Страница 24 из 29
Но отнюдь не просто избавиться от исторического события, оставившего множество свидетельств с разных сторон и глубоко укорененного в коллективной памяти жертв; поэтому приходится еще и активно отрицать его. Это наглядно проявилось в официальном отношении к 100-летию памятной даты. В апреле 2015 года по мере приближения 24 числа атмосфера в Турции становилась все более напряженной. Как утвердить собственную позицию в дни, когда весь мир будет вспоминать об армянском геноциде? Турецкие политики воспользовались близостью двух исторических дат: начала армянского геноцида 24 апреля 1915 года и победы турецкой армии 25 апреля 1915 года в сражении на Дарданеллах против союзных сил Антанты, их колониальных войск ANZAC из Австралии и Новой Зеландии. Память о 24 апреля просто проигнорировали, перенеся на этот день коммеморацию о событиях 25 апреля 1915 года. Таким образом, история преступления была перекрыта историей победы. Бывшие противники, сражавшиеся в Галлиполи, давно помирились; теперь их объединяют общие воспоминания победителей и побежденных: Турция стала для представителей ANZAC хранительницей национальной памяти о поражении в Галлиполи, где погибло множество солдат. Две памятные даты, 24 и 25 апреля 1915 года, вошли в явный конфликт. Победа над войсками ANZAC должна была затмить собой память об армянской трагедии и заставить забыть о ней. Это было фронтальным наступлением на память: за геноцидом последовал мнемоцид.
Отрицание армянского геноцида служит в Турции одним из парадигматических элементов государственной политики, что прочно закреплено в четырех столпах государства: в политике; в правовой сфере – статьей 301 Уголовного кодекса, предусматривающей наказание за оскорбление турецкой нации; в системе образования – за счет контроля над учебниками истории; и в армии. Однако существует важное исключение: гражданское общество. В нем усиливается интерес к запретным страницам собственной истории и растет сочувствие к ее жертвам. Здесь мне хотелось бы привести несколько примеров. Начиная с 2009 года 28 тысяч турецких граждан сделали в рамках интернет-инициативы то, что отказывается делать глава государства: они принесли извинения за «великую катастрофу»[100]. На рубеже тысячелетий неожиданно обнаружилась еще одна группа свидетелей геноцида, которые, поздно осознав себя в качестве жертв массовых репрессий против армян, стали передавать свои воспоминания внукам. Речь идет о девочках, забранных из пеших колонн, которыми гнали депортированных армян. Девочек приютили турецкие семьи, воспитавшие их мусульманками. Утратив после принудительного обращения в ислам свою прежнюю идентичность, они росли в том окружении, где ничто не напоминало им о былой жизни и коллективных страданиях. Память о прошлом вернули им не армянское государство и не армянская диаспора, а сами турецкие семьи и турецкое общество. Эти глубоко личные воспоминания, пробудившиеся за последние годы в турецких семьях, нарушили те жесткие запреты и строго охраняемые границы, с помощью которых государство хотело избавиться от неудобной истории. Важную роль в этих новых подвижках памяти сыграли литература и кино. Фетхие Четин рассказала в своей трогательной книге «Моя бабушка» историю, поведанную ей, турецкой внучке, ее армянской бабушкой, что взволновало и потрясло турецкое общество[101]. Пока политики продолжают выстраивать идеологический защитный вал, отвергают факты, запугивают людей и препятствуют свободному общению, в сердцах многих представителей турецкого общества давно происходит интенсивная эмоциональная работа по осмыслению своей истории, которая будет воспринята следующими поколениями.
Армянский геноцид как часть немецкой истории
Что вообще известно в Германии об этом событии, являющемся частью и немецкой истории? В Первой мировой войне Германия была союзницей турок Османской империи. От этого партнера ожидалась существенная военная поддержка. С начала депортации и уничтожения армянского населения на месте присутствовали немецкие политики и журналисты. Это означало, что им выпала роль невольных свидетелей и очевидцев. Если логика войны четко противопоставляет друг другу две группы участников – победителей и побежденных, то в преступлении против человечности участвуют три группы: преступники, жертвы и наблюдатели. Поскольку очевидцам приходилось наблюдать совершаемое преступление на протяжении долгих месяцев, перед ними возникал этический выбор: встать на сторону преступников, то есть сделаться сообщником и пособником убийства, или же перейти на сторону жертв, то есть сделаться свидетелем неслыханного преступления. «Преступление против человечности», как это уже тогда называлось, не могло ускользнуть от внимания международных наблюдателей[102]. С первых же часов послам и представителям других стран или международных организаций стало известно о начавшемся геноциде, о чем недвусмысленно говорилось на языке тогдашнего времени. В турецких сообщениях шла речь об «уничтожении армян», «основательной чистке от внутренних врагов» и о «поголовном истреблении армян в Турции». Незамедлительно последовала международная реакция. По сообщению американского посла Генри Моргентау, «смертный приговор вынесен целому народу»; к этому он добавил: «…я уверен, что вся история человечества еще не видела подобной жестокости. Любая резня, любые гонения, совершавшиеся в прошлом, кажутся незначительными по сравнению со страданиями армянского народа в 1915 году». Ему вторит немецкий канцлер Теобальд фон Бетман-Гольвег, также считавший, что история не знала ничего подобного. Впрочем, его интересовало не столько уничтожение целого этноса, сколько отношение к союзной державе во время войны. Поэтому он оперировал аргументами не морального, а стратегического характера, заявляя: «Нашей единственной целью является удержание Турции на нашей стороне до конца войны независимо от того, погибнут армяне или нет. При затяжной войне Турция будет нам еще очень нужна»[103].
