Девятнадцать минут

В подвале уже стоял другой полицейский, заслонявший Льюису поле зрения. Здесь, внизу, было холоднее, чем в жилой части дома, но Льюис продолжал потеть. Ему даже пришлось промокнуть лоб рукавом.

– Эти винтовки, – спросил полицейский, – принадлежат вам?

– Да, я охочусь, – сглотнув, ответил Льюис.

– Скажите, мистер Хоутон, все ли ваше оружие на месте?

Полицейский сделал шаг в сторону, чтобы Льюис мог увидеть содержимое сейфа через стеклянную дверцу. Три винтовки стояли у стенки ящика, как девушки, которых никто не приглашает танцевать. Двух не хватало. У Льюиса подкосились ноги. До сих пор он позволял себе не вполне верить тем ужасам, которые люди говорили о Питере. Позволял себе надеяться, что произошел какой-то кошмарный несчастный случай. Теперь он начал испытывать чувство вины.

Льюис посмотрел полицейскому прямо в лицо, не выдавая своих эмоций, и подумал: «Этому я научился у сына».

– Нет, – сказал он, – не все.

Первое неписаное правило адвоката гласит: веди себя так, будто все знаешь, даже если на самом деле не знаешь ничего. Когда берешься защищать неизвестного тебе человека, у которого, возможно, есть все шансы быть оправданным, а возможно, и никаких, ты должен держаться с ним бесстрастно и вместе с тем произвести на него впечатление. Нужно сразу же установить рамки: босс здесь я, поэтому ты будешь говоришь только то, что я хочу услышать.

Джордан уже сто раз успел побывать в такой ситуации. Сто раз он сидел в этой самой комнате свиданий, ожидая, когда появится его новый временный источник дохода. Казалось, он все здесь видел, никто и ничто его больше не удивит. Потому-то он и был так поражен, когда Питеру Хоутону это удалось. Количество убитых и раненых, ужас на лицах свидетелей, дававших интервью тележурналистам, – принимая во внимание все это, он, опытный адвокат, рассчитывал увидеть кого угодно, только не тощего веснушчатого очкарика.

Преодолев первоначальную растерянность, Джордан подумал: «Это можно обернуть в пользу подзащитного».

– Здравствуйте, Питер, – сказал он. – Меня зовут Джордан Макафи, я адвокат. Ваши родители наняли меня, чтобы вас защищать.

Ответа не последовало.

– Садитесь.

Мальчик остался стоять.

– Ну, если не хотите, то и не садитесь. – Джордан, приняв деловой вид, посмотрел на Питера. – Завтра вам предъявят обвинение. Шансов на освобождение под залог нет. Завтра, перед тем как вас повезут в суд, у нас будет возможность ознакомиться с пунктами обвинения. – Помолчав, чтобы Питер переварил информацию, адвокат продолжил: – С этой минуты вы не один. Я буду вас поддерживать.

Может быть, Джордану это только показалось, но два последних предложения как будто бы зажгли в глазах его подзащитного какую-то искру, которая, однако, мгновенно погасла. Питер безучастно уставился в пол.

– Ну хорошо, – сказал Джордан, вставая. – Вопросы есть?

Вопросов, как и следовало ожидать, не оказалось. «Общаться с таким „разговорчивым“ клиентом то же самое, что болтать с кем-нибудь из его наименее удачливых жертв. А может, он тоже жертва», – подумал Джордан, поймав себя на том, что его мысли стали чертовски похожи на мысли жены.

– Увидимся завтра.

Он уже постучал в дверь, чтобы охранник увел мальчика, когда тот вдруг заговорил.

– Скольких я убил? – спросил он.

Джордан, уже взявшийся за дверную ручку, на секунду замер. Потом, не поворачиваясь к клиенту, повторил:

– До завтра.

Доктор Эрвин Пибоди жил на другом берегу реки, в Норвиче, штат Вермонт, и по совместительству преподавал психологию в колледже Стерлинга. Шесть лет назад в соавторстве с несколькими другими исследователями он опубликовал работу на тему насилия в школе. Это было для него просто академическим экзерсисом, о котором он уже почти забыл. Тем не менее филиал компании Эн-би-си в Берлингтоне пригласил Пибоди принять участие в утренней новостной передаче, которую он сам иногда смотрел, пока ел хлопья с молоком, – смотрел исключительно для того, чтобы посмеяться над ошибками безграмотных дикторов. Но когда продюсер сказал: «Мы ищем кого-нибудь, кто может проанализировать ситуацию с психологической точки зрения», Эрвин тут же ответил: «Я к вашим услугам».

