Страница 26 из 29
Накба и Холокост – палестинские места памяти в Израиле
Пространство и забвение
«В местах заключается большая сила памяти» («Tanta vis admonitis in locis»). Эта фраза принадлежит Цицерону, теоретику римской мнемотехники[110]. Место может не только обладать внутренней силой памяти, но и служить ареной, сценической площадкой, где происходит активное и пассивное забвение. Существуют места, обремененные и обременяющие прошлым, напоминающие о событиях, от которых хотелось бы непременно избавиться. К числу таких мест относится, например, военная тюрьма Шпандау, построенная в конце XIX века. После 1945 года она поступила в распоряжение союзников по антигитлеровской коалиции; в тюрьму Шпандау поместили военных преступников, осужденных Нюрнбергским трибуналом. После смерти последнего заключенного, Рудольфа Гесса, в 1987 году тюрьму снесли, а строительный мусор тщательно уничтожили, чтобы от завершившейся истории не осталось и следа, которым могли бы воспользоваться неонацисты в качестве реликвии. Другим примером является дом в австрийском городке Браунау, где родился Адольф Гитлер; этот дом, построенный в XVII веке, находится под охраной как архитектурный памятник. Различные планы его сноса или перестройки не были реализованы. С 1916 года историческая комиссия обсуждает вопрос о дальнейшей судьбе дома. Второй пример: подвал дома в городе Амштеттен, где преступник-кровосмеситель Йозеф Фрицль на протяжении двадцати четырех лет держал взаперти собственную дочь, был замурован. Однако дом так и не удалось продать, поэтому его снесли. Третий пример: Наташа Кампуш, которую восемь лет насильно удерживал похититель, приобрела в 2008 году дом своего похитителя; она еще не решила, когда снесет дом и снесет ли вообще. За каждым скандальным местом кроется взаимосвязь пространства и забвения, что ставит целый ряд важных и трудных вопросов: Как вписывается история в городское пространство? Как она укореняется в нем, стирается, оспаривается, изменяется, обновляется? Кто решает и контролирует то, что в данном месте надлежит помнить, а что забыть?
Попробуем разобраться с этим вопросом на свежем географическом примере. С 2011 года в Иерусалиме действует маршрут скоростного трамвая, связывающий две противоположные части города. Еврейский музей австрийского города Хоэнемс посвятил свою выставку этому 14-километровому маршруту между районом Писгат-Зеэв и Горой Герцля, то есть между западной частью Иерусалима и еврейскими поселками на востоке города. Открывшаяся в 2015 году экспозиция приглашала совершить путешествие по «Йерушалаим – Иерусалим – Аль-Кудс», чтобы посетители музея смогли по фотографиям познакомиться с разными сторонами жизни священного города, увидеть картины мультикультурного и чреватого конфликтами повседневного быта его жителей – евреев, христиан и мусульман. Музейный проект наглядно воссоздает то, что трамвайный маршрут делает изо дня в день, связывая между собой различные городские районы, мировоззрения и языки, которые теснятся, сталкиваются и смешиваются на узком пространстве. Подобную музейную экспозицию, демонстрирующую горизонтальные связи, интересно сравнить с другим проектом, выявляющим связи вертикальные. Такие связи реконструируются археологами, которые соединяют обнаруженные при археологических раскопках исторические слои с нашей современностью. Ландшафт, насыщенный следами истории, чреват конфликтами, ибо эти следы могут оказать существенное влияние на формирование религиозных и политических нарративов. В подобных случаях археологические находки и материальные реликты оцениваются по тому, насколько убедительно они подтверждают религиозные мифы или секулярные исторические сюжеты. Некоторые археологические проекты, осуществляемые в Израиле, преследуют четкую национальную цель – доказать: «Это наша земля!» Поэтому Амос Элон называет израильскую археологию дилетантской в тех случаях, когда она занимается поиском корней национальной идентичности. Противоположную стратегию забвения неугодного прошлого Джо Робертс характеризует словами «либо копать, либо строить!» («either you dig or you build!»).
