Енот-потаскун

- Почему?

- Да просто так. По факту бытия, - Наташа в три глотка выпила кофе, словно торопилась куда-то. – У нее проблемы с личной жизнью. Если одним словом, то недотрах.

- Бедная женщина, - я лицемерно покивал головой.

- И не говори, - вздохнула Наташа. – Как же я ее понимаю.

- Что?!

- Ну а что? Сидит тут какой-то, песни поет…

Я встал, сдернул ее со стула, перекинул через плечо и укусил сквозь халат за попу.

- Ладно, малявка, уговорила. Пойдем лечить твою прискорбную болезнь.

Она немного подергалась, изображая негодование, и довольно повисла тряпочкой. Я принес ее в комнату, захлопнув ногой дверь перед Тошкиным носом, положил на кровать и потянул пояс халата. И – как всегда – закружилась голова от ее запаха, от ощущения прохладной, отливающей шелком кожи под ладонями.

Я снял рубашку, и Наташа, приподнявшись, потянула вверх футболку – как в самую первую ночь. Стащила, бросила куда-то. Легко, едва касаясь, пробежала пальцами от груди по животу, нетерпеливо расстегнула ремень. Я гладил ее волосы, расплетая косу, перебирая пряди. Ее губы и язык обжигали огнем, который разбегался по всему телу длинными тонкими искрами, черными с красным и золотым. Я словно бежал стометровку и слышал только свое судорожное дыхание.

Точка невозврата. Короткий взгляд снизу вверх – как зеленый сигнал светофора. Две горячие вспышки слились в одну, вбирая в себя все тело, сжимая его, как пружину, чтобы потом отпустить с последним выдохом – как будто действительно последним.

- Мы ничего не перепутали? – вдохнув наконец, я лег и подтащил ее к себе. - Надо было бы наоборот. Ладно, верну с процентами.

- Сразу видно финансиста, - Наташа перекатилась на живот и потянулась по-кошачьи. – Считай, что это был кредит. В микрофинансовой организации. Тыща процентов годовых.

Я наклонился над ней, пробрался ладонями под грудь, поглаживая соски. Короткими поцелуями спустился вниз по позвоночнику до двух ямочек ниже поясницы. Коснулся языком сначала одной, потом второй. Ямочки Венеры – еще одна вещь в ней, которая меня сводила с ума. Не меньше, чем ямочки на щеках, когда она улыбалась.

Тихо захныкав, Наташа резко повернулась.

- Уважаемый клиент, проценты погашены досрочно. Займемся обслуживанием тела кредита…

Я проснулся как от толчка. Наташа всхлипывала, уткнувшись носом мне в плечо. Мы все время спали вот так – тесно обнявшись, повторяя собой все изгибы друг друга. Как две ложки в коробке.

Женские слезы всегда бесили меня до крайности. Но сейчас… только растерянность и желание утешить. Сделать так, чтобы она не плакала. Никогда больше – хотя это невозможно, конечно.

- Хороший мой, что случилось? – я поцеловал ее в шею.

Наташа вздрогнула, повернулась ко мне, прижалась крепко.

- Не знаю. Приснилось… что-то.

- Расскажи. Говорят, надо обязательно рассказать плохой сон.

- Не помню… - она снова всхлипнула.

Я гладил ее по волосам, по спине, шептал что-то ласковое и глупое, пока она не уснула. А вот ко мне сон не шел.

Все она помнила. Просто не захотела рассказывать.

А ведь вечером мне показалось, что заноза эта чертова исчезла. Когда она сидела напротив, глядя широко открытыми глазами, чуть приоткрыв губы. Ладонь на моей щеке… И если б не телефон…

Ну что ж, может, и к лучшему, что помешал.

32. Наталья

Как и месяц назад, я проснулась от шебуршания за стеной. Антона рядом не было.

Дежавю.

Подождав немного, я встала, набросила халат и вышла на кухню.

Он возился у плиты, а на моем стуле сидел Тошка, высматривая, что бы такого упереть со стола. Почувствовал мой свирепый взгляд и мгновенно испарился, как будто и не было.

- Привет, - Антон перевернул на сковороде гренки. – У тебя десять минут на оправку-помывку. Как, кошмары не снились больше?

Вот спасибо-то, напомнил.

Когда у меня был выходной или вечерняя смена, мы валялись в постели едва ли не до обеда. Но сегодня он словно почувствовал, что я не в том настроении. Или все проще? Понял ночью, что я соврала, и обиделся?

- Смотри, солнце какое. Не хочешь прогуляться? – предложил Антон, когда я убирала со стола. – Тошку выведем.

- В парк? Давай.

- А потом я пешком до Мица дойду и в сервис поеду.

Погода действительно была сказочная: ясная, теплая, тихая. Деревья в Муринском парке все еще стояли золотые и огненно-красные. Бывают такие дни в конце октября, как прощальный подарок. А потом всего один ветренно-дождливый, и все облетит, будет серое, голое. Пока не выпадет снег.

Мы сидели на скамейке, грелись на солнце. Я блаженно жмурилась, положив голову Антону на плечо, иногда посматривая, как шныряет по кустам Тошка. Далеко он не отходил, но стоило следить, не пристают ли к нему дети. Особо докучливых мог и цапнуть для порядка, а мне меньше всего хотелось разбираться потом с разъяренными мамашами.

Антон обнимал меня за плечи, второй рукой поглаживая мою ладонь и пальцы, каждый по очереди. Его вечно тянуло дотрагиваться до меня, и мне это страшно нравилось. И тоже хотелось без конца его лапать, но… Я ловила себя на том, что постоянно в чем-то сдерживаюсь. Не специально, так получалось. В таких вот прикосновениях, в словах. В сексе.

Нет, с этим у нас все было хорошо. Очень хорошо. Но я понимала, что может быть еще лучше. Если разрешу. Ему и, главное, себе. Я хотела этого – и не могла. Открыться – еще больше, чем сейчас. Рассказать обо всех своих желаниях, фантазиях. Вряд ли бы он счел меня чокнутой нимфоманкой. Он?! Да я вас умоляю. А рассказать о своих чувствах – наверно, это было еще сложнее.

Вчера, когда Антон пел, глядя в глаза, меня вдруг пробило. Настолько, что чуть не сказала, что люблю его. И это показалось так легко. Если бы не Светкин звонок. И ночь потом была великолепна. Пока я не заснула.

Приснилось то, о чем я запретила себе вспоминать. Загнала в самый дальний угол. Даже Ольге рассказала лайтовую версию, да и то через несколько месяцев. А уж Антону – точно не смогла бы. Приснилось в деталях и подробностях, до последней мелочи, как будто все снова происходило на самом деле. Как будто пощечина от подсознания. Думала, что все позади? Ошибаешься, дура. Ничего никуда не делось.

Горячее влажное дыхание на шее, отдающее перегаром. Самые грязные слова, которыми он подстегивал себя. Руки, стискивающие, мнущие грудь, живот, бесцеремонно проникающие внутрь. Резкие, грубые толчки, все быстрее, сильнее. Твердый край стола, врезавшийся в бедра. Боль. Слезы, которые его только раззадоривали…

Как? Как я могла это простить? Остаться с ним, ложиться в постель? Неужели купилась на его слова, что крышу снесло по пьяному делу, так хотел, что не смог удержаться? Нет, конечно. Но тогда почему? Я сама себя ненавидела.

Передернуло от плеча к плечу от отвращения.

- Замерзла? – Антон крепче прижал меня к себе. И сказал, помолчав: - Знаешь, Наташ, сидел сейчас, думал. Наверно, уволюсь я из этой школы. Докатаю последних учениц и напишу заявление, новых уже не буду брать.

- Почему? – удивилась я. – Так сильно девушки донимают? Или подальше от соблазна?

- Наташ, ну что ты несешь-то? – он поморщился и убрал руку с моего плеча. – Если это шутка, то не очень удачная. Я тебе повод дал так думать? Насчет соблазна?

- Извини.

- Нет, я все понимаю. О том, что я енот-потаскун, ты будешь помнить всегда. Но, кажется, мы обо всем уже поговорили. Поэтому, пожалуйста, не надо мне напоминать.

- Ну я же попросила: извини, - я взяла его за руку. – Это действительно была неудачная шутка. Но все-таки почему? Тебе же это нравится. И у тебя хорошо получается.

- Да, девушки донимают, - он посмотрел на Тошку, который прицелился напасть на какую-то мелкую шавку, и громко свистнул. Тот замер столбиком. - Только дело не в соблазне. Раньше не было необходимости говорить «нет». Проще было сказать «да» и не морочиться. А сейчас мне это не надо. Надеюсь, ты понимаешь, почему.