Страница 21 из 29
Универсальное осознание культурного наследия с особой наглядностью воплотилось в новом понятии «вандализм», о котором впервые заговорил аббат Анри Грегуар в годы Французской революции. Это понятие отражало новую историческую чуткость, осуждая как тяжкое преступление любое насилие по отношению к памятникам культуры. Отныне действовали твердые представления о том, что «нации обладают собственным культурным наследием» и что «сохранение этого наследия является признаком цивилизованного правления»[86]. Национальное наследие предстает в этом свете как часть общемирового наследия, как достояние, ценность и обязательство всего человечества. Почитание прошлого стало новой универсальной религией, на которую возлагалась надежда, что она будет «способствовать миру и взаимопониманию между народами»[87].
«Только варвары и рабы, – писал Грегуар, – ненавидят науку и разрушают памятники культуры. Свободные люди любят и берегут их»[88]. Вандализм стал считаться серьезным нарушением международно признанного принципа уважительного отношения к культурному наследию. Уже в 1800 году преднамеренное уничтожение памятников культуры осуждалось как «преступление против человечности» и «разрыв с сообществом культурных народов»[89].
Две мировые войны показали, насколько трудно обуздать гуманным законодательством человеческую агрессию. Но мы видели также, что за каждым новым актом бесчеловечности следовал ответ в виде дальнейшего развития законодательства, системы ценностей и новых стандартов[90]. Концепция культурного наследия не только основывалась на ценностях и эмоциях, но и опиралась на международное право. Наряду с Женевской конвенцией, защищающей гражданское население в ходе военных действий, появилась Гаагская конвенция о защите культурных ценностей во время войны.
До недавнего времени находились государства, которые по стратегическим соображениям хладнокровно нарушали принципы Гаагской конвенции, однако не было ни одной страны, которая совершала бы подобные трансгрессивные акты открыто, на глазах мировой общественности, гордясь ими. Именно так поступает сейчас ИГ. Исламское государство ведет безудержную и символическую войну не только против западной цивилизации, но и против нормативного и регулятивного представления о человечестве в целом, базирующегося на консенсусе относительно разделяемых всеми, универсальных ценностей. Все новые атаки ИГ на всемирное культурное наследие, транслируемые каналами глобальной коммуникации, наглядно свидетельствуют, что инклюзивной концепции человечества, объединяющего все нации и приверженного ценностям всемирного культурного наследия, сегодня больше не существует.
Взаимосвязи между культурой и войной сложны, к тому же в ходе истории они изменяются, однако несомненно следующее: культура издавна занимала в войне центральное место. Империалистические войны нацеливались на завоевание других стран; их культуры включались в свою национальную сокровищницу для символической демонстрации империей собственного политического превосходства. Религиозные войны преследовали цель уничтожения вражеской культуры и устранения «кощунственного противоречия» по отношению к собственному вероучению. В колониальных войнах важную роль играла «цивилизационная миссия», совершаемая не только ради того, чтобы приукрасить захват чужих земель и ресурсов, но и ради насильственного экспорта собственной религии и культуры. Недавняя гражданская война на Балканах продолжила борьбу против культуры разрушением древних городов, сожжением библиотеки в Сараеве. «Уничтожение культурного наследия, имеющего всемирно-историческую ценность, совершаемое Исламским государством, превосходит все, что бывало до сих пор»[91]. Эта фраза историка Зёнке Найтцеля, профессора Лондонской школы экономики, несколько опрометчива. Можно привести длинный перечень примеров сознательного уничтожения архитектурных сооружений и объектов культуры, имеющих всемирно-историческую ценность.
Лео Лёвенталь написал очень важное эссе о сожжении книг, где он охарактеризовал мотивы, которыми руководствуются разрушители всемирного культурного наследия[92]. Подобно Богдановичу, он усматривает в разрушении объектов культуры желание уничтожить историю. После смены политического режима зачастую возникает сильное желание стереть прошлое, чтобы заменить его новым основополагающим нарративом. История – длительный, комплексный и многослойный процесс, поэтому она всегда разноголоса и заставляет усомниться в единственно верной истине основополагающего мифа. Политическая власть, которой приходится все выстраивать заново, стремится избавиться от прошлого, создавая ситуацию «чистого листа», чтобы устранить противоречия, чуждые ценности и мысли о возможности другой реальности. Подобный вид уничтожения культурного наследия сопровождается чистками. Должно исчезнуть все, что не согласуется с абсолютной истиной, посредством которой хочет самоутвердиться новый режим. Такую политику damnatio memoriae проводят все тоталитарные режимы. Очищение служило сильным мотивом иконоборчества для пуритан в эпоху Реформации. Иконоборчество кальвинистов обернулось выбрасыванием из храмов картин и оргáнов, которые объявлялись инструментами дьявола.