– На какие тревожные признаки родителям следует обращать внимание? – спросил ведущий.

– Тревожные признаки? – повторил Эрвин. – Ну, во-первых, молодые люди, склонные к насилию, часто сторонятся своих сверстников и вообще держатся обособленно. Во-вторых, они могут говорить о желании причинить вред себе или другим. В школе у них, как правило, плохо с учебой или их подвергают дисциплинарным взысканиям. Им недостает общения с кем-нибудь, кто помог бы им ощутить собственную значимость.

Эрвин понимал: телевизионщики хотят услышать от него не научные факты, а нечто успокаивающее. Весь Стерлинг, да и весь мир предпочитает думать, будто ребят вроде Питера Хоутона можно распознать. Как если бы способность однажды превратиться в убийцу была родимым пятном на видном месте.

– Значит, можно составить обобщенный психологический портрет школьника, склонного к насилию? – подсказал ведущий.

Эрвин посмотрел в камеру, прекрасно осознавая, что если он сейчас скажет, будто потенциальные убийцы одеваются в черное, слушают странную музыку и отличаются раздражительностью, то под это описание подпадет каждый второй подросток мужского пола. Эрвин знал и то, что человек с серьезным психическим расстройством, захотев пролить свою или чужую кровь, скорее всего, преуспеет в этом. Но, будучи психологом, он понимал и другое: на него смотрят тысячи, если не миллионы глаз, а ему неплохо бы получить должность в Стерлинге. Немного саморекламы не помешает.

– Да, можно, – ответил он.

В семье Хоутон порядок в доме перед сном наводил Льюис: загружал посудомоечную машину, запирал входную дверь и выключал свет, затем поднимался на второй этаж. Лейси обычно уже лежала в постели с книжкой, если ее не вызывали в больницу принимать роды. По пути в свою спальню Льюис заглядывал к сыну, чтобы сказать: «Выключай компьютер и ложись».

Вот и сейчас ноги будто бы сами собой привели его к комнате Питера, в которой полиция во время обыска учинила полный разгром. Может, стоит аккуратно сложить оставшиеся книги и вернуть в выдвижные ящики содержимое, вышвырнутое на ковер? Нет, сейчас это ни к чему. Льюис тихо закрыл дверь.

Лейси не оказалось ни в спальне, ни в ванной. Льюис прислушался. Откуда-то снизу доносились приглушенные голоса. Он снова спустился на первый этаж. С кем же Лейси могла разговаривать в двенадцать часов ночи?

В темном кабинете экран телевизора горел мистическим зеленоватым светом. Этот телевизор так редко включали, что Льюис и забыл про него. Взглянув на привычную бегущую строку срочных новостей Си-эн-эн, он подумал: «А ведь до теракта 11 сентября ее не было. Это с тех пор люди так напуганы, что им каждую секунду нужно быть в курсе происходящего в мире». Лейси сидела на ковре и слушала ведущего, который говорил:

– На данный момент у нас мало информации о том, какое оружие использовал преступник и каким образом он им завладел.

– Лейси, – сглотнув, позвал жену Льюис, – Лейси, идем спать.

Она не шелохнулась, словно не слышала его. Он подошел, дотронулся до ее плеча и выключил телевизор. Прежде чем картинка исчезла, диктор успел сказать:

– По предварительным данным, у стрелявшего было два пистолета.

Лейси повернулась к Льюису, и ее глаза напомнили ему небо в иллюминаторе самолета – бесконечное серое пространство, на которое смотришь и тебе кажется, что ты можешь быть где угодно, или нигде, или везде сразу.

– Они говорят о нем как о взрослом, – сказала Лейси, – а ведь он еще мальчик.

– Лейси, – повторил Льюис.

Она встала и обняла его, как будто принимая приглашение на танец.

В больнице, если внимательно слушать, можно услышать правду. Когда ты лежишь неподвижно, притворяясь спящей, медсестры шепчутся над твоей кроватью. Полицейские обсуждают свои тайны в коридоре. Врачи заходят к тебе в палату, разговаривая о состоянии другого пациента.