Енот-потаскун

Я поставил чайник и остановился у окна, глядя на темный двор.

А ведь я забыл еще о чем-то. Какая-то мелочь…

Мелочь?! Ключ! Который выпал из кармана и который я не стал поднимать.

Что бы я подумал на месте Наташи? Что Антон, уходя, швырнул его на пол. Демонстративно. Доля правды в этом была, я ведь действительно его не поднял. Но никакой демонстрации явного и бесповоротного разрыва. Хотя если она поняла так… я мог ждать ее до скончания века. И что теперь делать?

Я задумался и не сразу услышал писк домофона. Почему не сомневался, что это Наташа? Не знаю. Но экран включил, только чтобы убедиться: она еще там, не ушла. Открыл дверь и ждал ее – как в тот день, когда приехала за Тошкой.

Губы – такие сладкие, мягкие, теплые, не оторваться. Запах, сводящий с ума. Волосы – струями между пальцами. Никаких слов не надо. Она пришла! Она со мной!

Нет, надо. Необходимо. Но… не сейчас. Еще минутку вот так обнимать ее, прижимая к себе. И еще одну…

Чайник. Настырная сволочь, свистит, как будто собирается улететь на Марс. Ну и лети, кто не дает? Только не мешай!

- Будешь кофе? – я с трудом перевел дыхание, и Наташа молча кивнула.

Джезва. Кофе. Соль и перец. Кипяток.

Ее взгляд в спину. Как тогда.

Де-жа-вю…

Мы правда будем пить кофе? Или это просто пауза, чтобы собраться с силами? Для чего? Для разговора? Или?..

Наташа подошла, обняла меня сзади, прижалась к спине грудью.

Так, видимо, кофе не будет. Я снял джезву с конфорки, выключил плиту, повернулся к ней.

Широкая юбка с запахом, чулки в такой холод – ты ведь знала, да? Знала, что так будет?

Одна пуговица, вторая – бросил юбку на стул. Провел рукой по бедру до плотной кружевной резинки.

Все повторялось, хотя и немного иначе. Но мысль та же. С горечью.

Как жаль, что все именно так. Потому что ничего не выйдет. Не с этого надо было начинать. Остановиться? Это ничего уже не изменит. Ответ от устройства получен…

Я подхватил ее за талию, посадил на стол. Коснулся губами узкой полоски кожи над резинкой чулка. И почувствовал, как Наташа вздрогнула и напряглась. Поднял взгляд – широко распахнутые глаза и дрожащие губы.

Черт, ну что опять?!

И вдруг как вспышка в темноте, которая выхватила то, что было рядом, только руку протяни.

Слова Ольги: «Она от него сбежала с одной сумкой и с енотом. И с синяком на полморды. И это было далеко не впервые, когда он на нее руку поднял. Он из пушки во всю голову убитый кретин. И сволочь».

В тот первый раз я совершенно случайно, потеряв равновесие, прижал ее к столу – и тут же получил капитально. Потом хотел вот так же, как сейчас - ну да, нравилось мне это всегда. И она вывернулась из-под руки. Упомянул как-то секс на столе – и ее аж передернуло. Хотя, кроме стола, мы им разве что на потолке не занимались. Что не так со столом?

Если подумать, у нас с ней все началось с секса – пусть неудавшегося. И значил он для нас очень много. Но в нем-то и пряталась засада. Когда все шло прекрасно и вдруг я натыкался на мигающую надпись «verboten». Запрещено? Ладно, у каждого свои тараканы. Я не задумывался, ставил для себя вешку и продолжал иначе. А мог бы и задуматься.

Не мог. Потому что такое в голову не приходило. Не могло прийти – настолько это было для меня дико и отвратительно. Чтобы муж силой принуждал жену к сексу?! Что он вообще с ней делал – на столе? Хотел я об этом знать? Меньше всего на свете. Но если не узнаю, как смогу ей помочь? Это нужно было не мне – ей. Отсюда все ее страхи и недоверие.

Я подал Наташе руку, помог слезть. Сел на стул, посадил ее на колени, обнял. Прошептал на ухо:

- Не бойся…

Она разрыдалась, как маленькая девочка, обхватив за шею. Я молча гладил ее по спине, по волосам, покачивая на руках, пока понемногу не успокоилась.

- Наташа, расскажи мне все, - попросил, поцеловав в макушку.

И она рассказала.

Да, лучше было бы ничего не знать. Нет, не так. Лучше бы ничего этого не было. Меня просто в лоскуты разрывало от боли за нее. От бессилия изменить что-то в прошлом. А в настоящем? В будущем?

- Антон, я поняла, что сама с этим не справлюсь. Хочу, очень хочу. Хочу быть с тобой, чтобы у нас все было хорошо, - она тихо всхлипнула. – Ольга нашла мне специалиста по таким вещам. Психотерапевта. Наверно, надо попробовать.

- Да, Наташ, обязательно надо. Вот только… есть одна вещь, в которой даже самый лучший специалист тебе не поможет.

Моим первым учеником, еще до школы, был летчик-испытатель, герой России, попавший в аварию на машине, по своей вине. Сам не пострадал, а вот жене и ребенку досталось. Кончилось все благополучно, все поправились, машину мы привели в чувство, а вот за руль он сесть никак не мог. Полгода.

«Понимаешь, - говорил он. – На самолете однажды чуть не разбился, чудом вытянул. Говновопрос. Бахнул водки, и на следующий день уже за штурвалом. А за руль не могу. Страх – до медвежьей болезни, не шучу».

Мы ездили с ним месяц. Я гонял его только левыми поворотами. И каждый раз заставлял рассказывать, почему можно проехать безопасно: на встречке нет машин или они уже встали на светофор. И обязательно каждый раз мы проезжали место аварии, где он неосторожно подставился под встречку. На последнем занятии я разрешил ему ехать, куда захочет. Он спокойно раз за разом поворачивал налево. А когда потом сидели у него дома за бутылкой коньяка, сказал: «Антон, сначала на каждом левом повороте мне хотелось вмазать тебе в рожу, выскочить из машины и убежать на край света. И там долго плакать и материться».

Я помог ему понять, что в левом повороте как таковом нет ничего страшного. Его авария – частный случай, не сделавший ни левый поворот, ни управление машиной чем-то ужасным. Точно так же, как помог Марго понять, что незнакомые улицы ничем не опаснее знакомых. Там те же правила и те же водители.

Только я – а не психотерапевт – мог по-настоящему помочь Наташе понять, что ублюдок, который ее изнасиловал, такой же частный случай, не имеющий отношения ни к сексу в целом, ни к любви. И что ее «ужасный» секс на столе – как левый поворот для летчика и незнакомые улицы для Марго. Можно не садиться за руль. Можно делать только правые повороты и ездить знакомыми маршрутами. Только страх не уйдет. Потому что он живет в этой крохотной норке и из нее тянет щупальца, отравляя все вокруг.

- Наташа… Если ты сейчас мне поверишь, я сделаю так, что ты никогда больше ничего не будешь бояться. Ни в сексе, ни в отношениях вообще. Пожалуйста, поверь мне!

Я просил. Умолял. И очень сильно рисковал. Потому что от этого момента зависело наше будущее. Такую-то мать, какая нелепая ирония! Все зависело от того, насколько качественно я трахну ее на столе! Фейспалм! Но это было лишь на поверхности. Серьезные вещи часто выглядят смешными и глупыми. Дело было не только в сексе. В чувствах, которые превращали тупое механическое действие в одну из самых прекрасных вещей на свете.

Ей было страшно? Мне тоже. Еще как! Она пришла, решилась рассказать о том, что ее мучило. Теперь все зависело от меня.

«Боящийся несовершенен в любви»…

Это было сказано совсем о другом. Но и нам очень подходило.

Наташа едва заметно кивнула.

Я снял с нее блузку, лифчик, коснулся языком сначала одного соска, потом другого – и они сжались в предвкушении удовольствия. Ее дыхание участилось, по телу пробегала дрожь. Я целовал ее грудь, медленно проводя пальцами вдоль позвоночника, легко, едва касаясь кожи. А потом встал и снова посадил ее на край стола. И отвернулся, чтобы дать ей несколько секунд справиться с собой.

Достав из шкафчика бутылку, я налил в бокал вина. Сделал один глоток и отдал ей. Это был наш ритуал – пить из одного бокала, касаясь губами края в одном и том же месте. Как поцелуй – сладкий, хмельной. Мы передавали бокал друг другу, соприкасаясь пальцами, не отводя взгляд. Моя рука медленно поднималась по внутренней стороне бедра – выше, еще немного выше, замирала, как будто дразнила. Пока Наташа не прижала ее своей ладонью, в миллиметре от цели.