Шоу непокорных

Вскоре со всех сторон раздается скрежет запоров, и все медленно выбираются в коридор. Лично мне страшновато выходить из крошечной каморки, в которой я, скорчившись, просидел всю ночь. Теперь мне понятно, почему все безо всяких понуканий поспешили в свои камеры.

Накануне вечером, когда я вошел сюда, царящая здесь вонь показалась мне омерзительной, сейчас же она просто невыносима. Смесь животного запаха, запаха мяса и волчьих экскрементов, которые они оставили повсюду. В коридоре я замечаю девушку с метлой в руках. Сморщившись от отвращения, она сметает в кучу волчье дерьмо.

Ко мне подходит Эммануил.

— Ну, как? Жив? — спрашивает он.

Я киваю.

— И так каждую ночь?

Теперь кивает он.

— Да. Каждую ночь. Они пытаются сломить нас, лишить нас остатков духа. — Он хмурится. Это придает ему свирепый вид. — Этого нельзя допустить. И мы не допустим.

— И что дальше? — спрашиваю я.

— Завтрак, если нам повезет, и репетиции.

— Но я не выступаю. Так сказал Сабатини. Что же мне прикажут делать?

— Наверное, строить, чистить, устанавливать декорации. Не переживай, тебе наверняка найдут применение. Завтра будет команда свистать всех наверх.

— Что же такое произойдет завтра? — спрашиваю я.

Эммануил непонимающе смотрит на меня.

— Что будет завтра? Разве ты не знаешь? Завтра премьера. Завтра цирк дает свое первое представление.

Хошико

В прихожей Кадира Грета, Джек и Рози сидят на краешках стульев. В глазах у них отразилась тревога.

— Хоши! Слава богу! — Грета едва не сбивает меня с ног, так быстро она бросилась ко мне. — Что случилось?

— Какие-то типы схватили меня, когда вы все спали. Они собирались сдать меня полиции. — Я смотрю на Кадира, наблюдая за его реакцией. — Кадир меня спас.

Он снисходительно улыбается:

— Как я уже сказал, ничего особенного. Вообще-то, я считаю, что настоящий герой дня — это Боджо.

Он протягивает Боджо руку. Тот смотрит на Грету, похоже, в ожидании одобрения, после чего подскакивает к Кадиру.

— Боджо сказал нам, что ты пропала! — гордо заявляет Грета. — Он разбудил нас! Он был очень расстроен, указывал на дверь и закрывал лапками рот, как будто был в ужасе. И мы поняли, что что-то случилось! Тогда мы побежали к Рози, и она отправила нас сюда.

Джек поднялся со стула и протянул Кадиру руку.

— Спасибо, — говорит он. От его задиристости не осталось и следа. — Огромное спасибо.

— Я дал слово, — отвечает Кадир и смотрит на протянутую руку Джека. — Прошу меня извинить. У меня есть срочное дело. А-а-а, — говорит он, когда дверь открылась вновь и его подручные втащили двоих похитителей. — А вот и оно.

Он попросил нас покинуть комнату. Мы проводили Рози домой, после чего вернулись в свою лачугу. Все молчали. Наверно, потому, что все были потрясены. Всю дорогу домой Грета зевала, Боджо каждый раз театрально ее копировал. В считаные минуты после нашего возвращения оба уже заснули, свернувшись комочком в моих объятьях. Их сон настолько глубокий, что они не слышали никаких ночных звуков.

Они-то не слышат, а вот мы с Джеком слышим. В тусклом свете утра я встречаюсь с ним взглядом. Его глаза смотрят на меня хмуро, с тревогой. Со стороны резиденции Кадира через все трущобы до нас долетают душераздирающие крики человеческой боли — крики пыток, крики агонии.

Бен

Через несколько минут открываются двери и появляются вооруженные охранники. Они выводят нас по крутой бетонной лестнице наверх, а потом конвоируют в старый и шаткий большой сарай, расположенный на дальнем конце поля. Похоже, он стоял здесь долгие годы, задолго до того, как в этом месте решили построить новый, сверкающий огнями цирк. Я никогда раньше не бывал в сарае, но внутри он кажется мне знакомым. Это точно такое же помещение, о каких я когда-либо читал или видел по телевизору. Тускло освещенный, полный ядреных запахов сена и животных. Он разделен на стойла, каждое с поилкой и яслями, а в задней его части устроен огромный чердак, полный сена.

