Парк

Старик

Прохладный осенний вечерний ветер нежно прикасался к лежавшим на земле листьям, заставляя их от этого тихонько урывисто шуршать и с большой неохотой перекатываться на другое место. Шуршанье здорово походило на громкое мурлыканье какого-нибудь кота, которому посчастливилось урвать порцию ласковых поглаживаний, и так же, как и мурлыкание, звук, издаваемый ветром и листьями, вызывал некое умиление и чувство внутреннего покоя. Асфальт, порядком нагревшийся за этот, все еще долгий, осенний день отдавал тепло в виде поднимающегося в небо пара, который подхватывался тем же самым ветром и растворялся в воздухе, дополняя вечернюю прохладу легкими прикосновениями тепла от не так давно ушедшего лета.

Деревья мерно покачивались в такт мурлыкавших листьев. Где-то, казалось бы, далеко, за стеной деревьев, слышались звуки моторов проезжающих машин, напоминая, что зелень – всего лишь прикрытие парка, и вы по-прежнему находитесь в городе, с присущими ему суетой и скоростями. Парковые дорожки, несмотря на наступающий вечер и, по осенним меркам, теплую погоду, были практически пусты. Тишину изредка нарушали уставшие шаги случайных прохожих, которые хоть и не были частью этого мира, но прекрасно в него вписывались. Когда ветер затихал, можно было услышать, что где-то поодаль кто-то кому-то что-то рассказывает, кто-то над чем-то смеется, а кто-то ведет жаркий спор, злоупотребляя крепкими словцами.

Весь этот контраст пустоты и звуков мог заставить думать, что все это и есть парк; что не люди ведут споры и дарят друг другу пронзительные слова, а сам парк открывает свою память, выпуская на волю то, что хранил в себе все время – разговоры, секреты, тайны, которые имели место, возможно, десятки лет назад. Возможно, то прошлое, которое безвозвратно ушло от людей, оставшись лишь на страницах книг, здесь, в этом уголке города, могло возвращаться в настоящее, накладываясь на него, переплетаясь с ним, и снова жить. Если бы кто-то слушал эти звуки, то у него могло сложиться ощущение, что вот сейчас из ниоткуда начнут возникать отдельные люди или целые компании, гулявшие тут задолго до настоящего момента. А затем так же неожиданно растворятся, не оставляя ни намека на свое недавнее появление, уступая место новым видениям из другого времени, подчиняясь лишь воле Парка, такого большого и старого. Но время шло по-прежнему в одном направлении, и вместо иллюзий на парковых дорожках появлялись все те же одинокие прохожие, или гуляющие компании. Те и другие проходили мимо, скрываясь за поворотами, не отвлекаясь ни на мурлыканье-шуршанье листьев, ни на порывы ветра, ни на сущность парка. Никакой мистики и загадочности, только спешка и обыденность. Просто нужно без оглядки идти по парковой дорожке в завтрашний день, чтобы завтра можно было точно так же идти в послезавтрашний. И так до бесконечности, до тех пор, пока слово «завтра» будет существовать в обиходе, и пока ноги могут делать эти злосчастные и пресловутые шаги. А парку останется лишь хранить их, ведь в жизни нет мистики, есть лишь мистификация, а еще есть парк…

Лавочки, стоявшие вдоль всей дорожки, были в этот вечер свободны от посетителей, да и во всем парке в этот вечер не было многолюдно. Лишь одна из лавок была занята стариком, который, укутавшись в грязный, серый и очень потертый плащ, сидел и смотрел вслед уходившей женщине с двумя маленькими детьми. В его взгляде читалась грусть по временам, когда он сам мог вот так держать свою маму за руку и гулять по городу, не думая ни о каких взрослых проблемах и насущных вопросах. Ведь это золотое занятие и время для всех людей, ценное и с каждым прожитым годом все больше ценимое.

А женщина в длинном красном платье и собранными в хвост волосами золотого цвета тем временем шла, о чем-то рассказывая детям, шедшим по обе стороны от нее. Один мальчик, на вид лет пяти, гордо вышагивал, размахивая самодельным корабликом, изображая его плавание по морю в девятибалльный шторм. Второй ребенок, может быть на год младше, шел и молча слушал историю, рассказываемую женщиной, засунув в рот палец, скорее всего, от удивления или восхищения – старику этого было уже не понять, так как вся эта компания скрылась за поворотом.

