Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 24 из 42



Не веря своим ушам, я схватила кастрюлю и… замерла на месте. Нет, теперь, когда он явно пошел на поправку, лучше честно.

Я повернулась к нему, оперлась на всякий случай о мойку и сказала, четко выговаривая каждое слово: — Сначала я должна тебе сказать… И имей в виду, раньше бесполезно было — ты все равно ничего не соображал! — Я сделала глубокий вздох. — В общем, бульон варят из курицы.

У него окаменело лицо. Ой, сейчас начнется!

— Из живой? — тихо спросил он.

— Ты, что, совсем обалдел? — моргнула я от неожиданности. Я же ему говорила, что даже рыбу живую не покупаю! Но продолжить мне было не намного легче. — Из… убитой.

Он закрыл глаза.

Нужно что-то делать! Нужно немедленно что-то делать! Мне всегда становилось страшнее, когда он вот замолкал вместо того, чтобы кричать на меня. Нужно немедленно найти какое-то приемлемое объяснение — в конце концов, масло же он принял, и молочные продукты. А молоко отбирают у телят-младенцев, которые больше ничем питаться не могут, а значит, обрекают их на голодную смерть. Главное — говорить быстро и уверенно; что говорить — не важно.

— И, между прочим, относительно недавно птица вообще к мясным продуктам не относилась, — затараторила я. — У нее мясо — белое; она считается диетической пищей, ее детям и больным дают.

— Белое? — вдруг спросил он, и я сбилась с мысли.

— Белое, — осторожно подтвердила я. — Могу показать.

Он резко поднял руку — ладонью вперед.

— Я тебе верю. Ладно, нечего уже волосы пеплом посыпать. Давай бульон.

Я чуть не взвизгнула. А может, и дальше рискнуть? Громы и молнии он, вроде, метать не начал…

— Слушай, давай я тебе и кусочек курицы положу, а? Чтобы ты сам убедился, что она — белая. Да и я бы с тобой за кампанию… А то, знаешь, мне после завтрака как-то поесть не удалось… А? — Ну, или он меня сейчас придушит, или это будет грандиозный прорыв в нашем меню.

Получился прорыв. И сразу же грандиозный. Потому что курица исчезла с его тарелки раньше картошки. Пришлось добавку предлагать — под салат.

После обедо-ужина я подошла к нему, устроилась у него на коленях (у него глаза округлились — вот так, не только мне одной постоянно удивляться!) и замурлыкала, приложив ладонь к его лбу: — Ты точно хорошо себя чувствуешь? Жара, вроде, нет, но, может, температуру все же измерим… — На всякий случай я проверила его температуру на лбу, щеках, губах и даже на шее.

Он чуть отстранился и проговорил, прищурив один глаз: — Судя по тому, как ты подлизываешься, ты прекрасно отдаешь себе отчет в том, что опять меня обманула.

Я резко выпрямилась.

— Во-первых, я тебя не обманывала — ты почти без сознания был; во-вторых, если я тебя и обманула, то для твоего же блага; в-третьих, ты постоянно меня в обмане обвиняешь, а потом сам же, с дорогой душой… Продолжать?

Он рассмеялся. — Спасибо, уже достаточно. Ох, Татьяна… Ну, что, пойдем прогуляемся?

На этот раз я встала. Твердость тона только что принесла неплохие плоды, добавим к ней строгий взгляд сверху вниз. — Какое прогуляемся? Ты же еще утром в жару метался! Ну, честное слово, можешь ты хоть изредка головой думать?

— Да ладно тебе! — Ну, почему на меня его взгляд сверху вниз действует, а мой на него — нет? — Ты меня отлично вылечила, и потом — я ведь уже говорил тебе, что нас, ангелов…

— Что? — Я все-таки взвизгнула, уперев руки в бока… Вот сколько раз, слыша или читая об этой пресловутой позе, я посмеивалась — настолько напыщенно-неестественной она мне казалась; а вот сейчас руки сами на талию прыгнули. — Да? Вас, ангелов, и вода холодная, по-моему, не берет, да? И домой вам потом спешить не обязательно — отогреваться после майского купания, да? Только потом хилым людям приходится вас с того света вытаскивать, да?

— Вот я знал, — проворчал он, опасливо отодвигаясь вместе с табуреткой, — что ты мне это припомнишь… Только потому, небось, меня и лечила, чтобы было теперь, на кого орать…

Я задохнулась. Но ненадолго. Такая несправедливость просто требовала должного ответа.

