Страница 18 из 29
Ведь надо понимать, что, к сожалению, как по стихийным причинам, так и по вине самих людей, постоянно, ежедневно гибнут случайные люди, и виновных сурово наказывают.
Во время моей работы над книгой, на Волге утонул теплоход и погибли более ста человек, а в Норвегии один молодой человек взрывом и выстрелами убил 99 своих соотечественников. Это – трагедии! Траур и сопереживание! Но возбуждаются дела и виновных наказывают. Обвинили даже и капитана теплохода, который проходил мимо и не оказал помощи тонувшим. Не за убийство, а за неспасение!
Но как же надо было так всему подстроиться, и этим так преступно воспользоваться, чтобы были уничтожены миллионы ни в чём не повинных, – даже наоборот, в своём большинстве как раз более достойные, – и после этого, видите ли, рассуждали бы, «можно ли главному виновнику всё это простить», и даже – «можно ли его считать великим», и чтобы находились такие, кто всё это оправдывают!
В конце работы над записками стало известно меткое ему, главному виновнику, определение: «идеологизированный фанатик».
И вдумайтесь: что давало уничтожение своих соотечественников рядовым гражданам России, в том числе – и работникам КГБ? Надо полагать, что они считали, что выполняют волю тех, кому верили, – приказы вышестоящих. А с другой стороны, они боялись, и не без оснований, что малейшее отклонение приведёт к гибели и их самих. Что оно давало вождям, мы здесь проанализировали, и это понятно. Но уравнивать эти преступления с уничтожением народов гитлеровцами не следует, ибо там был геноцид, а здесь – уничтожение своих же соотечественников. При геноциде виноват каждый, а при массовом терроре – его организатор.
Наш окончательный ответ такой. Юридически виноваты и главный и исполнители. Это надо констатировать. И если это носит очевидный характер, а масштабы огромны, жертв – миллионы, настолько, что полное расследование невозможно, и более того, может привести к ещё новым непоправимым ошибкам и злоупотреблениям, близким по характеру к самим рассматриваемым преступлениям, то, возможно, его и не надо более проводить в судебном порядке. Или уж если вынести окончательное осуждение, которое выглядело бы справедливым и наиболее чистым, без сопутствующих ошибок и последствий, то надо осудить только главного. Его вина очевидна и неоспорима. Прецедент такого же масштаба, хотя и иной по своей сути: Гитлер, названный главным преступником. Таким же главным преступником, но совершенно в другом деле, следует назвать и главного виновника массовых репрессий в СССР.
Продолжим о Сталине. Из многих, очевидно, трудных моментов у него на пути, можно отметить два характерных: убийство Кирова и самоубийство жены. В первом случае он пошёл на устранение своего ближайшего соратника, оценив, что это даёт, и реально дало, огромные, неоценимые, и иначе не достижимые для него, преимущества. Во втором случае много знавшая о его преступных действиях его жена, казавшаяся ему, как можно себе представить, понимавшей его, и если и осуждавшей в какой-то мере, но всё-таки достаточно понимавшей его состояние и, как ему казалось, вынужденность его такого, а не иного, поведения. И когда она покончила собой, он был потрясён и даже возмущён, посчитав её «предательницей». Но он был одинок в этих своих мыслях и не мог ни с кем ими поделиться. В обоих случаях, как и во всех других, когда по его вине становились жертвами совершенно невиновные люди, он, с одной стороны, был, повидимому, озабочен тем, чтобы тень подозрения не пала на него, для чего он тоже был готов на всё, вплоть до новых жертв. С другой же стороны, выйдя в очередной раз «сухим из воды», он, что теперь очевидно, испытывал внутреннее ликование, которым ни с кем не мог поделиться, наоборот, так, чтобы ни одна душа не догадалась, что он ещё один свой коварный замысел сумел безнаказанно реализовать.
Очевидно, на его жизненном пути разного масштаба обличительные ситуации были у него много раз. Но каждый раз он, не считаясь ни с чем, так ловко действовал, что и остался в мнении народа, большой его части, при его жизни, – пока было невозможно открыто анализировать его поведение, – «непогрешимым», и более того, даже «великим».
