Девятнадцать минут

Старшая школа находилась на одной улице с парикмахерской, где он стригся, и всего в двух кварталах от здания, где арендовал офис. Ему неоднократно приходилось защищать питомцев этого учебного заведения, когда у них в бардачке находили травку или они попадались на распитии спиртных напитков. Селена, которая была ему не только женой, но и помощницей, несколько раз ходила в школу поговорить с ребятами по поводу какого-нибудь дела.

В Стерлинге семья Макафи поселилась недавно. Томас, единственный положительный результат неудачного первого брака Джордана, окончил школу в Сейлем-Фоллзе и теперь учился на втором курсе в Йеле. Платя по сорок тысяч долларов в год, отец не успевал следить за планами сына, который, решая свою судьбу, мечтал стать то художником-перформансистом, то искусствоведом, то клоуном. Джордан наконец-то сделал предложение Селене, а когда вскоре после свадьбы она забеременела, они переехали сюда, в Стерлинг, потому что школа округа имела очень хорошую репутацию.

И вот те на!

Смотреть новости Джордан не хотел, но и оторваться от экрана не мог. Поэтому, когда зазвонил телефон, он не пошевелился. Селена, сунув ребенка ему в руки, ответила на звонок.

– Привет, – сказала она. – Как дела?

Джордан обернулся, приподняв брови.

«Томас», – произнесла жена одними губами, а вслух сказала: – Подожди, он сейчас подойдет, – и отдала Джордану телефон.

– Какого черта у вас там происходит? – спросил Томас. – На сайте Эм-эс-эн-би-си только о вашей школе и пишут.

– Я знаю не больше твоего, – ответил Джордан. – Тут совершенный хаос.

– С некоторыми вашими ребятами я пересекался на соревнованиях по легкой атлетике. Просто это… Не верится, что это правда.

С улицы все еще доносился вой сирен «скорой помощи».

– Это правда. Повиси, у меня вторая линия. Нужно ответить.

– Это мистер Макафи?

– Да…

– Я… гм… если я правильно понимаю, вы адвокат? Ваш номер мне дал Стюарт Макбрайд, мой коллега по колледжу Стерлинга…

На экране телевизора стали появляться имена опознанных погибших с фотографиями из школьного альбома.

– Извините, я разговариваю по другой линии, – сказал Джордан. – Может быть, вы представитесь и я вам перезвоню?

– Я хотел спросить, согласитесь ли вы защищать моего сына. Он тот самый… Тот парень из школы, который… – Человек запнулся и на несколько секунд замолчал. – Все говорят, что это сделал мой сын.

Последним подростком, которого защищал Джордан, был Крис Харт. У него тоже забрали из рук дымящееся оружие.

– Вы… Вы возьметесь?

Джордан забыл о Томасе, который висел на первой линии. Забыл о Крисе, чье дело чуть не высосало из него все соки. Он посмотрел на Селену и малыша на ее руках: Сэм извивался, пытаясь достать материнскую сережку. Этот парень, который сегодня пришел в школу и устроил там бойню, тоже чей-то сын. Вопреки всему тому, что о нем еще много лет будут говорить в городе, вопреки тому, что уже сейчас кричат средства массовой информации, этот парень заслуживал справедливого рассмотрения его дела.

– Да, – сказал Джордан. – Возьмусь.

Уже вечером, после того, как саперы обезвредили самодельную бомбу из железной трубки, найденную в машине Питера Хоутона, после того, как в здании школы было собрано 116 стреляных гильз, после того, как специалисты по восстановлению картины происшествия начали изучать вещдоки и анализировать расположение тел и были готовы первые из сотен снимков для индексированного фотоотчета, детектив Патрик Дюшарм собрал всех участников расследования в актовом зале.

– Мы имеем дело с очень большим массивом информации, – сказал он, стоя на сцене и глядя в полумрак зала. – На нас будут давить, чтобы мы обработали ее быстро и вместе с тем правильно. Поэтому через двадцать четыре часа я снова хочу видеть вас всех здесь, и мы обсудим результаты нашей работы.

Люди стали расходиться. Через сутки к Патрику на стол должны были лечь готовые фотоотчеты, списки улик, отправленных на экспертизу, и списки улик, не отправленных на экспертизу. Все это обещало накрыть его, как лавиной, так что завтра ему уже не грозило отличать день от ночи.

