Страница 36 из 76
— Ешь, мой мальчик, ешь!
Наконец последний кусочек проглочен. Сильвио делает глоток кофе из своей фарфоровой чашки, после чего откидывается на спинку стула и довольно потирает туго набитый живот.
— Какое восхитительное пиршество! Ты согласен? А вам понравился ваш завтрак? — слащаво обращается он к артистам. Те стоят, сбившись в кучу. Эммануил и другие взрослые по краям, дети в центре. Сильвио недовольно качает головой.
— Честное слово, из этих людей даже слова не вытянешь! А ведь я так надеялся услышать от них слова благодарности! — Он сокрушенно вздыхает. — Некоторым людям невозможно угодить! Да, я бы не прочь остаться здесь на весь день, но меня ждут дела! — Он встает и жестом велит мне сделать то же самое. — Завтра премьера! — громко объявляет он. — А еще не все готово!
Сабатини щелкает пальцами. Вперед выходят мужчина и женщина в зеленых комбинезонах и начинают убирать со стола. Сильвио наблюдает за ними критическим взглядом. Они явно нервничают. Я их не виню. Пока не появилась моя мать, он привык быть полновластным хозяином в цирке, сейчас же у него, похоже, еще больше власти, чем раньше.
Он ловит мой взгляд и как будто читает мои мысли. Он наклоняется ко мне и говорит так тихо, чтобы никто его не услышал.
— Наверняка для тебя это небывалое потрясение, Бейнс. Ты думал, что твоя подружка убила меня, но я восстал из мертвых. Более того, теперь я намного сильнее, и у меня больше власти и решимости защитить мой цирк от разрушительных воздействий. Я знаю, что ты думаешь. Тебе кажется, что ты ненавидишь меня, но ты даже не знаешь, что такое ненависть, пока еще нет. — Он говорит еще тише. — Я заставлю тебя ненавидеть меня. Ненавидеть и бояться. Ты еще пожалеешь о том, что сделал. Это я тебе обещаю. У меня на тебя прекрасные планы. — Он усмехается и шепчет мне на ухо. Его жаркое дыхание щекочет мне лицо. — Твоя мать четко распорядилась, чтобы ты не выступал на сцене. Но она не запретила тебе помогать за кулисами.
Я поворачиваю голову, и мы пару секунд смотрим друг на друга. Затем он отодвигает свой стул.
— Отлично. Все вон отсюда! Быстро! Выполняйте свои поручения. Все, кроме клоунов. Эти остаются здесь.
Артисты молча выходят из сарая. В конце концов, остается лишь небольшая кучка людей. Лия и группа парней, друзей Шона, — тех, что и так ненавидели меня еще до того, как уволокли их товарища, а после этого я у них на глазах еще и сел завтракать с Сильвио. Они стоят, угрюмо уставившись в пол.
— Как вы все знаете, нам давно мешала одна неприятная проблема с вашим маленьким клоунским номером, хотя он и обещает быть интересным. Мне уже давно был нужен кто-то, кто помогал бы с реквизитом и… — Сильвио делает паузу, — управлял требуемыми эффектами. Кто-то за кулисами, кто следил бы за тем, чтобы все шло гладко. До сих пор я был вынужден полагаться на самых разных людей, от которых будет больше пользы в других местах. Но теперь все изменилось. Бог внял моим молитвам и послал мне Бенедикта. Я уверен, вы согласитесь, что есть нечто особенное в том, что теперь эти обязанности будет выполнять тот, кто еще недавно был не просто Чистым, а самым Чистым из Чистых! Во время этой финальной репетиции я буду зорко наблюдать за тем, чтобы Бенедикт четко выполнял свои обязанности. О боже! — Сабатини подпрыгивает и в прыжке стукает каблуками друг об друга. — Вот это будет веселье!
Хошико
Я смотрю на полные надежды лица детей Прии, и мое сердце сжимается от боли. Что я должна им сказать? В таких вопросах я ужасная трусиха. Я несколько недель набиралась мужества, чтобы сказать Грете про Амину.
Закрываю глаза и вижу, как тело Амины раскачивается под куполом цирка. Я вижу его каждую ночь и каждый день, иногда в самые неподходящие моменты. Затем вспоминаю несчастное лицо Греты, когда я наконец сказала ей правду. Я старалась не вдаваться в подробности, но от нее было не так-то просто отделаться: она задавала вопрос за вопросом, пока не вытащила из меня всю правду об этой ужасной истории.
