Страница 6 из 19
6. Польза первого «блина комом»
После окончания курсов, едва успев провести две обычные туристические группы с недельным пребыванием в Москве, меня послали в командировку в Ленинград для работы на Международном конгрессе социальной защиты. Обычно на такие мероприятия направляют переводчиков с опытом. По-видимому, все опытные были уже заняты на тот момент, поэтому в состав дежурных переводчиков включили меня. Мы должны были в любой момент помочь общаться иностранным и советским коллегам. Нас рассадили в холле зала заседаний за столиками, где имелись соответствующие надписи: испанский, французский, английский и т. д. В перерывах заседаний сюда могли обратиться участники конгресса или журналисты разных стран с просьбой организовать встречу, перевести беседу, объяснить иностранцу какие-то бытовые вещи и т. д. И там со мной случилась небольшая анекдотическая история, лингвистический казус, который послужил мне практическим примером выражения «ложный друг переводчика». На ошибках учатся, так накапливается опыт. Мы с коллегами никогда не боялись вместе посмеяться над своими ляпами в переводе, именно потому, что становились профессионалами.
Так вот, подходит к моему столику небольшая группа участников конгресса из Латинской Америки, просят пригласить для беседы господина Иванова (фамилия условная). Я его нахожу. Беседа начинается. Иностранцев интересует, как проходит прием на работу реабилитированных. Помогают ли им в трудоустройстве, какая организация делает это, какое значение имеют профсоюзы и служба безопасности? Вопросы следуют один за другими, и постоянно слышится термин «реабилитированные», да еще рядом со «службой безопасности». Я, дитя своего века и своей страны, понимаю первое только в смысле «человек, вернувшийся из лагерей», а второе как КГБ. В то время тема реабилитации осужденных по политическим статьям оставалась в нашем обществе еще очень актуальной. Перевожу вопросы дословно. Товарищ Иванов, тоже «дитя» времени, напряженно молчит, напуганный вопросом, в котором ему явно чувствуется провокация. Он, кажется, вместе со мной напрочь забывает, что Конгресс посвящен социальной защите трудящихся, не в последнюю очередь, защите от несчастных случаев на производстве и восстановлению (то бишь, реабилитации) рабочего человека. Товарищ Иванов начинает говорить о разоблачении культа личности, о руководящей и направляющей роли партии во всенародном деле строительства социализма, и далее в том же духе. Конгрессмены, окружив его кольцом, вежливо выслушивают всю тираду, а потом снова просят меня перевести вопрос, уже немного расширяя его. И тут я, наконец, дурья башка, включаю мозги и интуицию, врубаюсь в контекст и понимаю, о чем, собственно, идет речь: о трудоустройстве инвалидов, получивших травмы на производстве. Иванов облегченно вздыхает, потом, открыв «клюв», распустив «перья» и закатив глаза, без запинки шпарит давние заготовки. Рассказывает о надежной системе охраны труда во всех отраслях народного хозяйстве, контроле безопасности на рабочих местах, восстановлении трудоспособности после производственных травм, выплате пособий в случае получения инвалидности, профилактических мероприятиях, как то, производственная зарядке, развитии спортивных профсоюзных клубов, обязательная всеобщая диспансеризации, многочисленные профсоюзные здравницы, и так далее. Конгрессмены уходят вполне удовлетворенные. Мы с товарищем Ивановым тоже. На прощание он дружески хлопает меня по плечу и заговорщически подмигивает, как подельнику, с которым только что провел удачную аферу. Но по большому счету он рассказывал о том, что действительно было в то время на всем огромном пространстве Советского Союза – государстве рабочих и крестьян.
