Страница 18 из 29
В центре дебатов находилась европеизация немецкой памяти о Первой мировой войне. Эта память стала европейской уже потому, что Германия в юбилейном году отказалась от своего особого пути забвения и сблизилась тем самым с другими странами. Такое сближение было поддержано медийной проработкой военной темы на телевидении, где, в частности, на примере четырнадцати конкретных судеб людей из семи стран эмоционально и убедительно было показан общечеловеческий взгляд на страдания людей в годы войны, объединяющий всех поверх национальных границ. Другой подход к европеизации памяти содержала монография Кристофера Кларка, который заново реконструировал предысторию войны, отказавшись от расхожего представления о ее единственном виновнике.
Столетия являются важными вехами в мемориальной динамике. По истечении этого периода устная традиция исчезает, если ее не подхватывает институционально стабилизированная долговременная память. Подобный юбилейный год становится рубежом, на котором решается, что уйдет, оказавшись содержанием лишь оперативной памяти, и что сохранится долговременной памятью.
Европейский союз пришел в 2005 году к единому мнению считать память о Холокосте своей общей мемориальной основой. Общеевропейская память о Первой мировой войне, которая заставляет бывших врагов ужаснуться масштабам разрушений и объединяет их в совместной скорби о миллионах погибших, может стать важным элементом европейского самосознания. Речь идет не о заменах, а о расширении европейской памяти. За концентрационными лагерями Второй мировой войны, общеевропейским символом которых стал Холокост, маячат солдатские кладбища Первой мировой. Они олицетворяют собой еще один слой европейской истории, ту «первоначальную катастрофу», которая породила армянский геноцид, русскую революцию, сталинский ГУЛАГ и Холокост как новые формы экстремального насилия, присущие веку экстремумов.
Библиотека Лёвена
Вернемся к генералу фон Эммиху. Первая мировая война началась немецкой наступательной операцией, которая связана с его именем; в юбилейном году она привлекла к себе лишь незначительное внимание. Немецкие войска под командованием фон Эммиха вошли 5 августа на территорию нейтральной Бельгии и атаковали город Лёвен (Льеж). Военные действия не щадили мирных жителей; многие были убиты, бельгийских женщин и детей отправляли товарными вагонами в концентрационные лагеря, бельгийские дома и города сжигались. Город Лёвен подвергся целенаправленному разрушению, среди прочего пострадали готическая церковь святого Петра и знаменитая университетская библиотека с ее ценнейшими фондами, что с первых дней стигматизировало немецкие методы ведения войны. С тех пор начали говорить о «тевтонском варварстве». Особенно глубоко запечатлелось в европейской памяти сожжение лёвенской библиотеки. Насколько горячо обсуждалась немцами историческая монография Кристофера Кларка, настолько же мало внимания уделялось этому событию. К такому же выводу пришел еще в 1988 году весьма известный историк и писатель Вольфганг Шивельбуш, который хотел донести до немецкой публики историю уничтожения лёвенской библиотеки в самом начале Первой мировой войны[68]. Еженедельник «Шпигель», посвятивший книге Шивельбуша большую статью, писал: «Шивельбуш извлек этот случай из недр истории и поведал о нем в своей книге. <…> Для своей новой монографии, которую поддержал гамбургский меценат Ян Филипп Реемтсма, он вел поиски в бельгийских, французских, английских, американских, восточно- и западногерманских архивах. Книга заслуживает интереса как исследование националистического ослепления и как свидетельство об ужасных и гротескных реалиях тех событий мировых войн, которые Шивельбуш реконструирует с хладнокровной скрупулезностью»[69]. Однако блестяще написанное и глубокое исследование не могло вернуть это событие из «сберегающей памяти» архивов в национальную память немцев. Монография оказалась самой провальной книгой этого автора по количеству продаж. Напоминание о военном преступлении, которое сильно испортило репутацию немцев в Европе и мире, не вызвало интереса. Зато там, где реакция на книгу была весьма оживленной, Лёвен сравнивался с «бельгийским Оксфордом», говорилось о «самом ужасном преступлении немцев» со времен Тридцатилетней войны. Газета «Дэйли Мейл» опубликовала 31 августа 1914 года статью под названием «Лёвенский Холокост».