Здесь стоят лошади, которых мы видели прошлым вечером. Одна из них, самая высокая — паломино Сильвио. Она тихо ржет, когда мы проходим мимо, и встряхивает шелковистой гривой. Не считая лошадей, это обычный сарай. Ах да, не считая также верблюдов и — вот это да! — настоящих слонов в тесном углу. Их двое: те самые, которых я видел накануне, они стоят бок о бок. Массивные тяжелые цепи удерживают их за мощные ноги. Когда мы входим, животные смотрят на нас, а затем продолжают трапезу, терпеливо пережевывая корм. Львов нет, чему я более чем рад. Нет и волков. Как я понимаю, этот сарай предназначен для травоядных животных. Он чем-то напоминает экзотический рождественский вертеп.

Охранники сгоняют нас вместе, в самую большую группу, словно еще одно стадо крупного рогатого скота.

— Что происходит? — спрашиваю я Иезекиля.

— Мы здесь едим. — Он восхищенно улыбается мне, как будто сообщает хорошие новости. — Через минуту принесут еду и воду.

Вокруг разбросаны тюки сена, и люди опускаются на них, не сводя глаз с двери. В конце концов, появляются четыре охранника с огромными контейнерами. Один из них — наполненный водой чан, другой — кормушка, наполненная липкой серой массой. Как только я вижу еду, то понимаю, насколько проголодался. Остальные уже вскочили на ноги и выстроились в очередь.

Бросается в глаза, что никто не отпихивает соседей, не лезет вперед, не огрызается на собратьев, как делали волки. Здесь правит не сила. Здесь правят справедливость и доброта. Детей подталкивают вперед, и первой в очереди оказывается самая маленькая девочка. Остальные выстраиваются по росту, только в обратном порядке. Самый последний в очереди — рослый Эммануил.

Один за другим люди выходят вперед, делают глоток из большого контейнера и отходят, уступая место следующему, а сами переходят к корыту. Здесь они опускаются на колени и руками набивают себе в рот мерзкую липкую массу.

Глядя, как они едят корм для животных из этой грязной кормушки, я готов от стыда провалиться сквозь землю. Нет, мне стыдно не за них, а за то, в какое ужасное, бесчеловечное место превратился мир. И как мы опустились до такого?

Эммануил замечает меня и подходит ближе:

— Бен? Ты не хочешь пить? Ты не голоден?

Если честно, я умираю с голода, но не могу позволить себе объедать их, истощать их и без того скудный рацион.

— Не очень, не так, как вы, ребята.

— Чушь. Ты сейчас один из нас. Будь добр, займи свое место в очереди! — Эммануил подталкивает меня вперед, остальные расступаются, уступая мне дорогу. Я оказываюсь среди группы парней и чувствую их напряжение. Я ощущаю его едва ли не кожей, мощное и колючее, однако никто ничего не говорит. Строгого взгляда Эммануила достаточно, чтобы все помалкивали. Похоже, здесь есть своя иерархия — в этой «стае» Эммануил определенно альфа-самец, но он занимает это место заслуженно, благодаря своей справедливости и всеобщему уважению, а также потому, что он здесь самый старший. Впрочем, и самый сильный, что наверняка тоже играет свою роль.

Я оглядываюсь. Шон стоит через пару человек от меня. Его руки, обмотанные толстым слоем грязных бинтов, сжаты в кулаки. Его глаза буквально прожигают мою спину. Мы сейчас стоим так близко друг к другу, что мне слышно, как он шепчет оскорбления в мой адрес.

— Чистый ублюдок! — бормочет он себе под нос. — Чистая сволочь!

Я не виню его в том, что он ненавидит меня. Взгляните, как он живет, посмотрите, как Чистые, в том числе моя мать, обращаются с ним! На его месте я бы тоже ненавидел такого, как я, — даже Хоши какое-то время меня ненавидела.

Впереди послышался какой-то шум. Двери сарая распахнулись. Входят еще четыре охранника. Они вносят стол и стулья и осторожно ставят их в центре сарая.

Стол сделан из кованого железа, украшен завитушками и выглядит жутко старомодно; его покрывает белая скатерть. Входит еще один охранник. Аккуратно кладет салфетки, расставляет столовое серебро и бокалы.