Эпоха Просвещения принесла западному миру в середине XVIII века почитание античности и исторического наследия, что явилось важным элементом секуляризации и модернизации, а с начала XIX века создало свою институциональную основу в виде исторической науки, архивов и музеев. Культ старины, увлечение ушедшими культурами, высокая оценка культурного наследия служили энергетическими компонентами современной западной цивилизации, которые превратили совокупность эстетики, искусства и исторического сознания в новую секулярную религию. Библиотеки, театры и музеи сделались современными храмами этой религии; археологи и филологи стали ее жрецами, а цели познавательного туризма, исторические реликты и древние руины превратились в святые места новых паломничеств.
Именно против этой секулярной религии культурного наследия направлен «святотатственный» терроризм Исламского государства. Тем самым старая проблема вандализма выходит на новый уровень. Весь мир наблюдал по новостным телеканалам в режиме реального времени за варварскими актами «чистки», уничтожения исторического наследия в Мали, Мосуле или Пальмире. Этот нацеленный удар по западной эстетике и историческому сознанию был нанесен на глазах у всех. Разрушение, преднамеренно растянутое во времени и состоящее из серии коротких эпизодов, вполне соответствует афоризму Ницше: «В памяти остается лишь то, что не перестает причинять боль». Поэтому нам следует обратить особое внимание не только на анонимных разрушителей из рядов ИГ, но и на мужественных спасителей и защитников культурного наследия: Абдель Кадер Хайдара сумел, благодаря самоотверженной поддержке многих помощников, спасти в Тимбукту от уничтожения тысячи средневековых арабских рукописей, которые удалось вывести из страны; Халед Аль-Асад (1934–2015), археолог из Пальмиры, самоотверженно работал там, пока не был захвачен боевиками ИГ и обезглавлен в августе 2015 года; его сирийский коллега Абделькарим со своими сотрудниками сумел до захвата Пальмиры спасти тысячи произведений античного искусства, в том числе множество скульптур, ценных могильных даров из Некрополя, которые были перевезены в Национальный музей Дамаска.
Телевизионные кадры, запечатлевшие злодеяния ИГ, повергли весь мир в состояние длительного шока; визуальное распространение актов вандализма стало важным компонентом нового метода ведения войны. Эти акты вандализма пришлись как раз на то время, когда многие страны мира достигли в рамках ЮНЕСКО соглашения о принципах сохранения культурного наследия для будущих поколений. Шоковое воздействие этих актов было усилено данным противоречием. Человечество живет ныне в условиях глобализации, которая объединила весь мир густой сетью синхронной коммуникации; однако этот мир, как мы видим, внутренне глубоко расколот отношением к своим ценностям. Речь идет не только о культурных различиях, но и о разделенных мирах, противоречия между которыми оказываются непреодолимыми и даже не могут стать предметом переговоров. В этой новой всемирно-исторической ситуации мы должны по-новому взглянуть на проблему культурного наследия в настоящем и будущем.
86
Swenson А. The Rise of Heritage. Preserving the Past in France, Germany and England, 1789–1914. Cambridge, 2013. P. 46.
87
Этот слоган был придуман для большой всемирной выставки 1851 г. и использовался позднее применительно к сохранению культурного наследия. См.: Swenson А. The Rise of Heritage. P. 195–197.
88
Цит. по: Swenson А. The Rise of Heritage. P. 34.
89
Ibid. P. 39, 195.
90
Захват немцами Лёвена и сожжение лёвенской библиотеки в начале Первой мировой войны было осуждено как «варварство». Однако немецкая пропаганда подхватила это слово, придав ему положительный смысл: «Пусть это было варварством, но это было актом здорового варварства, которого мы никогда не станем стыдиться!» См.: Kramer А. Dynamic of Destruction. P. 27–26. От Муссолини до Маринетти в первые два десятилетия ХХ века раздавались голоса, одобряющие новое культурное варварство, в то время как «цивилизованность» отождествлялась с «дегенерацией».
91
Schmickler B. So gefährdet ist das Weltkulturerbe // Tagesschau, 24.08.2015: https://www.tagesschau.de/ausland/faq-zerstoerte-kulturgueter-101.html.
92
Löwenthal L. Calibans Erbe // Assma