После разрушения Реймсского собора и уничтожения лёвенской библиотеки пресса союзников называла немцев варварами и писала о «furor teutonicus» (тевтонской ярости). Актами вандализма немцы сами исключили себя из цивилизованного мира[70]. Сожжение лёвенской библиотеки стало не столько фактом военной истории, сколько прежде всего событием истории культуры. Это с особенной силой проявляется в рассказе ректора Американского колледжа монсеньора де Беккера, записанном американским послом Брендом Уитлоком. Описав разрушения и убийства, де Беккер продолжил: «Здесь, в помещениях университета, находилась библиотека. Тысячи томов, редкие античные манускрипты, уникальная коллекция инкунабул – все это было сознательно уничтожено, до последнего клочка бумаги. Монсеньор хотел продолжить рассказ. Он собирался произнести слово „библиотека“. Но получилось только: „библио…“; он запнулся, закусил губу. „Биб…“ – вновь начал он, но потом опустил руки перед собой на стол, уткнулся в них головой и разрыдался»[71].
Реквием по библиотеке в этих словах является впечатляющим свидетельством травматического потрясения. За военной операцией в начале Второй мировой войны последовала пропагандистская кампания, которую Шивельбуш назвал «Сараевом европейской цивилизации» и в которой в качестве супероружия использовались понятия «цивилизация» и «культура». Немецкие интеллектуалы отреагировали на нее в сентябре 1914 года «Манифестом 93-х», который – с нынешней точки зрения – лег темным пятном на репутацию всех подписавших его, начиная с Герхарда Гауптмана.
Совсем иначе проходило восстановление фондов библиотеки, что обязали сделать Германию в рамках выплаты репараций, предусмотренных Версальским договором. После войны эта задача объединила библиотекарей из враждовавших прежде стран; продуктивное профессиональное сотрудничество быстро превратило бывших противников в коллег с общими интересами и схожими эмоциями.
После грандиозной реконструкции силами американцев судьба сожженной библиотеки повторилась в годы Второй мировой войны, когда лёвенская библиотека снова пострадала от немецкого вермахта; эта трагедия вошла в память мировой культуры. В рамках концепта разнонаправленной памяти (multidirectional memory, Michael Rothberg)[72] теперь говорят о либрициде (истреблении книг), имея в виду наряду с Лёвеном такие города, как Сараево или Тимбукту, где происходили похожие события. Эти и другие города, пострадавшие от актов вандализма, узнали на собственном опыте, что означает утрата книг. Д. К. Уатт, историк и библиофил, следующим образом охарактеризовал этот горький опыт: «В результате войны Европа потеряла большую часть своей истории и неисчислимые сокровища, которые могли осчастливить все будущие поколения. Разрушение даже малой доли исторического наследия сравнимо с ампутацией, искалечиванием – не только тела, но и памяти, и воображения»[73].
Уатт описал разрушительное насилие по отношению к культурному наследию с точки зрения объединенного европейского «мы». «Всякое обучение основывается на памяти», – говорил Квинтилиан, мастер античной риторики. Сегодня мы могли бы переформулировать это высказывание: «Все науки основываются на библиотеках».
Лёвен стал элементом европейской памяти, не оставив, однако, следа в немецкой национальной памяти; он не вошел туда и в 1914 году. В самом бельгийском Лёвене историческая трагедия не забыта. Об этом свидетельствует множество мемориальных табличек, которые видны на отреставрированных или заново построенных домах в старой части города. Эти таблички в виде эмблем напоминают о трагической судьбе города[74].
68
Schivelbusch W. Die Bibliothek von Löwen. Eine Episode aus der Zeit der Weltkriege. München, 1988.
69
Der Spiegel. 1988. № 12.
70
Алан Крамер убедительно показал, что подобный акт насилия был не просто «варварским», но вполне характерным для эпохи модерна, являясь элементом радикально-индустриального метода ведения войны: Kramer A. Dynamic of Destruction. Culture and Mass Killing in the First World War. Oxford, 2007. P. 20.
71
Ibid. P. 9.
72
Ассман А. Новое недовольство мемориальной культурой. М., 2016. С. 189–193.
73
Kramer А. Dynamic of Destruction. P. 1–2.
74
Так, на одной из них изображены окровавленный меч и горящий факел на фоне городского герба; она подписана 1914 г.