— Не знаю, как у вас, ангелов, — прошипела я, — а у нас, людей, не принято больных на произвол судьбы бросать.

Он вдруг расхохотался. — Вот потому мне у вас так и нравится, — примирительно произнес он, кладя свои руки на мои. На моей же талии. И пусть не думает, что я поверила, что он за ручки взять хотел — наверняка обездвижить готовился на случай… решительного поворота событий!



— Так что тогда делать будем? — спросил он, все также улыбаясь.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь? — решила уточнить я, чтобы не оставить ему ни малейшей возможности увиливать.

— Ну, сказал же уже… — Он поморщился.

— Тогда рассказывай, наконец, что ты у Галиного ангела узнал, — торжествующе провозгласила я, разводя в стороны его руки и направляясь к своему месту на кухонном уголке.

Он застонал. — Татьяна… Я тебя очень прошу… Ну, поверь мне… Хоть раз в жизни… Я ничего еще толком не успел у него узнать…

— А ты мне расскажи, о чем вы говорили, а я — со стороны — и скажу тебе, что ты успел и что — нет, — не отставала я.

— Хорошо, — вздохнул он. — По пунктам. Он — самый обычный ангел-хранитель и ничего не знает о возможности работать в видимости и помогать друг другу. Поэтому, когда я подошел к нему, он решил, что его отзывают, и… попытался ускользнуть от меня. — Он поморщился. — Честно говоря, не один раз. Мне потребовалось много времени, чтобы убедить его в том, что я — не из отряда быстрого реагирования.

— И что — убедил? — с любопытством спросила я.

— Не уверен, — ответил он. — Нам же пришлось раньше уйти…

— Вот видишь? — не удержалась я. — А если бы ты не полез в ту холодную реку…

— Татьяна, хватит! — В голосе у него появилось знакомое громыхание листового железа. — Ты мне, что, теперь до конца жизни этим глаза колоть будешь?

— Ну, ладно, дело прошлое, — нехотя согласилась я. — Я всего лишь хотела отметить, что тебе не мешало бы хоть иногда прислушиваться…

— … к твоим словам, — закончил он за меня. — Что я и сделал, когда ты в меня этот свой бульон вливала. И, по-моему, даже не спросил, что это такое, нет?

Я не нашлась, что ответить. Так, если река у него в голове прочно увязалась с бульоном, лучше к ней не возвращаться. Пока. Пока он к бульону не привыкнет. — Ну, хорошо, а на завтра какие планы? Мы на работу поедем? Или, может, еще денек дома посидишь?

— Да нет, поедем. Я тебе серьезно говорю, мы обычно вообще не болеем. Ну, разве что уж после особо критического испытания, и то — за ночь обычно все проходит.

— М-да? — скептически заметила я. Мне очень хотелось продолжить, но я сдержалась. Привычка к бульону. — Ну, так что же завтра-то?

— Ну, что завтра? — вздохнул он. — Опять будем разговаривать.

— А мне когда подключаться?

— Да подожди ты, в конце концов! — воскликнул он. — Я же тебе сказал, что он еще даже не знает, что я в видимости работаю; он еще даже не знает, что это возможно! Его осторожно во все эти вещи посвящать нужно, иначе он может Гале такого навнушать! О ней ведь тоже думать нужно!

— Ну, хорошо, — смирилась я. Но перспектива сидеть неопределенный отрезок времени на скамье запасных меня совершенно не радовала. — А на обед ходить будем или ты лучше с ним…?

Он внимательно глянул на меня. — Конечно, будем. И я тебе сразу же буду рассказывать, что узнал за утро. И вечером, — он улыбнулся, — тебя будет ждать второй доклад — о событиях второй половины дня. Договорились?

— Договорились, — с готовностью закивала я. Вот это уже лучше: я и в курсе событий буду, и время у меня будет обдумать услышанное.

— А вот все время подавать тебе знаки я не обещаю. — Он вдруг помрачнел.

— Да ладно, полдня я уж как-нибудь переживу, — великодушно махнула я рукой. — Ты же все-таки на работе будешь.

— Черт, еще и работа эта! — Настроение у него явно испортилось. — Ума не приложу, где ее искать…

— Вот-вот-вот! — подхватила я. — Так что, давай, побыстрее с коллегой разбирайся, а то потом намного меньше времени будет. Да найдем мы тебе работу! В Интернете предложения посмотрим, резюме напишем, разошлем — пока ответят, как раз будет время наладить отношения с Галиным ангелом, а там и я подключусь, — мечтательно закончила я. Ну, неужели не очевидно, что со мной все будет намного проще?