Страница 6 из 30
А вот вчера мне позвонил Медведь, спустя уйму лет и снова предложил организовать встречу одноклассников, по поводу солидного, страх сказать, насколько, юбилея окончания школы.
Шли 90-ые, время бурлящее, бурное. Любопытное было время. Из всех уголков, «дыр», укрытий и засад, выползали и выскакивали торговцы всех мастей. Торговали чем ни попадя, начиная со старых консервных ножей, матрешек, примусов, картин художников соцреализма, голосами на выборах, мнениями и рейтингами, алюминиевыми заводами, нефтяными скважинами и прочим товаром. Кто тогда не успел ничего купить или продать, спустя немного времени, получил еще один шанс. Потом дележ продолжался, но велся уже между обозначившимися ранее фигурами, со скандалами, убийствами или тихо и скрыто. И достояние республики свободно перетекало туда-сюда, или наоборот, сюда-туда, но всегда мимо простого люда, разумеется.
Посидев над разбросанными фотками, вспоминая, иногда с перекуром, дела давно минувших дней, я перезвонила Медведю и спокойно сказала, что согласна на встречу.
– Давай, собирай персонажей. Есть о чем побазарить, как сейчас стали выражаться. Наверняка будет любопытно, кто-что сейчас делает, что мыслит по поводу демократизации всей страны, ну и вообще.
– Отлично, Муха. Ты – настоящий товарищ. Знаешь, я все-таки застрял на фикс-идее кликнуть всем прийти с инструментами, тряхнем стариной, сбацаем что-нибудь из классики джаза, например.
Мы договорились назначить встречу через пару месяцев, в конце апреля, перед началом дачного сезона, святого времени для москвичей. У нас была возможность найти школьных друзей, обзвонить, предупредить, заручиться согласием. Тогда еще не было ставшего популярным сайта одноклассников, впрочем, как не наступила еще эпоха компьютеризации всей страны.
Уже накануне встречи, примерно за неделю, Медведь позвонил и рассказал, что все в порядке, кворум удалось собрать, признавшись, что ему это стоило определенных трудов. Некоторых бывших соучеников он находил только благодаря своим знакомствам в МВД, где, оказывается все это время работал Воробей. Этот птах в соответствии со сказкой, проглотил таракана, но зато наш Таракан, Толя Рогов, живой и невредимый, давно был доцентом кафедры органической химии в менделеевском институте. Там его и запеленговали. Нашли Гиппопо, тренера по лыжам в детской спортивной школе, отыскали Слона, чуть спившегося в каком-то НИИ, но воспрявшего после развала этого научного заведения в образе удачливого челнока. Ну и так далее…
– Короче, Муха-старуха, дело закрутилось, – начал было Медведь, но опомнился, что сморозил что-то не то и начал выкручиваться. – Не, «старуха» я сказал только в смысле, что ты – старый, давний добрый друг ну, и просто, рифма подвернулась. Не бери в голову.
Я не брала. Медведь такой, какой есть. Мы поболтали о том и сем.
– Ну, ладушки, Мушка-старушка, – заканчивая разговор, проговорил Медведь, тут же заткнулся, поняв, что это перебор.
Он попытался прогнуть позвоночник, но я его остановила и коротко спросила, когда встречаемся, где и во сколько. Он мне сказал, и я повесила трубку.
В день встречи я взяла один из многих полагающихся мне отгулов специально, чтобы выспаться, не спешить, принять ванную, сходить в парикмахерскую, выбрать со вкусом одежку из моего довольно разнообразного гардероба. Рынки и магазины Москвы были уже заполнены турецким и китайским ширпотребом, и у наших дам впервые после стольких лет воздержания появилась возможность одеваться модненько и сравнительно за небольшие деньги. К назначенному часу я выглядела, если не на миллион долларов, то сотен на пять еще неденоминированных рублей. Я была готова к выходу.
И тут мне опять позвонил Медведь. Он прохрипел в трубку «привет», а потом надолго замолчал, только тяжело дышал, кряхтел и даже постанывал. Я, ухмыляясь, ждала, еще не чувствуя беды, еще не зная и даже не предугадывая, что сейчас услышу.