Наряду с политиками и дипломатами за насилием против армян следили ученые, врачи, предприниматели, инженеры, миссионеры и медсестры, приехавшие из разных стран. Между ними были и немцы. Оставались ли они равнодушными к катастрофе зрителями или становились моральными свидетелями преступления, зависело от индивидуального решения. Среди немцев находились примеры обеих позиций: политик Бетман Хольвег руководствовался исключительно логикой войны, моральные соображения оттеснялись прагматикой и оппортунизмом на второй план. Но были такие, кто всерьез принял на себя моральную ответственность перед мировой общественностью за свою роль очевидца трагических событий. К их числу принадлежат, например, Йоганнес Лепсиус, составивший подробный «Отчет о положении армянского народа в Турции» (1916), Армин Т. Вагнер, подготовивший развернутый документальный фоторепортаж, или Франц Верфель, переработавший исторические документы в потрясающий роман «Сорок дней Муса-Дага» (1932).
Не следует упускать из виду значительные различия между армянским Агет и еврейским Шоа. В 1915 году еще не было методичной бюрократизации убийств, поставленного на конвейер производства трупов; армян просто безжалостно вырезали, большое количество беззащитных людей выгнали в пустыню, где они были обречены на мучительную смерть. Но прослеживаются и важные параллели. Джеффри Хартман перечисляет страшные эпизоды страданий армянского народа: «унижения, грабежи, депортации, погромы, истязания, поджоги, резня». И добавляет: «ни от чьего внимания не ускользнут параллели»[104].
Одной из таких параллелей служит взаимосвязь между войной и преступлением против человечности. Под защитой и прикрытием войны, а также под давлением поражений происходит экстремальная радикализация насилия против различных меньшинств. Готовность к эскалации насилия обусловлена крайне взрывоопасной смесью страха и агрессии. Беззащитные жертвы оказались совершенно не готовы к беспримерному злодеянию по отношению к себе. Государственный террор пользовался в обоих случаях клинически абстрактными, чисто функциональными понятиями. Речь шла о решении «армянского вопроса» или, соответственно, «еврейского вопроса». При этом имелись в виду не отдельные представители этнического сообщества, а народ в целом, который предполагалось уничтожить. Преступление повторилось с той же последовательностью отдельных этапов. Оно началось с дискриминации, унижения целой этнической группы, продолжилось удалением ее руководящего слоя из различных учреждений, перешло к созданию «образа врага», к стигматизации этнического коллектива в качестве «внутреннего врага» и прямой угрозы для жизни большинства граждан страны; за этим последовали принудительные выселения и депортации[105], погромы и резня, разграбление и присвоение имущества, уничтожение культурных ценностей (в том числе бесчисленное количество синагог и полторы тысячи армянских церквей), а закончилось все массовым истреблением беззащитных людей. Безжалостная логика подобной эскалации насилия сконцентрировалась в циничной сентенции преступников: «Мы уничтожим вас, прежде чем вы уничтожите нас»[106].
100
«Моя совесть не позволяет мне оставаться равнодушным к отрицанию великой катастрофы, которую пережили армяне Османской империи. Я отвергаю эту несправедливость и прошу прощения у моих армянских братьев и сестер, чьи чувства и боль я разделяю», – говорится в подписанном тексте заявления. Пока власти воздерживаются от уголовного преследования лиц, подписавших это заявление, и не используют статью 301 УК Турции «об оскорблении турецкой нации». Главный прокурор в Анкаре решил в данном случае, что в демократическом государстве позиция инакомыслящих защищена свободой мнений. Турецкий Генштаб счел кампанию по сбору подписей неправильной и вредной. Глава правительства Реджеп Тайип Эрдоган также осудил эту инициативу: «Я не совершал преступления, почему я должен извиняться?» – заявил он (Die Welt, 27.1.2009; см. также: Hür А. Ich entschuldige mich für meine Nicht-Entschuldigung: http://www.hay-society.de/haysociety/gesellschaft-a-politik/290-vergangenheitsbewaeltigung-2009-2015).
101
Thelen S. Die Armenienfrage in der Türkei. Berlin, 2016. P. 66–68. В своей автобиографии «Black Dog of Fate» Петер Балакян рассказывает об истории армянского геноцида; рассказ начинается с воспоминаний его бабушки.
102
Такую формулировку использовал в своем отчете американский посол в Константинополе Генри Моргентау, который в 1913–1916 гг. был непосредственным очевидцем событий. Он составил отчеты «The Tragedy of Armenia» (London, 1918) и «Ambassador Morgenthau’s Story» (New York, 1918). Моргентау даже предполагал, что инициаторами геноцида могли стать немецкие офицеры, которые в качестве советников помогали проводить реорганизацию слабой османской армии.
103
Gottschlich J. Beihilfe zum Völkermord. Deutschlands Rolle bei der Vernichtung der Armenier. Berlin, 2015. S. 219.
104
Hartman G. A Scholar’s Tale. Intellectual Journey of a Displaced Child of Europe. New York, 2007. P. 25.
105
«В западной части Анатолийского нагорья армян <…> вывозили в вагонах для скота. Проезд они должны были оплачивать сами». И одна свидетельница добавляет: «…человеческие существа, с которыми обращались хуже, чем со скотом…» (Hosfeld R. Tod in der Wüste. Der Völkermord an den Armeniern. München, 2015. S. 192, 193).
106
Ibid. S. 149.