Самолётиха

  Тут раздался звонок, и Смирнова срочно вызвали на службу. Я заметила, что он вроде как прихрамывает, оказалось, что пока мы были в Мордовии, его во время поездки на передовую ранило осколком разорвавшегося неподалёку снаряда. Но в госпитале он пролежал всего три дня и ушёл долечиваться домой, а на самом деле вышел на работу. А нам просил всех об этом не писать, ведь мы получали письма от всех троих и даже ещё приветы от Сергея и Николаева с Митричем. Я отметила про себя, что к двум орденам ещё за гражданскую и более новому ордену Ленина, с которыми его увидела впервые, у него не добавилось за целых полгода ни одной награды, хотя, больше чем уверена, что даже не при желании, а просто рвением отирающихся поблизости от людей на таких высоких должностях, у него, как минимум, пара уже должны были появиться, то есть он сознательно и активно этому противодействует, что вызвало моё невольное уважение к комиссару.

  Верочку уставшую от обилия впечатлений помыли и уложили спать, Софья Феофановна тоже ушла. А я заинструктированная Соседом после обсуждения с ним же, пошла к ушедшей к себе Ираиде. Коротко стукнув я вошла в спальню, где уже в ночной сорочке у туалетного столика сидела хозяйка с распущенными волосами. Дело в том, что принимать такие подарки можно только от родных людей, от чужих нельзя или нужно за них адекватно платить и лучше сразу. Платить Смирновым или Викулиной меня не поймут и нечего. Значит нужно определяться со статусом наших отношений, вот с таким посылом я и пришла. Смысл в том, чтобы грубо вторгнуться в личную зону, чтобы понять их истинное отношение, и уже из этого расставить все точки на всех положенных местах... Меня явно не ждали, но невольное движение навстречу с разведением рук в стороны, словно в желании обнять, сказало гораздо больше любых слов, а радостная улыбка появившаяся на задумчивом до этого лице не оставила сомнений. Теперь уже мне требовалось сглаживать допущенную грубую неловкость вторжения, и я не особенно задумываясь, скорее инстинктивно, присела к ней на колени и она сразу меня крепко обняла. Так мы и сидели молча, две женщины, или женщина и девочка, я обхватила её шею, мои руки зарылись в её густые тяжёлые волосы, и я наслаждалась их запахом. Я не предавала нашу мамочку, но я почувствовала себя как у неё на коленях в детстве и мне было очень хорошо и уютно. Когда пауза немного затянулась, я не отрываясь, и не глядя в её глаза сказала:

  - Я буду звать тебя "Ида", это ласково и достаточно уважительно. Ты согласна? - Да! Меточка! Да! - И она стала шептать какие-то ласковости чуть отстранившись и начав целовать моё лицо и я чувствовала как меня касаются её мокрые щёки... - Я так хотела дочку или дочек! Ведь мальчишка никогда бы не смог так прийти... Я не заменю вам вашу маму, но я буду очень стараться! Веришь? - Верю...

  Мы ещё долго сидели обнявшись, наслаждались возникшим новым нашим качеством и чувством единения и родственной близости. Почему посторонние мужчина и женщина могут стать самыми родными людьми, при создании семьи, а мы не можем стать родными с Ираидой и комиссаром? При этом у нас была, и всегда будет жить в душе наша мамочка, наш папка останется нам папой. Мы никого не предали и не собираемся, мы пришли на пустое место их погибших сыновей и если сможем дать немного тепла и радости этим хорошим людям, так почему бы и нет?...

  Потом я молча ушла спать к Верочке. Слова были бы лишними, кажется это поняла и Ида, теперь уже "Моя Ида", "Моя Идочка", не мать, а что-то гораздо бОльшее, чем просто очень хорошая старшая подруга или любимая тётя. Оказывается я жуткая собственница, ужасно приятно про себя проговаривать это "МОЯ", ведь все кого я люблю не просто так, а МОИ, МОЙ папка, МОЯ Верочка, МОИ бабушка и дедушка, как были МОИ мамочка и Васенька! Может именно поэтому вместе с ними вырван из сердца кусок и так болит это место?! Теперь выходит, что и комиссар тоже МОЙ или наш, ведь Верочка влезла ему в сердце, не спрашивая и не снимая тапочки, на одних своих детских рефлексах без планов и назначения целей. И нас Смирновы, кажется, даже уже поделили, Идочка выбрала меня, а Верочку - Комиссар. Залезла под одеяло к тёплой пахнущей детским сном сестрёнке, которая сразу хозяйски закинула мне на живот свою ножку. И пока не заснула, лежала и думала, правильно ли я делаю? Почему Ираида и комиссар, а не открыто предлагавшая себя Софья Феофановна? Наверно как раз из-за того, что она врубила это сходу не вникая особенно, то есть это - прежде всего, да и только, благодарность за сына. Да и почти уверена, что Смирнов не преминул поделиться с Сергеем своими матримониальными задумками в отношении меня, поэтому эта непонятная ситуация с Сергеем Викулиным меня, честно сказать, здорово напрягает, то есть я очень надеюсь, что статус "почти-сестры" поможет мне удержать его на дистанции. А Смирновы, почти не набивались на близость и любят искренне, и мне кажется, что они даже сами ещё не осознали, что уже поставили нас на место своих погибших сыновей и теперь нам с ними даже отношения безболезненно не разорвать. Нет, это не я всё так хорошо продумала, это почти всё мне Сосед разложил, как и объяснил, что надо идти к Ираиде, и очень внимательно смотреть на её неосознанные действия, которые покажут настоящее отношение, а не слова, за которыми можно спрятать, что угодно. Вроде ничего плохого во всём этом не нашла, успокоилась и заснула.

