным Кировским заводом и не менее знаменитыми Нарвскими воротами — прошло мое детство. Играл тут с мальчишками в войну. А теперь…
Шел 1943 год. Батареи дивизиона выезжали на различные участки Ленинградского фронта, огненными залпами крушили врага.
И родной Кировский район был прифронтовой полосой — передовые позиции совсем близко. Как и во всем городе, фашистские бомбы и снаряды ежедневно разрушали здесь дома, убивали людей. Блокада была уже прорвана, но враг еще стоял у стен Ленинграда.
В первую лютую блокадную зиму погиб от голода мой отец, рабочий «Красного треугольника». А моя мать, всю жизнь проработавшая на Кировском заводе, и теперь чуть свет уходила в свой обледенелый цех. Здесь был ее боевой пост. Здесь был тоже фронт: кировцы ковали оружие. Немало их падало у станков замертво, обессилевших от голода или пораженных осколками вражеских снарядов. Но оставшиеся в живых продолжали работу.
Еще в мирное время, окончив семилетку, я поступил в артиллерийскую спецшколу № 9. К слову сказать, многие питомцы этой школы стали офицерами гвардейских минометных частей, славно воевали. Назову хотя бы А. П. Бороданкова, М. Т. Рякимова.
…Война застала меня курсантом 3-го Ленинградского артиллерийского училища. Наш второй курс проходил учебу под Лугой, в местечке Серебрянка. Вскоре бои приблизились и сюда. Тут уж не до занятий, мы влились в ряды погранотряда. Потом нас отправили в Ленинград и в августе 1941 года досрочно выпустили. Утром я ходил еще в курсантской форме, а вечером — в новой командирской гимнастерке с двумя «кубиками» в петлицах садился в поезд, уходящий в Москву.
В столицу прибыла большая группа выпускников нашего училища. Тут мы узнали, что будем осваивать новое секретное оружие.
Меня назначили командиром взвода разведки во вновь сформированный 50-й отдельный гвардейский минометный дивизион. С ним я прошел почти всю войну. В июле 1942 года принял здесь батарею, а через полтора года уже командовал дивизионом. Водил его в бой вплоть до августа 1944 года.
Когда дивизион сформировали, предполагалось, что его отправят в Ленинград. Здесь кроме меня оказалось много ленинградцев, все мы радовались, что будем защищать свой любимый город.
Радость оказалась преждевременной. В Ленинград мы тогда не попали — фашисты перерезали Октябрьскую железную дорогу. Но в непроходимых болотах и лесах Волховского фронта, куда нас передали, тоже шли бои за Ленинград. В этих тяжелых кровопролитных сражениях дивизион поддерживал пехоту и танки огнем своих «катюш». Немало боевых дел и подвигов было тогда на счету наших гвардейцев.
В районе деревни Мишино начальник штаба дивизиона гвардии капитан В. И. Шапорев с группой разведчиков отправился на рекогносцировку местности. Батарея, которой я тогда командовал, поддерживала с Шапоревым радиосвязь. Вдруг получаю от него сообщение: «Мы окружены, ведем бой с фашистами. Приказываю открыть по мне огонь, записывайте координаты».
Открыть огонь по своим! Но это был приказ, который я был обязан выполнить. Спорить с Василием Ивановичем бесполезно — я знал его непреклонный характер. Осталось только спросить: «Есть ли где вам укрыться?»
Последовал сразу же ответ: «Да, мы укроемся. Постарайтесь, чтобы залп был рассеянный, не в одну точку».
Батарея скрытно стояла на огневых позициях, орудия были заряжены. Дал команду открыть огонь. В считанные минуты прозвучал залп.
С замиранием сердца прильнул я к рации. Тяжело было на душе: ведь Шапорев был для меня не только начальником, но и большим другом, дорогим мне человеком. Наконец Василий Иванович откликнулся: «Хорошо дали. Но немцы еще стреляют, не все побиты. Через пять минут повторите залп».
Повторили. Только через 15 минут, которые показались мне невыносимо долгими, услышали знакомый голос: «Все в порядке, мы невредимы».
Через два часа Шапорев и те, кто были с ним, благополучно вернулись. Им повезло — нашли щель, в которой спаслись от нашего огня.
«Теперь понимаю, что такое залп „катюш“, — сказал Шапорев. — На своей шкуре испытал. Это ужасно!»
Василий Иванович был не только храбрец, но и высокообразованный командир. Он был беззаветно предан военному делу, я бы назвал его военным фанатиком в лучшем смысле этого слова. В новый вид оружия — гвардейские минометы — он буквально влюбился и превосходно их знал, однако с завидной настойчивостью продолжал их изучать в редкие минуты передышки. И с такой же настойчивостью передавал свои знания нашим офицерам, при первой возможности занимался с ними.
Позднее, в ноябре 1943 года, Шапорев написал «Памятку командиру», где дал основы действия БМ-13 во всех видах боя. В ней он сконцентрировал и умно осмыслил свой богатый опыт. «Памятка» была для меня, да и для многих офицеров настольным пособием до конца войны. И сейчас храню ее, пожелтевшую от времени, с дарственной надписью Шапорева: «Александру Алексеевичу, другу по оружию, первому понявшему меня». Она дорога мне, как память о боевом товарище, замечательном воине-патриоте. Василий Иванович не дожил до победы, смертью героя погиб в 1944 году.
На Волховском фронте заканчивалась подготовка к операции по прорыву блокады Ленинграда. Дивизион влился во вновь формируемый полк, командиром которого был назначен гвардии подполковник Мещеряков, а начальником штаба гвардии майор Шапорев.
…12 января 1943 года. Слабый предрассветный туман. Тишина. И вдруг воздух сотрясает страшный грохот. В артиллерийской подготовке участвуют и наши «катюши».
Тяжел первый день наступления. Фашисты упорно сопротивляются в роще «Круглой», в поселках № 8 и № 4. Дивизион ведет огонь по очагам вражеского сопротивления, подходящим резервам противника. В последующие дни боев даем залпы по Рабочему поселку № 5, дороге, ведущей к Рабочему поселку № 1, Синявину.
18 января узнаем, что в районе Рабочего поселка № 5 торфяников встретились воины Волховского и Ленинградского фронтов. Блокада Ленинграда прорвана, перешеек освобожденной земли соединяет его со страной.
К началу февраля здесь была уже готова железнодорожная линия. Наш дивизион прикрывал ее строительство. А потом мы стояли на защите этой единственной железнодорожной артерии, связывающей Ленинград с Большой землей.
Фашисты закрепились неподалеку, на господствующей высоте, и обстреливали перешеек, где находилось железнодорожное полотно.
Наши батареи располагались в Рабочем поселке № 1, отсюда для ведения огня выезжали к развалинам поселка № 5. Орудия были всегда в боевой готовности. Как только получали вызов от пехоты, мчались к огневым позициям. Дорога позволяла развивать большую скорость. Это было тем более необходимо, что она просматривалась и простреливалась противником. Дадим залпы и сразу возвращаемся назад. Фашисты не успевали нас засечь.