Страница 3 из 15
Действительно, куда ж им деться, как не в собственную одноразовую жизнь, и ее следует использовать с максимальной выгодой, которую каждый понимает по-своему – в силу собственного интеллекта, но его-то всегда не хватает!
Однако среди них есть и своего рода оптимисты. Например, основоположник космонавтики К.Э. Циолковский хитро полагал, что после смерти он вполне естественно выпадет из времени, то есть не будет ощущать его хода, но атомы, составляющие его тело, когда-то соберутся точно так же, и он снова появится на свет таким же молодцом и будет так же жить-поживать, причем эта новая жизнь случится для него сразу же после смерти, поскольку гигантский (по теории вероятности) промежуток времени от и до для него значения не имеет.
Правда, он тут не учел вполне возможный возврат вместе с нужной композицией атомов памяти о прежней жизни, сохранившей все её превратности.
Это обстоятельство, безусловно, лишает «новую» жизнь всякого интереса в силу отсутствия поступления неизвестной еще информации.
Зная заранее смолоду все основные жизненные перипетии в их последовательности и неизменности, имея «на руках» перечень типичных ошибок и способов их исправления или устранения, человек теряет интерес к жизни и тем самым ее смысл, превращаясь в вечного старичка-мудреца, для которого понятна даже смерть с ее последствиями.
Наступившая таким порядком жизнь неизбежно становится невыносимо скучной. К тому же, за ней следуют точно такие же жизни. Эти однообразные жизни, вследствие одинаковости появляющегося вновь и вновь, в частности, организма именно Константина Эдуардовича и всего приклада к нему, следующие друг за другом непрерывно, должны производить не что иное, как сплошной и вечно длящийся кошмар.
Если выразиться лаконично, то отягощение прошлым означает потерю будущего.
Этот забавный поворот к атеистическому оптимизму показывает всю сомнительность атеистической веры в ничто за гробом даже в своем самом, на первый взгляд, эффективном выражении.
Кроме того, среди атеистов обнаруживаются и сектанты в виде агностиков. Эти липовые атеисты теряют правильную атеистическую веру в одноразовость собственного существования, утверждая, что на самом деле ничего толком про тот свет неизвестно. А это значит, что в целом непонятно, что с нами будет. В результате, они ввергают и себя, и своих последователей этой половинчатостью в состояние неопределенности, то есть отравляют и так короткую жизнь непонятностью того, во что же нужно верить и что же нужно делать в связи с этим, подвергая тем самым моральные устои непрерывной тряске.
Однако большинство людей тайно или явно верит в то, что жизнь так просто кончится не может. Как же так: строили, строили, а тут раз – и всё сгорело! Это непорядок! Значит, будем жить во что бы то ни стало хоть как-то. А что там – в потустороннем – на самом деле – не столь уж важно.
По этой существенной причине обширная когорта оптимистов, верующих в вечную жизнь под главенством некоего Высшего существа, а не в соответствии с механистической гипотезой К. Э. Циолковского, разделилась на множество конфессий – поменьше и побольше, во главе которых стоят большей частью жуликоватые или фанатичные попы, обирающие наивную, то есть оптимистичную паству.
Тем не менее, глупа эта паства или умна, ей приятно чувствовать себя выше остальных, которые не приобщены к тайне вечной жизни. Поэтому храмы никогда не опустеют. Человек в силу ограниченности собственного разума без веры жить не может, атеист он или, к примеру, католик. И попы, и ученые объясняют всем прочим всё непонятное им самим доходчивыми словами, которые они умеют, в отличие от прочих, находить, подобно древним софистам, внушая своим адептам преимущество именно той фальшивой на самом деле истины, которую только они и познали в своей неприкрытой наготе.
Можно сколько угодно издеваться и над атеистами, и над верующими в вечную жизнь под водительством Высшего существа, но всё же следует признать, как это ни покажется многим довольно странным, человека перлом создания потому, что, в отличие от всей прочей живности, он способен и впадать в заблуждения, и исправлять собственные ошибки в соответствии не просто с тем или иным разумением, но в полном осознании себя помня прошлое и планируя будущее.
А причиной этого частичного выпадения из природного круговорота является происшедшее с ним преобразование из приматов в гоминиды, а потом и в Homo sapiens с тем главным отличием от остальных живых существ, что эти уже люди оказываются способными осознавать себя и свои действия, оставаясь тем не менее природными организмами, действия которых обусловлены инстинктами и рефлексами.
Осознание себя приподнимает человека над окружающим, отделяя его от природы в степени, зависящей от развития его самосознания.
Человек, в отличие от всего остального живого, начинает понимать безжалостность, равнодушие, медлительность природы, в которой всё построено на взаимном пожирании, на действии случайности (мутации в геноме), определяющей ее развитие и порядок в ней.
Человеку страшно жить в столь колеблющемся мире, но вместе с тем он боится и смерти, сопровождаемой ужасом разложения тела.
Поэтому он полнится отвращением к окружающему, представляя себя падшим откуда-то ангелом, который снова должен вернуться в тот неизвестный, непознаваемый, но должный мир бессмертия, спокойствия и доброжелательности.
Столь страстное и неизменное желание провоцирует возникновение у него двух свойств.
Во-первых, возврат в потусторонний мир покоя и счастья надо заслужить, раз уж ты из него вывалился по каким-то веским причинам в иной – жестокий мир.
И человек начинает пытаться преодолевать утилитарность и аморальность своего низшего (животного) сознания созданием справедливых нравственных норм для всех людей без изъятия.
Наиболее успешной попыткой формулирования этого морального кодекса в отношении распространения по миру была Нагорная проповедь Христа, в которой всё было правильно, но неприменимо для реальной жизни. Другими словами, эти моральные заповеди установили горизонт стремлений, отделив реальное от запредельного.
Естественное расстройство от подобной противоречивости, базирующейся, в сущности, на двойственности сознания человека – высшего и вместе с тем животного, вызвало появление второго замечательного свойства, отразившегося в возникновении церквей. В частности, в лице Христианской церкви была установлена связь несчастных народов с потусторонним счастливым и справедливым миром, персонифицированным в лице самого высокого, недостижимого, непонятного, но всемогущего, всепроникающего, всезнающего, вечного и нерушимого создателя всего, для того чтобы пострадав здесь, заслуженно вернуться к своему отцу там.
Таким образом, оба эти выстраданные свойства непосредственно проистекают из указанной двойственности человеческого сознания – как животного, так и высшего.
Действительно, раз невозможно вечное счастье в этом нестабильном и ужасном мире всего лишь выживания, но есть понимание этого непреложного факта, то само это понимание, означающее подспудное признание себя отличным от всего прочего именно вследствие осознания себя в мире, непременно ведет человека к признанию лишь частичного и временного присутствия его в реальности, поскольку самосознание было дано не природой, замкнутой на себе, а чем-то или кем-то иным.
И это есть доказательство присутствия иного как в потустороннем, так и в каждом человеке, и связи между ними, которая обозначается религией.
Так вера становится надеждой для каждого, хотя не все в этом признаются, что отличает ее, например, от науки с ее заморочками и явной недостаточностью.
Появление морали означает претворение ее норм в преобразование окружающей среды для вящей пользы всех, что так же может послужить для обретения счастья и покоя в потустороннем.
Потому человечество в значительной степени только и занимается всё время строительством и перестройками, что это нужно не только для какой-то там пользы, но главное – для посмертного обретения того, чего нет здесь.