– Значит так, детка. Нет, встреча не отменяется, скорее, наоборот…, Юленька, родная моя, дело в том…
Только после того, как я, вместо привычного, «Муха», услышала от него свое настоящее имя, до меня стало доходить, что случилось что-то страшное и непоправимое.
– Юля, оказывается, позавчера скоропостижно скончался ….
– …мой Крокодил, – закончила я тусклым голосом, в секунду прозрев, как ясновидящая, случившееся.
– Ты уже знаешь? – изумился Медведь. – Да, твоего Крокодила больше нет.
Вот так-то, моего любимого Крокодила не стало. Его больше не было на свете. Я не удивилась, что Медведь сказал «твоего Крокодила», продолжая считать Эрика моим, несмотря на уйму прошедших лет, когда он был не со мной, далеко географически, да и по-всякому, далеко.
– Представляешь, завтра будет отпевание, настоящее, в храме, как полагается. Так мать его захотела. Оказывается, он был крещеным. Помнишь его бабушку? Вот она его и крестила. – Медведь замолчал, ожидая моей реакции, какого-нибудь ответа, замечания. Но я ничего не говорила, и он продолжил. – Если не будешь на похоронах, то все равно, найди время зайти к его матери. Она просила тебя. Они живут все там же, помнишь?
На этот вопрос я даже не ответила.
Я пошла туда на сороковой день. Мы сидели вдвоем – его мать и я, поминали, и вспоминали. Она, тактичная женщина, ничего не рассказывала и не говорила о его жизни без меня, хотя по временным измерениям это был несравненно более долгий период, чем со мной. И когда, кажется, воспоминания в рамках приемлемых для нас обеих, были исчерпаны, мы замолчали. Потом она пристально посмотрела на меня, поднялась из-за стола, прошла куда-то вглубь большой квартиры (сейчас уже слишком большой для нее одной), вернулась и протянула мне увесистый кожаный саквояж (я его помнила по нашим поездкам на юг) и огромный пакет в придачу. Я почему-то со страхом отпрянула. Но она серьезно, без улыбки, просто сказала: «Возьми, Юля. Это – тебе. Там записка. Он давно мне сказал, если или когда. Знаешь, он так и сказал «если» или «когда» с ним что-нибудь случится, передать это тебе. Я это хранила не здесь. Я только недавно достала, когда это (она слегка подчеркнула слово «это») случилось».
Я колебалась, разворачивать ли мне это прямо сейчас или уже дома, да и вообще, брать ли мне это, или вежливо отказаться, найдя подходящий предлог. Но она была не только тактичной, но и чуткой женщиной. Уловив мои сомнения, она так же без улыбки, серьезно и твердо сказала (почему-то перейдя на «Вы»):
– Юлия, вы должны это взять, а что с этим делать, – поймете сами.
Я заказала такси, так как тащить эти килограммы в автобусах и метро было мне не под силу.
Вернувшись домой, я почувствовала себя такой усталой и разбитой, что, приняв душ, завалилась спать, выпив снотворное. Вся неделя у меня на телевидении была забойная, что называется. В те времена каждый день был событийным, и все каналы едва справлялись с потоком информации, едва справлялись с той свободой, какая вдруг навалилась и захлестывала, накрывала с головой. Даже наша «культурная» программа, при всем стремлении остаться не политизированной, попала в общий шлюз слива всякого рода «дезы». Водонапор был громадный.
Дар от Крокодила оставался лежать посереди комнаты невостребованным. При всей моей угловатости мне удавалось обходить его осторожно, ни разу не споткнувшись. Я старалась не обращать внимания на какой-то тайный призыв или немой укор исходящий от этого старого, добротного кожаного саквояжа, не решаясь открыть его, углубиться в изучение. Возможно, я интуитивно опасалась ответственности, догадываясь, что Крокодил возложил на меня некую миссию, с которой не мог, не хотел или не успел справиться сам.
Так оно и оказалось. Почти месяц спустя, я собралась, наконец, с духом. Я расстегнула ремешки и молнии, щелкнула замок и обнаружила, что внутри чемодан был плотно забит папками. Я стала открывать одну за другой. Передо мной разворачивались сотни архивных документов, многие написанные еще на несовременной отличнейшей бумаге с царскими вензелями и гербом царской России. На самом дне оказался конверт с надписью «Мухе».