Страница 30 из 97
Зрение расфокусировано, но, тем не менее, ловлю в сизой мгле алые росчерки. Через шепотки прорываются крики, проклятия, хрипы…
А потом мне на лицо падают горячие липкие капли. Провожу рукой по щеке — пальцы в красном… Кровь?..
Дымка рассеивается.
То, что я вижу, приводит в ужас — ошмётки тел, вывернутые внутренности и прямо у моих ног — отрубленная голова с выпученными глазами…
А посреди поля битвы, вернее, бойни, — мой иномирный муженёк. Нахохленный, с меча капает кровь, а вокруг фигуры — клубиться тьма.
Вскрикиваю, но тут же зажимаю себе рот рукой.
Меня колотит, давлюсь слезами…
Ландар поворачивается на звук. И меня затягивает в вишнёвую тьму его глаз…
Это уже слишком! Сознание отказывается справляться…
Последнее, что слышу и чувствую, меня берут на руки и бурчат над ухом:
— Бесполезная жена. Даже воды нельзя попросить…
…Прихожу в себя от того, что поверхность подо мной мерно покачивается. Потом нескольких секунд дезориентации, в течение которых мучительно пытаюсь понять вновь, кто я, где и как тут оказалась. А когда память восстанавливается, осознаю, что лежу в телеге, а тёмная спина, что маячит впереди — мой муж.
Отличный опыт. Так и запишем в анамнез: потеря сознания не возвращает домой. Что досадно, ибо хотелось.
Не знаю, чувствует ли Ландар, как я копошусь, или у него глаза на затылке, но он оборачивается и буквально прожигает меня злым взглядом.
— Как самочувствие? — спрашивает, тем не менее, почти дружелюбно.
Киваю, потому что говорить не могу: голос не слушается, во рту сушь.
Ландар командует Философу остановиться, протягивает мне кожаный бурдюк. Он прохладный и в нём так сладостно плещется вожделенная жидкость. Пью жадно, большими глотками, вода течёт по подбородку, мочит лиф платья.
Напившись, вытираю губы и возвращаю Ландару тару.
Вот, теперь можно и ответить.
— Спасибо, — говорю я. — За воду. И за то, что спросили. Самочувствие – неплохо для той, кого пытались изнасиловать.
Ландар сжимает кулаки, темнеет лицом, а глаза вспыхивают алым.
— Они больше никому не навредят.
Вспоминаю горячие капли, невольно тянусь к тому месту, куда они упали, словно там остался ожог. От воспоминания передёргивает.
Тяну на себя плащ, которым Ландар меня заботливо укрыл.
Ёжусь, прячусь.
— Да, — он словно соглашается с моими действиями, — мы въезжаем в деревню. Лучше, чтобы этого, — он машет рукой в мою сторону, — не видели.
Я понимаю: он имеет в виду не меня, а заляпанное кровью свадебное платье. На венок, наверное, тоже попало, да и увял он давно. Стягиваю и выкидываю прочь.
Нужно отвлечься, переключиться, забыть хотя бы на время.
Как хорошо, что едва мы съезжаем с пригорка, показывается деревенька.
Рассматривать новое — лучший способ отвлечься. Тем более что зрелище открывается прелюбопытное. Никакой сочной зелени, ухоженных газончиков и снующих туда-сюда нарядных поселян, как показывают в фильмах студии Дисней. Убогие серые приземистые домишки по обе стороны единственной грязной улицы. Жители, которые встречаются нам, сурово нахмурены. Гонят тощую скотину, драят корявую посуду, кто-то мелет зерно жерновами.
На нас глядят неприветливо.
— Тварство! — сквозь зубы ругается Ландар. — А я надеялся здесь поторговать.
— Так давайте поторгуем? — шепчу я, чувствуя себя заговорщицей.
— Люди здесь не расположены к покупкам… — досадливо произносит Ландар.
— Люди всегда не расположены к покупкам, даже когда заходят в мага… в лавку.
Уж я-то знаю! Два года за прилавком в сувенирном. Привыкла к этим скептическим взглядам «мне-ничего-не-надо-я-только-посмотреть». Научилась с ним работать.
Спрыгиваю с телеги и шикаю на Ландара:
— Не мешайте мне и подайте вон тот кувшин.
В глаза мужа снова возвращаются шаловливые бесенята. Он быстро и охотно включается в игру. Требуемый сосуд протягивает мне, криво улыбаясь…
Я перехватываю, наклоняясь так, будто ловлю возле земли.
— Какой неловкий у меня муж! — бурчу так громко, чтобы женщины, что неподалёку полощут бельё, оглянулись. — Забыл, как наши горшки и кувшины разбирали при дворе? Решил нас разорить?
Ландар складывает руки на груди, опирается спиной о повозку и усиленно старается не заржать.
Я подхватываю юбки, и не только, чтобы было удобно идти, но и дабы скрыть кровяные пятна на ткани. Решительно иду в сторону поселянок.
— Уважаемые… — осекаюсь, поняв, что не знаю, как тут обращаются к женщинам. Ладно, будем действовать по наитию. — Девушки-девчули, подскажите, где здесь можно набрать воды? Мы едем из королевского дворца, устали с дороги, а запасы на исходе…
Одна из женщин, вытирая руки о передник, подходит ко мне.
— Во дворце были, говоришь?
Смотрит подозрительно, словно участковый, который учуял в тебе карманника.
— Да, так и есть.
Получается ответить бойко, даже голос не дрожит.
— Горшками торговали, говоришь?
— Да-да, ими, знатный у нас товар. Сама королева взяла несколько.
Подтягиваются другие бабы, шушукаются, зыркают на меня.
Не тороплю их, ибо понимаю: рыба наживку захватила, теперь нужно правильно подсечь.
Вот, наконец, в глазах загорается азарт.