  И мне снился добрый-добрый сон, как я иду, ступая босыми ногами по мягкой шелковистой траве, чуть придерживая подол своего длинного до земли платья. Нос щекочет запах разогретого на солнце разнотравья, а впереди стоит стеной светлый лиственный лес, в котором заливаются на все голоса певчие птицы. Я не знаю, куда и зачем иду, но я знаю, что иду правильно, и что цель уже близко. Вдруг впереди раздвинулись кусты, и из них вышел волк, нет, судя по размерам, это какой-то царь волков, его голова была на полметра выше моей, а тело в длину больше трёх метров, не считая хвоста. От неожиданности я замерла и не знала, что мне делать дальше, как волк присел, а потом лёг, положил свою лобастую голову на землю, и прикрыл лапой себе нос и глаза. Это оказалось так неожиданно, что я засмеялась, и весь испуг мгновенно исчез, и я подошла к волку, который от моего смеха перестал закрываться лапой, а поднял голову, оставаясь лежать. Я подошла, присела перед ним, аккуратно подвернув под коленки подол своего платья. Руки сами протянулись в нему, я запустила пальцы в его густую и жёсткую шерсть, наши глаза оказались напротив и я выдержала пристальный взгляд его жёлтых немигающих глаз. А ещё говорят, что волк не может человеку в глаза прямо смотреть. Словно услышав мои мысли, он лизнул мне нос своим большим шершавым языком, а мне захотелось прилечь между его лап и поспать в этом защищённом уютном гнёздышке. Я привалилась к его груди и заснула, словно окунулась в океан нежной беззаботной любви и заботы. И меня беззаботно несли куда-то эти ласковые тёплые волны, а от зверя пахло почему-то осенним прелым лесом... Мне было так удивительно хорошо и уютно, что я кажется смеялась во сне. Наутро от сна почти не осталось воспоминаний, а только светлое настроение и остатки золотистого смеха в глубине груди...

*- Я уже поясняла, что это за мелодии, первые две исполняли Татьяна и Сергей Никитины, последнюю Гнатюк-младший.

Глава 49

20-22-е июня. Москва

  В очередной раз Сосед, как он говорит, "завис". Странные они у себя в будущем. Александр Феофанович объяснил, что возможность на три дня задержаться в Москве у нас потому, что он ОЧЕНЬ попросил Белоглазова выписать мне командировочное с расчётом поезда, то есть эти три дня и есть поезд, вместо которого мы прилетели на "туберкулёзе". Но к Николаеву он нас тоже хочет отправить самолётом, тем более, что сейчас прямая ветка на Ленинград перекрыта немцами, а вкруговую добираться не меньше трёх, а то и четырёх дней. С подачи Соседа я и спросила Смирнова, а почему бы нам ещё на три дня не задержаться в Москве, что я не настаиваю, но Ида ведь так рада и Верочка не успела с его дамами наобщаться? На что комиссар ответил, по-моему, совершенно понятно, что там проездные выписывались на поезд, а самолёт вышел фактически случайно и попутно, ведь до последнего не было гарантии, что лётчики согласятся нас забрать, а переделывать документы перед вылетом физически было сложно, почти невозможно. А теперь мы вылетаем практически официально, и он об этом знает, поэтому устраивать подлог он не станет. Вот и что в этом такого? Всё честно и правильно. А Сосед сидит у меня в голове и обалдевает. Но ведь комиссар всё правильно делает и поступает честно, я и сама бы так сделала. А эти три дня, как случайный подарок вышли. Конечно, к этой случайности комиссар приложил руку, но ведь и он не Господь, а потому, всё правильно. А в проездных документах у меня указано "В распоряжение РО штаба Ленинградского фронта", а время прибытия "двадцать третье июня", как комиссар объяснил, он сразу сказал, что отсюда мы полетим. По мнению Соседа, на месте комиссара, он бы велел Белоглазову выписать мне дату прибытия числа двадцать седьмого. А ещё в Москве бы оформил госпитализацию с амбулаторной формой лечения и дал нам отдохнуть хотя бы недельку, а после госпиталя выписали бы новые документы с учётом опять таки поезда, вот и ещё три дня. Он даже не понимает, какие мерзкие вещи предлагает. И где он найдёт врача госпиталя, который своей подписью подтвердит необоснованную госпитализацию? Даже Софья Феофановна, как бы она не радовалась нашему приезду, откажется и правильно сделает. А Сосед НЕ ПОНИМАЕТ...