Ведьмы Погибшей Империи

–И что это тебе даст? Или ты думаешь, что кто-нибудь из вас сможет в следах лучше меня разобраться?

Томас собрался ударить этого человека по лицу. И, по опыту зная, что его удары нередко заставляют противника без чувств падать на землю, уже с удовольствием представил, как краснокожий, научившийся говорить по-английски совершенно без акцента, вываливается из седла. Но, к его огромному разочарованию, услышал сзади голос сержанта:

–Томас, прекрати! Я уже давно знаю Лукаса. И он ещё ни разу меня не подводил. Лучше не мешай ему делать его работу!

Томас, ещё раз с ненавистью посмотрев на горбоносое лицо индейца, с досадой, демонстративно сплюнул в сторону и, придержав коня, отстал. Проводник, кажется, не обратил на это никакого внимания. Хотя Томас увидел, что глаза следопыта, хотя и устремлённые вниз, на землю, сверкнули ответной ненавистью.

Удовлетворившись тем, что смог хотя бы немного отвести душу, Томас дождался, пока с ним поравняется другой солдат. Презрительно усмехнувшись, он кивком указал на едущего впереди краснокожего и спросил:

–Что, неужели сержант и в самом деле верит этому дикарю? Или надеется, что краснокожий, научившийся говорить по-нашему и получивший белое имя, когда-нибудь сможет стать одним из нас?

Солдат, пожав плечами, с улыбкой ответил:

–Не думаю. Мне кажется, что сержант просто играет. Наверное, он думает, что своим хорошим отношением сможет добиться от Лукаса верности. А потом, думаю, он запросто его пристрелит. Но только после того, как Лукас станет ему уже не нужен.

С робкой надеждой в голосе Томас спросил:

–А с чего ты в этом так уверен?

Снова пожав плечами, солдат сказал:

–Да я не совсем в этом уверен. Просто думаю, что такое вполне возможно. – Хотя он и до этого говорил так тихо, чтобы проводник не смог его услышать, дальше он и вовсе перешёл на шёпот. – Я видел, как сержант лично убивал индейцев. Безоружных. И даже детей и женщин. А после делал с выжившими детьми краснокожих такое, что… Не хочу даже вспоминать. Но главное, что наш бравый сержант никогда не считал краснокожих настоящими людьми. Вот поэтому-то я и жду, когда он в один прекрасный день пристрелит нашего Лукаса просто за то, что тот родился индейцем. Ну, а пока сержант будет его терпеть рядом и даже заступаться за него перед теми, кто пытается его задирать. Мне даже интересно за этим наблюдать.

Томас, которого заинтересовали эти новые для него подробности отношений сержанта с их проводником, не скрывая охватившего его любопытства, спросил:

–А что тебе именно интересно-то? По мне лучше было бы сразу же пристрелить этого дикаря. Ну, а беглецов мы как-нибудь и сами потом отыскали бы.

Солдат, с улыбкой посмотрев на ждущего ответа Томаса, горестно покачал головой:

–Сразу видно, что ты человек простой, не утончённый. А вот если бы ты хотя бы разок побывал в театре, например, то понял бы, насколько интересно наблюдать за актёрской игрой нашего сержанта. Я вот, например, несколько раз бывал на представлениях. Поэтому я могу оценить то, насколько умело наш бравый сержант играет взятую им на себя роль. Но, как бы мне ни хотелось продолжения, мне всё же не терпится увидеть и развязку. Ведь это станет, по сути, кульминацией всего этого затянувшегося представления. Вот это-то мне и кажется самым интересным. – Он глубоко, полной грудью, вздохнул. С шумом выпустил воздух. И когда продолжил, в его глазах Томас увидел какую-то странную мечтательность. – Театр на кровавом фоне войны! Да за такое я готов терпеть этого Лукаса ещё хоть год или даже два! Зато как я буду аплодировать сержанту, когда выпущенная им пуля снесёт индейцу половину его черепа! Ради этого стоит немного потерпеть.

Томас брезгливо поморщился, когда его взгляд наткнулся на смуглую, лоснящуюся коричневым блеском спину проводника, по которой скользила черноволосая коса, почти доходящая до пояса. И, даже не пытаясь скрыть это презрение, всё так же морщась, заявил:

–И чего так долго ждать? Я этого не понимаю, Джон. По мне, так лучше бы прямо сейчас этого Лукаса пристрелить. И тогда ты смог бы уже сейчас увидеть, как его череп разлетается на мелкие кусочки. А не ждать этого непонятно сколько времени. По-моему, так было бы намного лучше. Для всех нас было бы лучше.