Бен горевал по Прии так же сильно, как я горевала по Амине. Мы даже не сразу смогли поговорить об этом, но когда, в конце концов, рассказали друг другу о наших утратах и чувстве вины, о том, что терзало нас обоих, сблизились еще сильнее. По словам Бена, если бы не он, Прия осталась бы жива. Ее бы не настигло столь ужасное наказание. И если бы не я, моя Амина до сих пор была бы жива. Она погибла, защищая меня, защищая Бена.
Я ненавидела себя за это, еще как ненавидела, но Бен раз за разом повторял одни и те же слова: «Амину убил Сильвио. Сильвио и цирк, а не ты». Он говорил это так часто, что постепенно я начала понимать, что он прав: не моя вина в том, что Амину убили, это дело рук Сильвио, а Сильвио уже мертв. Что бы ни случилось, я его уничтожила, и душа Амины может упокоиться с миром.
Я же раз за разом говорила Бену:
— Ты тоже не убивал Прию. Это не твоя вина. Это твоя мать, твоя мать и цирк. Твоя вина лишь в том, что тебе было не все равно. Ты разглядел за ложью правду.
Думаю, ему было даже тяжелее, чем мне. То, какой он увидел Прию в конце, увидел, что они с ней сделали, было выше человеческого понимания.
И теперь ее дети здесь, они смотрят на меня и хотят знать, почему их мама не вернулась домой.
Бен много говорил о них, хотя сам никогда не встречал. Когда Прия умерла, он пообещал самому себе найти их. Он рассказал мне, что говорила о них Прия и как светилось при этом ее лицо. Бен хотел рассказать об этом им, чтобы они тоже знали. Он чувствует ответственность за них. Чувствует, что он перед ними в долгу.
Теперь его здесь нет, потому что он сдался властям ради меня, а они здесь и просят меня сказать, где она, и я знаю, что должна сообщить им правду.
Лица Греты и Джека серьезные и задумчивые, как и мое. Но это не их забота, а моя. Только моя. Я должна это сделать ради Бена.
— Я слышала про вас, — говорю я, и мой голос чуть-чуть дрожит. — И я должна вам кое-что рассказать. Как вы смотрите на то, чтобы нам втроем прогуляться?
Так мы и порешили.
Я выхожу из лачуги. Мы идем по узкой тропинке, садимся на поросший травой курган на окраине трущоб, и я рассказываю им правду об их матери. Но не всю. Я не рассказываю им про тот ужас, который сотворили с ней после смерти, лишь ту правду, которую они должны услышать. Но даже так, их лица перекошены от горя, они прижимаются друг к дружке, прижимаются ко мне. Эта правда заставляет нас всех расплакаться. Правда о том, что их мать никогда не вернется. Правда о том, что она мертва.
Бен
Сильвио остается за столом, а охранники выводят меня вместе с Лией и остальными из сарая. Они гонят нас, как скот, через поле, через ворота, мимо десятков аттракционов и каких-то странных зданий к голове огромного клоуна на вершине одного из маленьких холмов.
Когда мы подходим ближе, я понимаю, что это здание. Яркий, красно-белый купол, который я видел издали, когда приехал сюда, — это остроконечная шляпа клоуна. Его огромное раскрашенное лицо — фасад. Впереди — блестящий красный нос, по бокам из-под шляпы выбиваются кудрявые рыжие волосы. В огромных белых зубах — дверь.
Как только мы ступаем на узкую красную дорожку, что ведет к нему, начинает играть музыка.
Я смотрю на широкую клоунскую улыбку.
Жаль, что здесь нет Хоши.
То есть как хорошо, что ее здесь нет. На самом деле я не хочу, чтобы она была здесь. Надеюсь, она уже за много миль отсюда. Надеюсь, она свободна.
Но если бы она перенеслась сюда всего на одну секунду, только и всего. Если бы я мог увидеть ее прямо сейчас, ко мне бы вернулась храбрость. Она всегда делала меня храбрее. Рядом с ней мне хочется быть хорошим человеком. Она делала меня лучше. Если бы я мог увидеть ее, обнять на мгновение, она бы поделилась со мной своей силой. Трудно быть храбрым, когда не знаешь, где она, не знаешь, что она делает, не знаешь, в опасности она или нет.