Страница 152 из 223
- Так что ж, что нет?
- Да как же без пашпорта каяться-то? Знамо дело, без пашпорта и каяться нельзя.
- Зачем в Петербург пришел?
- На заработки пришел... А как вышел срок пашпорту, домой собрался, продолжал арестант, немного приободрившись и оправившись от первого смущения. - Двадцать пять рублев денег имел, да на серскасельской машине украли и мешок и деньги, - я там жил, значит... Ну, домой вернуться не с чем - я так и остался...
- И давно без паспорта?
- Поболе года уже... да год по пашпорту жил.
- Женат или холост?
- Женат... жену в деревне оставил.
- Как же она там без тебя живет? поди, чай, избалуется?
- А пусть ее балуется!.. мне же лучше!..
Этот ответ немало изумляет следователя.
- Как так? - спрашивает он. - Да коли она там с другим парнем слукавится?
- Что ж, в этом худа никакого нет. Пущай ее слукавится... по крайности, как ежели домой вернусь, так авось, бог даст, работника лишнего в семью родит - мне же подспорье будет... Это ничего, это хорошо, коли слукавилась.
- Ну, конечно, это твое дело!.. Как же ты без глаз-то больше года прожил? Чем занимался?
- В поденной работе жил... То у того, то у другого хозяина, пока держали, где день, где два, а где и неделю - так вот и жил.
- А милостыню зачем стал просить?
- А вот - летось жил я у хозяина на Обводной канаве; порядимшись было дрова к Берендяке на лесной двор таскать, да заболел я тут. Хозяин не стал держать на фатере; говорит: "Помрешь, пожалуй, а мне с тобой и тягайся тогда! - иди, благо, куда знаешь!.." Ну, я и пошел.
- Куда же пошел-то?
- А в кусты...
- Как в кусты?
- А так, в кусты... за Московскую заставу - там и жил в кустах тех.
- Больной-то?
- Да, нездоровый; так и жил.
- А ночевал-то где?
- А все там же, в кустах... был на мне зипунчик такой в те поры; так вот им-то прикроешься от холоду, и спишь себе.
- А кормился где и как?
- Да есть-то в ту пору оченно мало хотелось мне... Ну, деньжата кое-какие пустяшные были; выйдешь на дорогу - там лавочка была - купишь себе булочку да и кормишься день, а ино и два... А то вот тоже травкой питался...
- Какой травкой?
- А кисленькой... Травка такая есть... щевелек прозывается - ею и питался... Ну, а там ягодка поспевать стала - так ино вот ягодки али бо листиков там разных пощиплешь - ну, и ешь себе...
Мужичонко на минуту приостановился и о чем-то грустно раздумался.
- А потом в здоровье чуточку поправился, - продолжал он, - вышел из кустов, только в силу еще не взошел - работать не мог и места не сыскал себе - по той причине и милостыньку стал просить.
- И долго в кустах ты прожил?
- Да за полтора месяца прожил-таки - не оченно долго!
- И ты не врешь?
Мужичонко остался очень удивлен этим последним вопросом. Действительно, он рассказывал все это столь простодушно и с такою детски-наивной откровенностью, что трудно было тут подметить неискренность и ложь.
- Пошто врать! - заговорил он на вопрос следователя. - Я должон со всем усердием открываться; как это было, так и рассказываю... Уж соблаговолите, ваше благородие, отправить меня на родину! - прибавил он после некоторого размышления. - Надоскучило мне тутотко без глаз-то мотаться... Дома отец, али бо мир хоть и всыплют сотню-другую, а все же оно легче, потому - дома; значит, в своей стороне. А чужая сторона, какая она? - без ветру сушит, без зимы знобит. Уж это самое последнее дело.
И мужичонку уводят в другую комнату - записывать его показание, а на место его появляются две новые личности.
- А!.. Божии страннички, мирские ходебщики! добро пожаловать! приветствовал вошедших следователь.
Те по поклону.
Один из них - ражий, рыжебородый, длинноволосый и сопящий мужичина в послушническом подряснике, с черным стальным обручем вместо пояса. Другой нечто ползущее, маленькое, низенькое, горбатенькое и на вид очень несчастненькое и смиренное. Вползло оно вместе с ражим своим сотоварищем и забилось в угол, как еж, откуда подозрительно поводило своими глазками, словно таракан усиками.
Читатель, конечно, узнал уже обоих.
- Кто таков? - обратился следователь с обычным форменным вопросом к Фомушке-блаженному.
- Кто? я-то?
- Да ты-то!
- Сам по себе! - отрывисто прошамкал блаженный, с нахальством глядя своими быстрыми плутовскими глазами прямо в глаза следователю.
- Вижу, что сам по себе; да каков ты человек-то есть?
- Божий.
- Все мы божьи; а ты мне объявись, кто ты-то собственно?
- Я-то?
- Да, ты-то!
- Я - птица.
- Гм... вот оно что!.. Какая же птица?
- Немалая!..
- Однако, какая же?
- Да высокого-таки полета...
- А какого бы, желательно знать?
- А по крайности будет - соколиного...
- Ого, как важно!.. Ну, так вот, ваша милость, желательно бы знать чин, имя и фамилию.
- Чью фамилию, мою?
- Ну, разумеется!
- У меня фамилия важная...
- Тем-то вот оно и интереснее.
- Да антерес - не антерес, а только важная. При всех посторонних не объявлюсь, а на секрете - пожалуй, уж так и есть, уважу!
- Ну, это положим, вздор вы изволите говорить. А вы, мой милый, без штук: фамилия!
- Сказано раз, что важная... А впрочем - ну их! пущай все знают! тотчас же раздумал блаженный.
- Вот эдак-то лучше!.. Ну, так какая же?
- Князь Волконский! - дерзко и громко брякнул Фомушка и с самодовольством окинул всю комнату, как бы желая поглядеть, какой это эффект произвело на присутствующих.
- Ну, а паспорт ваш где, князь Волконский? - с улыбкой допытывает его следователь.
- А нешто у князьев есть пашпорты? - с уверенностью стойкого и законного права вздумал вдруг авторитетно диспутировать Фомушка, заложив руки за спину. - Нас каждый знает! Какие у нас пашпорты? Никаких таких пашпортов мы не знаем, да и знать не должны! Мы странным житием занимаемся, потому - как мы это самое странное житие возлюбили, так по нем и ходим... А что касается звания и фамилии, то так и пиши: князь, мол, Волконский!
- Ну, а товарищ-то твой, - спросил следователь, кивнув головой на ежа, крестившегося и копошившегося в углу, - тот уж верно князь Трубецкой?
- Это уж пущай он сам объявляется, - ответил странник, лихо встряхнув своею рыжею гривою, и отступил в сторону, как человек, сознающий, что вполне покончил свое дело и ждать от него больше нечего. Фомушка явно бил на изображение из себя юродивого, сумасшедшего, не без основания полагая, что это поможет ему от беды отвертеться.