Повидимому, единственное, о чём он мог бы сожалеть, если бы мог сам оценить итог своей жизни и деятельности, так это то, что ему не удалось это ещё продолжить. Даже если он когда-то говорил, что «будет и на нашей улице праздник» и – что и он ещё будет жить при коммунизме, то с одной стороны он вдохновлял на подвиги слепо веривший ему народ, а с другой стороны это у него не была неестественная поза и заведомая, осознанная, ложь. Он и тут такое говорил потому, что считал, что эти его слова тоже пойдут на пользу делу и его культу… Одним словом, Сталин – ярчайший пример в подтверждение слов Маккиавели: «Язык нам дан для того, чтобы скрывать свои мысли». Все мыслящие люди контролируют, что они говорят. У честных людей мысли и дела совпадают. У Сталина, как мы теперь видим, всё было направлено на то, чтобы люди не догадались, что у него в голове. И это ему удавалось.
Что же мы видим в конце концов? А то, что Сталин играл роль великого человека, совершая при этом величайшие, до того не виденные, преступления, лишая людей, массы, их самого дорогого, – свободы и жизни. Делал он это так изощрённо, умело оправдывая, вводя всех в заблуждение, заметая следы, что при жизни эта роль, великого, ему удалась. Но после его смерти всё было выявлено. Недаром народная мудрость гласит: «Как верёвочка ни вьётся, а конец найдётся». Правда восторжествовала. Его преступная деятельность была изобличена и осуждена. И стало ясно, что эта его игра преследовала цель самовозвеличивания и принесла стране, её народу, всему миру, огромный вред. И только признание, наконец, всего этого даёт возможность уменьшить пагубные последствия его преступной деятельности. [Здесь, ранее, много раз повторено, что необходим окончательный приговор. Но на самом-то деле, всё уже настолько ясно. что и стало возможно делать окончательное заключение.]
Главное, в чём мы убеждаемся, было уничтожение совершенно ни в чём не виновных людей, случайно оказывавшихся вблизи тех конкретных личностей, которых он наметил своими жертвами, и ради уничтожения которых, да так, чтобы отмести подозрения, ему было никого не жалко. Свою собственную вину он ловко сваливал на своих же соратников, – исполнителей его преступных целей, последовательно, одних за другими, да так, что и после его смерти расстреляли ещё Берию и других, в реабилитации которых, как сообщила Генпрокуратура, было отказано, а в рассмотрении вины самого Сталина прокуратура отказала в ответ на обращение к ней по этому поводу. В результате на сегодняшний день по тому наказанию, которое последовало от правовых органов за преступления при сталинизме, так выглядит, – пока нет другого, окончательного, решения, – что в наибольшей степени во всём виноват Берия. Но понятно, что на самом деле это – не так.
Отметим, что успешных попыток официально оправдывать преступления Сталина тоже не было. Как мы теперь знаем, один (его внук) попытался добиться такого оправдания, но ничего не добился, а только обострил положение. Именно благодаря ему и появился судебный приговор, но несколько иной, чем тот, которого следовало ждать, – прямой, именно по массовым репрессиям, который давно было необходимо сделать.
Масштабы содеянного при сталинизме ни с чем несравнимы, а стиль в большой его части ничем не отличается от уничтожения, например, самолёта с сотнями пассажиров ради ликвидации одного конкретного человека. Убийцу пассажиров, если его обличат, однозначно казнят.
Вот и задумываемся, не объясняется ли тем, что ей стало многое известно, самоубийство жены Сталина? И не выглядело ли для него так, что он считал, что она настолько была ему предана, что должна была всё оправдать и простить?
Но… неоднократно и убеждённо повторяем: никакое его отношение и никакие нюансы его поведения не могут служить ему оправданием и не могут быть препятствием в оценке его деятельности как преступной. И автор, шаг за шагом, сам убеждался всё более и более, и давал возможность читателю убедиться, что такой вывод следует из цитируемых материалов и – единственно правильный и необходимый.