Ещё раз усмехнувшись, солдат снова качнул головой:

–Я понимаю твоё нетерпение, Томас. Но мне вот хочется, чтобы эта игра продолжалась. Что ни говори, но даже на лучших подмостках лучших театров Европы не увидишь такой вот актёрской игры, какой нас радует сержант. Мне даже слегка жаль, что он обречён вместе с нами мыкаться по этим лесам вместо того, чтобы утопать в овациях благодарных зрителей.

Хотя Томасу и было не слишком-то интересно, он всё же спросил:

–Почему?

Джон, пожав затянутыми в зелёное сукно мундира плечами, с тяжёлым вздохом сказал:

–Уф-ф! Ну, на это не так-то легко ответить, Томас. Просто я уверен, что наш сержант, живи он где-нибудь в Европе, наверняка достиг бы самой настоящей славы, как великий актёр. Может быть, он даже выступал бы при королевских дворах.

Не без труда воскресив в памяти то немногое, что он знал по части географии, Томас спросил:

–В Париже и Лондоне?

Кивнув, Джон охотно ответил:

–Да, там тоже. Правда, лет эдак восемь назад мы уже однажды встречались с французами. Правда, в тот раз мы наведались к ним с карательными целями. Но всё же!

Томас вначале хотел спросить, что именно Джон имеет в виду. Но, вспомнив, что уже как-то, пару дней назад слышал рассказ одного из рейнджеров о том, как они воевали против французов в Канаде, решил, что Джон как раз этот случай и имеет в виду. Поэтому, вместо того, чтобы продолжать этот разговор, Томас спросил совсем о другом:

–А Лукас с вами тогда тоже был?

Снова пожав плечам, Джон покачал головой:

–Нет, не был. Да и слава богу, что не был. Ведь в тот раз мы не только французов убивали. Мы за один только день двести индейцев порубили. Лишь несколько женщин отпустили. Да с ними десяток детей. А вот пятерых наш сержант для себя оставил. Уж не знаю, что он там с ними делал. Да и знать, если честно, не хочу. Ни капельки не хочу. Мы только слышали их плач и крики боли. Но, хоть мы и готовились к худшему, в тот раз он никого из них так и не убил. Правда, думаю, что смерть для них была бы более желанной. Потому что после того, как сержант отпустил тех детей на все четыре стороны, на них было жалко смотреть. Даже мы, привыкшие убивать индейцев без малейшей жалости, тогда были в шоке. А главное, что…

Но что там «главное», Томасу в этот раз так и не довелось узнать. Поскольку сердитый голос сержанта, подъехавшего к разговаривающим рейнджерам, заставил их надолго умолкнуть. Гневно сверкая глазами, тот приказал:

–А ну-ка, вы оба! Заткнулись быстро! Не хватало ещё, чтобы из-за вас мы все в ловушку какую-нибудь угодили! Болтаете тут, как бабы базарные! Выгоню из отряда вон, если не научитесь себя во время похода тихо вести!

После того, как сержант, обогнав обоих, придержал свою лошадь возле ищущего следы индейца, Джон, украдкой посмотрев на Томаса, прошептал:

–Что ни говори, но он всё же великий человек.

Спорить с этим Томас не стал. Хотя, по его мнению, сержант и допустил большую ошибку, решив довериться краснокожему.

Конный отряд продолжил поиски беглецов, всё дальше и дальше углубляясь в негостеприимный лес.

Стараясь говорить так, чтобы дети не услышали, Маруша спросила:

–Не знаешь, удалось ли лешим с задачей справиться? Отвели ли они наших преследователей в сторону?

Древняя ведьма, слишком, по мнению Маруши, беспечно пожав плечами, ответила:

–Да кто ж их знает-то? Может быть, и завели куда-нибудь. Я пока что-то ничего не ощущаю. Но ты не бойся, Маруша, если что, я и сама смогу с незваными гостями управиться. Просто вот вас одних тут оставлять пока не хочу. А так я бы давно уже всех этих татей в болоте утопила бы. Или ещё что-нибудь с ними сотворила бы.

Стараясь говорить так, чтобы у хозяйки леса не сложилось неверное впечатление, будто гости её используют, Маруша спросила: