Страница 14 из 26
В одно не очень прекрасное утро Эммануил Генрих их застукал. Он поехал в Москву на поезде и, как потом разъяснилось, на узловой станции у него, пока он курил на улице, свистнули кейс с деньгами и деловыми бумагами. Пришлось со встречным вертаться нах хаус. А Игоря угораздило ночевать остаться. Он аж подскочил от внезапного утреннего звонка, обмер. Арина приподняла с подушки встрёпанную голову.
– Муж, – угрюмо сказала она, накинула халатик, пошла открывать.
Ну всё – сейчас драка будет. Игорь не умел и не любил драться. Да и – паскудство! – этот ганс намного здоровей его, потяжелее в весе. Игорь только успел брюки кое-как напялить, рубашку накинуть и натягивал суетливо носки, сидя на измятом супружеском ложе, когда вошёл в спальню обманутый муж. Он нелепо застыл, растопырил руки, захлопал рыжими ресницами.
– О-о-о! Зачьем это есть? Почьему нато такое? Нехорошо!
Игорь, держа дурацкий носок на отлёте, оторопело смотрел на соперника снизу вверх.
– Не надо кричать, пожалуйста, – спокойно сказала мужу Арина – она стояла, прислонившись к косяку двери, скрестив под полуобнажённой грудью руки. – Полю разбудишь…
Потом Арина рассказывала, как Эммануил слегка всплакнул, поупрекал её и даже попробовал пооскорблять по-русски, но Арина осадила без жалости: будешь выступать, мол, вообще тебя брошу и уйду к Игорю – его давно люблю, а тебе мою любовь ещё заработать надо. Бедный ариец обмяк, да и пропажа важных документов его тревожила чрезвычайно – слёзы утёр и побежал в свой офис… Они же с тех пор стали чуть осторожнее, осмотрительнее, ночевания прекратили.
И вот – ошеломительный финал. Уговорил фон Ваксель Арину, увозит из «этой страны». Игорь и думать боялся – как он будет жить…
Жить?
Игорь глянул на циферблат – пятый. Усмехнулся криво сам себе: может жить-то осталось пару часов…
Что это? Он наконец понял, что от мыслей-воспоминаний его отвлекла внешняя причина. Он вскинулся, присмотрелся: так и есть – дверь-вход чуть приоткрыта и в щели поблёскивает чей-то глаз.
– Кто там? – вскрикнул Игорь.
Дверца распахнулась шире, и на лесенку ступило эффектное существо, судя по раскраске лица – женского пола. До невероятности худа, безгруда, пепельные волосы ёжиком, узкие фиолетовые губы трещиной на остром, по-своему красивом, лице. Так же фиолетово-чернильны веки и длиннющие когти на косточках-пальцах, кривые тонкие ноги обтянуты сиреневыми лосинами, на остове-торсе – чёрная маечка-безрукавка, при резких жестах видны подмышек меха. Плюс ко всему у экстравагантной гостьи левый глаз подёргивался, то и дело полузакрывался, словно она фривольно подмигивает. Игорь хотел, не сдержавшись, улыбнуться, но вовремя подавился – никакой фривольности в нервном подмигивании этой особы не было и в помине. В глазах её плескалась, кипела сумасшедшая злость, алкогольная дурь.
Деваха, пошатываясь, встала над Игорем, заложила руки за крестец, начала рассматривать его молча и в упор. Боже, уж не Лора ли это?.. Бедный поэт!
Она, наконец, разлепила безгубый рот:
– Н-н-ну?
– Что «ну»? – садясь, опуская ноги на пол, пожал плечами Игорь.
– Вста-а-ать, мразь! – рявкнула вдруг мегера и, взмахнув из-за спины рукой, хлестнула-обожгла Игоря по плечу чем-то садким, гибким, похожим на кончик телескопической удочки.
Игорь вскочил, сделал движение броситься, шарахнуть суку по башке, но та, гортанно взвизгнув, вдруг подпрыгнула, крутанулась штопором и саданула Игоря пяткой в грудь. Он кувырком покатился на раскладушку.
– Ха! – довольно усмехнулась оторва. – Получилось!
Она ткнула свой прут-хлыст под кадык опрокинутому Игорю, нажала до дикой боли и прошипела:
– Не подпрыгивай, убогий, враз пришибу. Меня Лора зовут – слыхал?
В мозгу Игоря высверк: Лора! Да, да! Это же вон почему знакомо… В Одессе, он читал, в Гражданскую славилась девушка-палач по кличке Лора – любила с пленных белогвардейских офицеров кожу живьём сдирать, рубила им руки-ноги… И ещё подумал: ну всё, уже бабы меня бить начали – дожил.
– Слыхал, – просипел он, вдавливаясь затылком в матрац, уклоняясь от жалящего стека. – Ну, как там, в Одессе?
– Чего-о? – Лора отпятила полоску губы. – В какой Одессе? Бредишь, убогий?
Она вдруг заскучала, бросила жертву, направила стопы к продуктовому углу, сунула длинный нос в коробку с «Чио-Чио-Сан». Ну всё: сейчас розового «вермута» хлебнёт и – финита ля комедиа…
Но, по счастью, новоявленная бандитка выудила бутыль с натуральным вином, вскрыла, жадно вылакала стакана полтора, утерла щель рта, явно подобрела.
– Ладно, убогий, живи пока. Но уж если в шесть не откупишься, лично займусь – яйца расплющу.
Игорь побагровел.
– И чего это вы в мои яйца вцепились? Один отобьёт, другая расплющит! Свои яйца поберегите… убогие!
Лора, против ожидания, хмыкнула:
– Хм! Мне яйца поберечь?.. А ты ничё мужик, с приколом. Жаль только – лох лохом.
Она ещё похлебала травяной настойки, зажала почти ополовиненную бутылку в когтях, вскарабкалась к выходу, исчезла, бросив напоследок:
– До встречи, убогий!
Игорь опять на какое-то время погрузился в полузабытьё-полудрёму.
Когда за ним пришли, было семь вечера. Он по приказу жирного выбрался из норы, щурясь, мигая, присел на стуле посреди гаража – как на суде. Все его новые знакомые находились в сборе. Поэт, подставляя ему стул, ободряюще сжал плечо: держитесь! Лора пьяно кривилась, постукивала стеком по своей сиреневой коленке, подмигивала, прикладывалась к фужеру, Пидор, злорадно лыбясь, смотрел на жертву, мял-разминал свои толстые пальцы. Горец сидел на стуле-троне, невозмутимо посасывая мундштук. Он первым разомкнул уста.
– Э, дэнэг нэт. Пачэму?
– Да я ж говорил, предупреждал – нет у нас таких бешеных денег
– Что дэлат будэм?
– Что, что… Пошутили и хватит. Мне домой пора.
– Домой! – фыркнул Толстый, хохотнул утробно. – Твой дом теперь – конверт, гроб по-вашему. Пора, Карим?
Бородатый молчал. У Игоря вспотели ладони. Подала голос Лора:
– К-каримчик, я вот чего думаю… Ещё время чуть имеется. Надо овцу его напугать. Давайте пошлём ей приветик от него, а? Часть тела в натуре, а? Ха-ха-ха! Самую любимую её часть, а? Представляете, откроет конверт, а там – любимый толстый орган родного мужика, а? Эй ты, убогий, он у тебя толстый, орган-то?
Она в восторге от своей затеи закатилась заливисто, ногами затопала.
Горец впервые усмехнулся, блеснув золотом, протянул княжескую длань, потрепал одобрительно профуру за острую скулу
– Э, правильна. Толька нэ нада так жэстока. Для мужчины бэз этава – смэрт. Мы палэц ей пашлём.
– Мизинец! – вскочил хряк, потрясая своей увечной лапой. – Чего это, у меня не хватает мизинца, а у него навалом. Мизинец!
Игорь апатично слушал этот бред, стараясь уверить, успокоить себя – покуражатся и перестанут.
У него волосы начали шевелиться на голове, сердце скукожилось, когда боров сбегал и притащил с улицы круглый чурбачок, большой топор-колун, алюминиевый таз. Пока он возбуждённо суетился, Вадим из своего угла тихо попросил:
– Карим, может, не надо? Не надо, Карим, а?
Карим промолчал, а Лора вскочила, бросилась к парню, повисла на шее.
– Вадик, ты чего? Тебе жалко его? Этого мужика убогого жаль? Да наоборот – жив останется. Ему же лучше делаем!..
Потом братец с сеструхой подступили к Игорю, ухватились. Он затрепыхался, забился, замычал от бессилия. Жирный саданул его кулаком по темени, и, став вялым, пластилиновым, Игорь словно со стороны наблюдал: ему перетянули запястье левой руки шнуром, вытянули мизинец на чурбачок-плаху в тазу, Лора, отвоевав топор, прицелилась и, прикусив от старательности и удовольствия губу-ниточку, легонько тюкнула. Мизинец отскочил, как сухой гороховый стручок. Крови вылилось немного. Карим неспешно вывалил из вазочки бананы, набулькал в неё «Плиски»», протянул палачам. Лора догадалась, схватила руку Игоря, сунула раной в коньяк…