Моя скромница Джейн

Первоклассный материал для литературы.

Покинув пределы обнесенного стенами ловудского сада, Шарлотта вытащила блокнот и быстрым шагом устремилась в лесок за школой. Писать на ходу, вообще-то, нелегко, но она уже наловчилась. Нельзя допустить, чтоб нечто столь незначительное, как необходимость перемещения из одной точки пространства в другую, мешало ей сочинять. Да к тому же дорогу она наизусть знала.

«Всем известно, что в тихом омуте черти водятся». Бесспорная пословица и неплохая строка. Надо будет как-нибудь потом ее доработать.

Подозревать на вполне разумных основаниях следовало и мисс Темпл, и мисс Скетчерд. Однако Шарлотте казалось, что преступление совершило лицо, на которое в настоящий момент никто и подумать не может. А именно – еще одна преподавательница, до недавнего времени сама обучавшаяся воспитанниц «Ловуда». Лучшая подруга Шарлотты.

Джейн Эйр.

Шарлотта спустилась в неглубокую лощину и там, у ручья, обнаружила Джейн. Та, как всегда, рисовала.

И, как всегда, говорила сама с собой:

– Не то чтобы мне не нравился «Ловуд». Просто больше я нигде особо и не была, – втолковывала она окружающему пейзажу, покрывая в то же время холст резкими, короткими штрихами. – К тому же ведь это школа. А в школе жизнь особая, не такая, как в реальном мире. И здесь… совсем нет парней.

Джейн была необычной, занятной девушкой. Отчасти поэтому они с Шарлоттой и ладили.

Рисовальщица глубоко вздохнула.

– Конечно, теперь, когда мистера Броклхерста нет, дела здесь идут гораздо лучше…

Дрожь волнения пробежала по спине Шарлотты. Как мы уже имели случай заметить, о насильственной смерти Броклхерста подобным же образом судило решительно все женское население «Ловуда». Но в голосе Джейн прозвучали нотки такого нескрываемого удовлетворения… Она словно признавалась в содеянном.

Джейн никогда не скрывала отвращения и ненависти к мистеру Броклхерсту. На той неделе, когда она появилась в школе, произошло особенное событие: Броклхерст заставил ее забраться на стул перед всем классом, назвал лгуньей – хуже язычницы, как он выразился, – и потребовал, чтобы девочки не водили с Джейн компании (ей-богу, хуже самого Броклхерста было не найти никого во всей школе). В другой раз, как помнилось Шарлотте, мистер Броклхерст отказал девочкам в просьбе выдать дополнительные одеяла, хотя все они чуть ли не поголовно просыпались по утрам с ознобышами (мы посмотрели в энциклопедии: «ознобышами» называются красные или синюшные пятна на пальцах рук и ног, болезненно зудящие и вызванные воздействием холода; ну, и кто после этого станет спорить, что Броклхерст – чудовище?!). Тогда Джейн тихонько пробормотала себе под нос: «С ним надо разобраться».

И вот теперь с мистером Броклхерстом кто-то разобрался. Окончательно и бесповоротно. Совпадение? Шарлотта так не думала.

Джейн подняла глаза от рисунка и улыбнулась.

– О, привет, Шарлотта. Чудесный денек, правда?

– Правда, – улыбнулась Шарлотта в ответ. Да, она подозревала Джейн в убийстве Броклхерста, но не перестала считать ее лучшей подругой.

Они с Джейн Эйр – родственные души. Обе бедны, как церковные мыши: Джейн – сирота без гроша за душой, Шарлотта – дочь пастора. Обе – просты и невзрачны. Даже немного похожи: обе болезненно худые (в ту эпоху общепринятый канон красоты предписывал дамам обладать приятными округлостями), с одинаковым, несколько желтоватым цветом лица, ничем не примечательными каштановыми волосами и карими глазами. Они принадлежали к самому, пожалуй, загадочному из человеческих типов – через таких людские взгляды проходят насквозь, не задерживаясь на них ни на секунду. Отчасти, возможно, потому, что и та и другая были «маленькими» – то есть невысокого роста, миниатюрными, petite[3], как говорят французы и как предпочитала характеризовать себя Шарлотта.

И в то же время, если кому явилась бы охота присмотреться, тот заметил бы внутри них особую красоту. Шарлотта знала Джейн как человека доброго, внимательного и чуткого. Даже совершая убийство, она, вероятно, думала только о других.