Земля и три нарратива
Вертикальные связи с прошлым могут быть установлены и без использования археологических инструментов для проникновения в грунт. Для этого достаточно присмотреться к неприметным следам и реликтам, которые хотя бы немного видны или случайно обнаруживаются при ведении строительных работ. То, что, напротив, возвращается в прошлое, является результатом пассивного забвения. В отличие от активного забвения (damnatio memoriae), ниспровергающего памятники и устраняющего строптивую, неугодную символику, пассивное забвение происходит за счет того, что вся работа предоставляется естественному ходу времени, запустению, после чего заброшенное пространство с его прежними структурами или останками вновь становится «чистым листом» для новых проектов. Таким образом, очередной слой «автоматически» формируется над предыдущим, который тем самым стирается из общественного сознания. По мнению французского историка Анри Лефевра, пространство есть «нечто большее, чем театр, сцена и кулисы для разыгрываемого спектакля. Пространство не нейтрально, оно – активный участник событий в качестве инструмента и задачи, средства и цели»[111]. Как подчеркивается в культурологических исследованиях со времен «пространственного поворота» (spatial turn), пространство является не нейтральным местом действия, а социальным продуктом, объектом постоянных воздействий и преобразований[112]. Социальные, культурные и политические рамки определяют, что должно остаться и что будет отброшено.
Отношение Израиля к пространству характеризуется не только свойственным западной культуре «творческим разрушением» старого ради замены его новым. Это отношение проявляется в виде завоевания и колонизации страны, которая, благодаря победе в войне за независимость (1948), совершила поворот, схожий с ситуацией «чистого листа» или кардинально нового начала. В 1948 году родилась израильская нация, впервые в истории после 135 года н. э. обретшая с созданием нового государства собственную политическую идентичность. С этого года начинается отсчет новой эры. Поскольку прежние израильтяне десятилетиями проживали на этой земле в качестве «еврейских палестинцев», они отчетливо сознавали, что до ее завоевания израильской армией эта земля была населена арабскими палестинцами. Они были соседями, которые жили рядом, были знакомы друг с другом, их дети играли вместе на одних крестьянских дворах. Цезура войны и изгнания арабских палестинцев из их домов, городов, деревень и крестьянских хуторов заставила резко забыть прежнюю совместную жизнь в Палестине. Палестинские дома и хозяйства были захвачены или уничтожены, поэтому предыстория нового государства оказалась отрезанной, хотя отчасти и сохранившейся в коммуникативной памяти старших поколений.
Однако с созданием собственного государства эта история сделалась непригодной, и ее следовало забыть, ибо она не вписывалась в нарратив нового государства. Триумф израильского самоосвобождения стал символическим стартовым капиталом, который ни в коем случае не должен быть умален историей страданий противников-арабов. Страдания палестинцев не могли найти себе место в сознании новой нации уже потому, что после судебного процесса над Эйхманом сама израильская нация по праву все сильнее осознавала себя в качестве жертвы. К тому же эта жертвенность служила сильным императивом для национальной памяти. Он определял миссию нации, обязанной поведать миру о чудовищном злодеянии Холокоста, совершенном по отношению к евреям немцами и их сообщниками, в то время как мир безучастно взирал на происходящее.
Алон Конфино попытался рассмотреть понятия «Холокост» и «Накба» с точки зрения сходств и различий между ними. Оба события являются основополагающими травматическими событиями, которые знаменуют собой судьбоносный поворот в истории двух национальных общностей, формируя их жертвенную идентичность. Но если для евреев история Холокоста завершилась, то для Накбы условия сохраняются и продолжают определять нынешний день. Если палестинцы неповинны в судьбе евреев, то израильская армия несет ответственность за изгнание палестинцев, захват их имущества и запрет на возвращение для беженцев. Вместо того чтобы интегрировать трагедию палестинцев в собственную память, израильтяне, как пишет Конфино, слишком заняты вытеснением Накбы из своей памяти: «Накба – это часть их истории, причем важная часть: они помнят о Накбе независимо от того, стараются ли вытеснить ее из памяти или рассказывают о ней в стихах и прозе. Даже попытка вытеснить Накбу из памяти требует чрезвычайных политических и культурных усилий. Стирание этой памяти приводит к значительному оживлению внимания к проблеме. Евреи обречены на постоянное напоминание себе об истории палестинцев, потерявших дома и родину, и на то, чтобы непрестанно по-разному рассказывать эту историю, поскольку она неразрывно связана с тем, как сами евреи обрели свои дома и свою родину»[113].
110
Cicero. De finibus bonorum et malorum. Über das höchste Gut und das größte Übel. Stuttgart, 1989. V. 1–2. S. 394–396.
111
Lefebvre H. La Production de l’espace. 1974. Цит. по англ. изд.: Lefebvre H. The Production of Space. Oxford, 1991. P. 410 f.
112
Soja E. Postmodern Geographies. The Reassertion of Space // Critical Social Theory. 1989. № 10. Ср. также: Soja E. Thirdspace. Journeys to Los Angeles and Other Real-and-Imagined Places. Oxford, 1996.
113
Confino А. Review of Bashir B., Goldberg A. (eds) The Holocaust and the Nakba. Memory, National Identity and the Nakba. Jerusalem, 2015 // H-Soz-Kult. 22.4.2016.