Криминалисты разошлись по разным частям здания, чтобы продолжить работу без перерыва на сон, а детектив Дюшарм направился к своей машине. Дождь перестал. Патрику нужно было вернуться в отделение: ознакомиться с результатами обыска в доме Питера Хоутона и поговорить с его родителями, если они по-прежнему этого хотят. Но автомобиль словно бы сам собой повернул в сторону больницы и встал на парковку. Войдя в приемный покой и показав свой жетон, Патрик спросил у медсестры:

– К вам сегодня поступило много детей. Одной из первых была девочка Джози…

Медсестра занесла руки над клавиатурой:

– А как фамилия?

– В том-то и дело, что я не знаю.

Компьютер выдал длинный список имен. Медсестра ткнула пальцем в монитор:

– Кормье. Четвертый этаж, четыреста двадцать вторая палата.

Патрик поблагодарил медсестру и направился к лифту. Кормье. Какая-то знакомая фамилия. Довольно распространенная. Может, встречалась Патрику в газете или в каком-нибудь телешоу? Пройдя мимо медсестринского поста, он зашагал по коридору. Дверь в палату Джози оказалась открытой. В полутьме был виден силуэт девочки, сидящей на кровати, и женщины, стоящей рядом. Они разговаривали.

Тихонько постучав, Патрик вошел. Джози посмотрела на него, явно не узнавая. Женщина обернулась.

«Кормье! – осенило Патрика. – Судья Кормье. Ну конечно». Еще до своего перевода в главный суд первой инстанции она несколько раз вызывала его, детектива Дюшарма, в качестве свидетеля. Сам он, когда ему требовался ордер, обращался к ней в последнюю очередь: судья Кормье когда-то была государственным защитником, а это значило, что, как бы беспристрастно она ни судила сейчас, в прошлом она играла на стороне противника.

– Здравствуйте, Ваша честь, – сказал Патрик, подходя ближе. – Не знал, что Джози – ваша дочь. Как ты себя чувствуешь? – обратился он к девочке.

Джози по-прежнему смотрела на него удивленно:

– Мы знакомы?

– Я вынес тебя из… – Патрик замолчал, потому что судья Кормье тронула его за локоть и отвела в сторонку.

– Джози ничего не помнит, – прошептала судья. – Почему-то решила, что попала в аварию, а я… – Она осеклась. – Я не смогла сказать правду.

Патрик понимал: когда кого-то любишь, не хочешь, чтобы человек именно от тебя услышал те слова, из-за которых его мир рухнет.

– Хотите, я скажу?

Судья Кормье, с секунду подумав, благодарно кивнула.

Патрик снова повернулся к Джози:

– Ты в порядке?

– Голова болит. Врачи говорят, сотрясение. Поэтому меня оставили здесь на ночь. – Подняв на Патрика глаза, Джози добавила: – Наверное, я должна сказать вам спасибо за то, что вы спасли меня. – Вдруг на ее лице мелькнула тревога. – А вы не знаете, что с Мэттом? С парнем, который был со мной в машине?

Патрик сел на край кровати.

– Джози, – начал он мягко, – автомобильной аварии не было. Происшествие случилось в школе. Один из учеников начал стрелять.

Девочка замотала головой, чтобы не слышать следующих слов, но они все-таки прозвучали:

– Есть убитые. Один из них Мэтт.

Глаза Джози наполнились слезами.

– С ним все в порядке?

Патрик посмотрел на мягкую вафельную ткань одеяла:

– Мне очень жаль.

– Нет! Это неправда!

Джози набросилась на Патрика. Судья Кормье подскочила и постаралась удержать дочь, но та продолжала неистово кричать, плакать, царапать детектива по лицу и барабанить кулаками по его груди. Из дальнего конца коридора на шум примчались две медсестры. Выставив и мать, и детектива из палаты, они вкололи Джози успокоительное.

Оказавшись за дверью, Патрик прислонился к стене и закрыл глаза. Боже правый! Неужели ему придется каждому свидетелю причинять такую боль! Он уже хотел извиниться перед судьей за то, что вывел ее дочь из себя, но прежде, чем успел это сделать, судья Кормье набросилась на него точно так же, как Джози: