Страница 13 из 14
Варшавка – кратчайшая дорога на Москву
«Противник развивает удар вдоль МОСКОВСКОГО шоссе…»
И.С. Конев – о катастрофе под Вязьмой. Разговор Конева и Сталина. Двойная катастрофа: Брянск – Вязьма. Миф о спасении Конева Жуковым. Козлы отпущения. Допросы генерала Собенникова. Попытка следователей доказать принадлежность командарма 43 к военно-фашистскому заговору. По 58-й. Был ли генерал Собенников изменником родины? Дальнейшая судьба разжалованного генерала. Новый командующий 43-й армией – генерал-лейтенант С.Д. Акимов. Роль Л.З. Мехлиса в восстановлении 43-й армии. Рассказ Ивана Алексеевича Таланова. 43-я армия второго состава. Судьба генерала Преснякова и его 113-я сд. 53-я сд полковника Н.П. Краснорецкого. Армия закрывает основные дороги на Москву. 2-й Особый Люберецкий полк. Судьба полковника Волкова. Расчёт старшего сержанта Дарькина
Через много лет бывший командующий войсками Западного фронта маршал И.С. Конев, размышляя о причинах поражения наших фронтов на Московском направлении, расскажет следующее: «Приходится сожалеть, что и до начала наступления противника, и в ходе его Генеральный штаб не информировал Западный фронт о задачах Резервного фронта и недостаточно осуществлял координацию действий фронтов… Две армии Резервного фронта (24-я и 43-я) располагались в первом эшелоне в одной линии с нашими армиями… В то же время три армии Резервного фронта (31, 49 и 32-я) находились в полосе Западного фронта, нам не подчинялись…
Ценой огромных потерь противнику удалось прорвать наш фронт и к исходу дня 2 октября продвинуться в глубину на 10–15 километров… С утра 3 октября по моему распоряжению силами 30-й, 19-й и частью сил фронтового резерва, объединённых в группу под командованием моего заместителя генерала И.В. Болдина… был нанесён контрудар с целью остановить прорвавшегося противника и восстановить положение. Однако ввод фронтовых резервов и удары армейских резервов положение не изменили. Наши контрудары успеха не имели. Противник имел явное численное превосходство над нашей группировкой, наносящей контрудар… Он овладел Холм-Жирковским, устремился к Днепру и вышел в район южнее Булышова, где оборонялась 32-я армия Резервного фронта. В результате обозначился прорыв к Вязьме с севера.
Второй удар противник нанёс на Спас-Деменском направлении против левого крыла Резервного фронта. Войска 4-й немецкой танковой группы и 4-й армии, тесня к востоку и северу соединения наших 43-й и 33-й армий, 4 октября вышли в район Спас-Деменск, Ельня. Прорыв противника в этом направлении создал исключительно трудную обстановку и для 24-й и 43-й армий Резервного фронта, и для Западного фронта. Наши 20, 16, 19-я армии оказались под угрозой охвата с обоих флангов. В такое же положение попадала и 32-я армия Резервного фронта. Обозначилась угроза выхода крупной танковой группировки противника с юга со стороны Резервного фронта в район Вязьмы в тыл войскам Западного фронта и с севера из района Холм-Жирковского.
В связи с создавшимся положением я 4 октября доложил Сталину об обстановке на Западном фронте и о прорыве обороны на участке Резервного фронта в районе Спас-Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл войскам 19, 16 и 20-й армий Западного фронта со стороны Холм-Жирковского. Сталин выслушал меня, но не принял никакого решения. Связь по ВЧ оборвалась, и разговор прекратился. Я тут же связался по «бодо» с начальником Генерального штаба маршалом Шапошниковым и более подробно доложил ему о прорыве на Западном фронте в направлении Холм-Жирковский и о том, что особо угрожающее положение создалось на участке Резервного фронта. Я просил разрешения отвести войска нашего фронта на гжатский оборонительный рубеж. Шапошников выслушал доклад и сказал, что доложит Ставке. Однако решение Ставки в тот день не последовало. Тогда командование фронта приняло решение об отводе войск на гжатский оборонительный рубеж, которое 5 октября было утверждено Ставкой. В соответствии с этим мы дали указание об организации отхода войскам 30, 19, 16 и 20-й армий».
К сожалению, Москва слишком медлительно распоряжалась той информацией, которую доложил командующий Западным фронтом генерал Конев. Противник оказался более расторопным, кольцо на севере Вязьмы замкнулось, и в образовавшемся котле оказались основные силы двух фронтов, Западного и Резервного. Почти одновременно с катастрофой под Вязьмой произошло подобное под Брянском и Орлом. Можно понять Сталина, который, уже располагая сведениями о рухнувшей обороне Брянского фронта, вдруг услышал о подобном и в полосе остальных двух фронтов, прикрывавших Московское направление.
Сколько собак вешали на петлицы генерала, а впоследствии на погоны маршала Конева! Но все они оказались дохлыми. Долгое время историки больше следовали версии, изложенной в мемуарах полководцев, в том числе и маршала Победы Г.К. Жукова, а не правде документов и действительных событий. Вина генерала Конева, конечно же, была. И прежде всего в том, что, как заметил в своём письме в Воениздат от 15 августа 1966 года Жуков, парируя упрёк Конева в том, что «прорыв противника на участке Резервного фронта дал возможность врагу выйти глубоко в тыл Западного фронта»: «Такую же претензию мог бы предъявить Коневу и Будённый. А что касается резервов на этом направлении – это вина Конева, не меньшая, чем Будённого. Оба они не предусмотрели расположения резервов на угрожаемых участках».
Полемика интересная. И Жуков, опытный стратег, убивал здесь двух зайцев.
Однако давайте мысленно предположим, что Сталин и Шапошников мгновенно отреагировали на предложение Конева об отводе войск на Можайский укрепрайон. Часть войск, конечно же, была бы потеряна во время марша на новый рубеж. Но большая была бы, вне всякого сомнения, спасена. И тогда под Серпуховом, Малоярославцем, Наро-Фоминском и Волоколамском на пути немецких корпусов стояли бы не подольские курсанты и одинокие полки, спешно сформированные из нескольких разбитых дивизий, а армии.
Миф о спасении Жуковым Конева, которого якобы уже приговорили к расстрелу как козла отпущения, тоже не более чем миф, придуманный мемуаристами. Никто не собирался расстреливать Конева. Жуков, прибывший из-под Ленинграда, быстро овладел ситуацией и блестяще справился с ней. Он не только выправил положение под Москвой, но и провёл мощный контрудар, переросший в контрнаступление. Именно оно сделало невозможным дальнейшее продвижение вермахта на восток на центральном участке Русского фронта. Конев в это время столь же успешно оборонялся, а потом атаковал в том же направлении силами Калининского фронта. На некоторых участках глубина прорывов его войск была более сокрушительной и опасной для противника, чем действия войск Жукова. И Жуков, и Конев были талантливыми полководцами Великой Отечественной войны. И нет необходимости их противопоставлять и выяснять, кто из них главнее для нашей истории.
Но козлы отпущения всё-таки были нужны, и их нашли ниже, в армиях.
Удивительно, но каким-то непостижимым образом избежал ответственности за неудачные действия командарм 33 комбриг Онуприенко. На 33-ю вскоре будет назначен генерал-лейтенант М.Г. Ефремов. Онуприенко, к несчастью для Ефремова и его армии, останется при нём в заместителях. В феврале 1942 года, когда ударная группировка 33-й армии ринется в узкий коридор к Вязьме, именно комбриг Онуприенко своим то бездействием, то нелепыми, безграмотными действиями не обеспечит тылы ушедших на запад и фактически погубит и Западную группировку армии, и её командарма. 43-я станет на реках Воре и Угре и всю весну 42-го в изнурительных боях будет пытаться прорубить коридор к окружённым, но ничего радикального сделать не сможет. Так же, как и 49-я и 50-я, которые получат ту же задачу.
10 октября 1941 года начались допросы генерала Собенникова. Он был отстранён от командования армией, но пока оставался на свободе. Странное это было следствие. Обвинение не предъявлялось. Допросы по существу обвинения, которое появилось значительно позже, не проводились. Следователь расспрашивал о биографии, о знакомых и сослуживцах, о характере взаимоотношений с некоторыми из них. Второй допрос состоялся через три дня. 16 октября Собенникова арестовали.