Для меня первая работа в качестве переводчика, а не гида – экскурсовода была очень полезна. Я на практике осознала основной принцип перевода диалога: внимательно выслушать собеседника, не отвлекаться от контекста и переводить только, когда есть уверенность, что понимаешь смысл высказывания, а не отдельных слов. Кстати, этот принцип не относится исключительно к профессии переводчика. Он целиком применим к практике общения на родном языке. Но в этом случае, к сожалению, приходится слишком часто, начиная с простого бытового уровня и до уровня парламентских дебатов, различных телевизионных ток-шоу и пр., наблюдать, как непонимание вопроса (намеренное или неосознанное) приводит к разногласиям, спорам и вязкой бессмысленной полемике сторон. Оппоненты говорят, не слушая друг друга, грубо перебивая, а кто оказывается наглее, тот и перекрикивает этот «ток». Нас не приучают слушать (несовершенный вид глагола) собеседника, чтобы услышать (совершенный вид) то, ради чего тот начал, научно выражаясь, свою речевую деятельность.
7. Простые советы бывалого
Когда у меня спрашивают, как научиться говорить на иностранном языке, я советую всегда одно то же: сначала надо научиться слушать и стараться услышать. Это же я внушала своим ученикам, когда приходилось работать преподавателем. Обязательно с полным вниманием надо слушать вопрос, поняв который, не трудно будет сформулировать ответ. При недостатке лексики, можно удовлетвориться простыми «да» или «нет», а дальше употребить тот же глагол, что и в вопросе: делать, есть, пить, читать, и т. д. Собственно, таким же образом ребенок лет до двух учится своему родному языку. Он только внимательно слушает вопрос, понимает, и отвечает да или нет вполне убедительно, даже и не вербально, а движением, жестом, взмахом головешки, мимикой или откровенным ревом. Потом в один прекрасный день взрослым придется удивиться, как их ребенок, до того произносящий лишь подражательные «гав – гав» и «мяу-мяу», вдруг выдает целую фразу, точно скопированную от папы, мамы, бабушки или няни. А это не вдруг. Это два года слушания родной речи, это обитание в среде языка, усвоенные «на слух» модели общения. Прерогатива слушанья над говореньем была открыта веками назад древними философами. Недавно я случайно напала на одно мудрое изречение Плутарха: «Научись слушать, и ты извлечешь пользу даже у тех, кто говорит плохо. Природа дала два уха и один язык».
Безусловно, самым эффективным средством изучения иностранного языка оказывается погружение в среду этого языка. Но поехать в страну изучаемого языка не всегда и не для всех доступно. На занятиях в аудитории «погружение» сделать трудно, но возможно. Надо попытаться, пусть искусственно, но непременно искусно, создать для этого условия. Эффект погружения оправдает усилия и приведет к эффективности. Мне повезло со шведским языком. Я изучала его в Швеции, он звучал целыми днями по радио и телевидению, я слышала разговор соседок по дому, попутчиков в транспорте, покупателей в магазинах и кафе, – язык звучал везде и повсюду. Вдобавок, я привыкала к зрительному восприятию, то есть, к письменной шведской «речи», не упуская случая пытаться прочесть и понять вывески и названия магазинов, мастерских и прачечных, школ и других учреждений. Открывая почтовый ящик, я доставала рекламные листки, объявления и уведомления и тоже старалась определить, о чем они, к чему относятся. Кроме того, вечерами я смотрела кассеты с запрещенными у нас американскими фильмами, взятыми напрокат в видеосалоне. В то время в Швеции иностранные фильмы не дублировались, а шли с титрами. Я наловчилась быстро прочитывать текст внизу кадра, а потом так же быстро находить перевод какого-нибудь «ключевого» слова в раскрытом на коленях словаре. Все эти самостоятельные занятия были мощным дополнением к урокам на курсах при Стокгольмском университете, куда я записалась в первый же месяц моего пребывания в стране. Одним словом, при таком полном вовлечении в язык, имея сильнейший интерес и мотивацию, прогресс освоения шведского языка шел колоссальными темпами. Через три месяца я уже работала в нашем представительстве «Аэрофлота» в информационной службе (на телефоне). Странно, но говорят, что кроме Александры Коллонтай, первого посла Страны Советов в Швеции в 20-ые годы прошлого века, в дальнейшем ни одного нашего дипработника высокого ранга со знанием шведского языка, так и не появилось вплоть до наших времен. А ведь давно для всех иностранцев обучение шведского языка не требует денег, оно бесплатно. Расходы на популяризацию языка и культуры Швеции идут из королевской казны.