Мужчина улыбнулся и покачал головой, отгоняя мысли, которые смогли заставить его открыть свой чемодан с воспоминаниями и перебрать некоторые из тех, которых он сегодня не хотел касаться. Нужные воспоминания, те, что должны были выйти на свет, находились не так глубоко, хотя и были такими же волнительными.

Погладив себя по редким и жиденьким оставшимся на голове волосам, Старик посмотрел вдаль. Дорожка проходила по склону, и находившиеся на ней лавочки были расположены таким образом, что, когда человек садился отдыхать, то оказывался лицом к лицу с городом, если можно так сказать. Деревья, которые росли ниже дорожки, были такими же редкими, как и волосы на голове Старика, а кустарник в этом месте регулярно вырубался, отчего никакая растительность не мешала любоваться видом города. И если к этому добавить тот факт, что дорожка проходила по верхней части холма, то результатом совокупности этих факторов был великолепный вид, открывающийся на город. Этот вид даровал прогуливающимся людям возможность увидеть улочки частного сектора, походившие на лабиринты с узкими и затейливыми ходами, с отличающимися друг от друга, как зима от лета, домами и двориками. Улочки не имели направлений и какого-либо сходства, они петляли, переплетались, заворачивали, то выкидывая микро перекрёстки, в тех узких местах, где, казалось бы, их не должно быть, а то приводили в тупик самые широкие дороги, которые должны были быть главными в районе. Суета в этом лабиринте могла завораживать: люди ходили, занимались делами, отдыхали, не подозревая, что кто-то может видеть их и следить за ними. Горожане жили своей жизнью, оживляя эту картину, уводя от плоскостного видения в трехмерное пространство.

За ковром частного сектора стояли, выглядевшие, благодаря контрасту, исполинами, десятиэтажные дома. Они словно выросли плотной стеной вокруг маленьких домиков, и если бы эти домики с улочками и прочими мелочами были бы морем, то эти дома служили бы дамбой, которая не дала бы им расплыться и унестись бурным потоком вглубь района. А над всем этим было небо, сегодня это было голубое вечернее осеннее небо. Бездонное, холодное и теплое одновременно, оно больше принадлежало парку, нежели городу или даже самому себе. В данный момент небо было тем самым отрезанным куском пирога, из-за которого многие вещи кажутся незавершенными, но здесь этот кусок находился на своем месте, делая открывающийся вид завершенным и выделяя Парк из десятков других городских мест отдыха.

По другую сторону от лавочки находился уходящий вверх склон с такими же редкими деревьями и пожелтевшей травой, на которой лежали неубранные опавшие листья, возвещавшие всем, что уже совсем скоро осень смоет летнее тепло с паркового асфальта своими холодными и чистыми дождями. До вершины холма, на которой и находилась значительная часть парка, было совсем немного, и при желании даже человек в возрасте мог без труда подняться наверх, не доходя до удобной лестницы. Но таких желаний обычно ни у кого не возникало, травы, по которой можно было походить, и деревьев, к которым можно было прикоснуться, хватало в избытке. Но был лишь один-единственный штрих, который отличал вершину этого склона, пожалуй, как бы громко это не звучало, от всего парка – и этим штрихом был дуб. Огромный, ветвистый и раскидистый, он рос на вершине холма, наверное, уже ни одну сотню лет, необхватным стволом уходя под самое небо и возвышаясь над всем парком, а может быть и городом, подобно царю, стоящему над своими подданными. Видя его, а это трудно сделать, когда ты просто идешь и не хочешь ничего видеть кроме своей дороги, сразу же хотелось подойти к дереву, посмотреть на этого великана вблизи, прикоснуться к огрубевшей коре и убедиться, что он не иллюзия, а настоящий.

Старик погладил себя по волосам и посмотрел вдаль. Сидя на этой лавочке, он никогда не уставал смотреть вдаль, стараясь разглядеть что-то новое, что-то важное, что поможет ему выбрать правильное решение или сделать тот важный шаг, которого так не хватает в жизни. Сейчас мужчина уже понимал, что ему нужно сделать этот шаг вперед, чтобы идти дальше, именно для этого он и здесь, в парке, сидит на скамейке и смотрит вдаль, а в голове уже начинают роиться мысли, выдергивая из глубин памяти обрывистые воспоминания. Сколько у него было важных шагов в жизни? Не перечесть. Или наоборот. Он закрыл глаза, чтобы картинки воспоминаний были более яркими, и начал вспоминать шаг за шагом, от начала жизни и до самого вечера, когда он сидел на скамейке.