– Какая у тебя сегодня тема? – Шарлотта подошла к мольберту и поднесла к глазам очки, чтобы получше рассмотреть незаконченный набросок.

Он представлял собой идеально четкое изображение вида, который открывался с их точки обзора: пестрая в солнечных лучах лощина, зеленые ветви деревьев, колышущиеся травы. Все, как на самом деле, только на переднем плане картины изображена девушка в белом платье, с золотистыми волосами. Она часто появлялась на рисунках Джейн.

– Очень даже неплохо, – оценила Шарлотта. – И выражение ее лица у тебя получилось такое… умное.

– Она-то уверена, что умна, – усмехнулась Джейн.

Шарлотта опустила очки.

– По-моему, ты говорила, что это просто фигура, а не реальный человек.

– Нет, не реальный, – быстро подтвердила подруга, – но знаешь, как случается… Ты кого-то рисуешь, и этот кто-то вдруг оживает в твоей голове.

Шарлотта кивнула.

– Человек, обладающий творческим даром, владеет чем-то, чему он сам не всегда хозяин. Чем-то, что временами странным образом обретает собственную волю и действует само по себе.

Джейн не отвечала. Шарлотта снова подняла очки к глазам и внимательно посмотрела на вторую девушку. Та стояла, уставившись в пустое пространство перед собой. Как всегда…

– Ты что, собираешься уехать из «Ловуда»? – спросила Шарлотта. – Решила поступить куда-нибудь гувернанткой?

(Перед девушками из этой школы открывался один-единственный доступный жизненный путь: преподавание. Кому-то, как самой Джейн, удавалось стать сельской учительницей или даже классной наставницей в каком-нибудь заведении вроде того же «Ловуда», кому-то – гувернанткой в зажиточном семействе. Последний вариант считался самым удачным.)

Джейн опустила взгляд на свои ноги.

– Да нет, ничего подобного. Я просто… просто воображала себе другую жизнь.

– Я тоже все время воображаю, как покидаю «Ловуд», – поддержала ее Шарлотта. – И упорхну хоть завтра, если представится возможность.

Но ее подруга покачала головой.

– А я не хочу уезжать из «Ловуда». Поэтому и осталась после того, как закончила курс. Я не могу уехать.

– Но почему же?

– Здесь мой дом, здесь… мои друзья.

Шарлотта почувствовала себя очень польщенной. Ей и в голову не приходила мысль, что Джейн остается в «Ловуде» просто потому, что не хочет разлучаться с нею. Ведь «благодаря» мистеру Броклхерсту Шарлотта, насколько можно было судить, оставалась ее единственной подругой здесь (она с самого начала наплевала на приказ не водиться с Джейн). Да и что на свете ценнее дружбы – особенно для такой девушки, как мисс Эйр, у которой толком и родных-то не имелось (Шарлотта же была средней из шести детей, что казалось ей и счастьем и проклятием одновременно).

– Я все-таки думаю, тебе лучше вырваться на свободу, если сможешь, – сказала она великодушно. – Конечно, я стану скучать по тебе, но ты ведь художница. Как знать, сколько всего прекрасного скрывается за пределами наших унылых мест? Новые виды. Новые люди. – Ее лицо озарилось озорной улыбкой. – И… мальчики.

Джейн зарделась.

– Мальчики, – пробормотала она себе под нос. – Ну да.

Девушки помолчали, мысленно представляя себе разных «мальчиков» этого бренного мира. Затем «хором» вздохнули весьма тоскливым образом.

Вам, дорогие читатели, такая озабоченность парнями может показаться глуповатой, но не забывайте, что действие происходит в Англии 1834 года (то есть еще до Чарльза Диккенса, но уже после Джейн Остин). В ту эпоху женщинам внушали: лучшее, что с ними может произойти, – это замужество. Брак, желательно с человеком состоятельным. Настоящая удача – захомутать кого-нибудь, при этом привлекательного внешне, или с даром развлекать и забавлять окружающих, или с хорошей собакой. Но самое главное, единственное, что имеет значение в любом случае, – это пристроиться к мужчине. Любой подойдет по большому счету. У Шарлотты и Джейн в этом отношении складывались хилые перспективы (учитывая их вышеописанную бедность, невзрачность, незаметность и миниатюрность), но это не мешало им представлять себе, как их буквально ураганом сметает с ног и увозит за собой какой-нибудь прекрасный незнакомец, который наплюет на их бедность и невзрачность, разглядев в них нечто, достойное любви.

3

Миниатюрная, маленькая (фр.).