Немного ненависти

– Пока без жертв, но время еще есть.

Итак, вот он какой, голос Стура Сумрака. Звучит чересчур капризно для такого прославленного воителя. Словно у ребенка, собирающегося закатить истерику.

– Эти южане – как жидкая подливка, постоянно куда-то утекают. Девять Смертей имел возможность драться с Тридуба, с Черным Доу, с Хардингом Молчуном и всеми остальными. Как завоевать себе великое имя, если нет великих врагов, чтобы с ними сравниться?

Недолгая пауза.

– Да, это тяжело, – отозвалась женщина.

– Чудесница, у меня для тебя задание. В этих лесах прячется девчонка. – У Рикке тошнотворно засосало в животе, хуже, чем просто от голода. Она вжалась в обрыв так, словно могла стать единым целым с землей. – Я ее хочу.

Энтузиаст мочеиспускания жизнерадостно хохотнул:

– Кто ж не хочет девчонку в этих лесах? – Молчание, словно соль шутки ни до кого не дошла. Рикке, во всяком случае, точно не собиралась смеяться. – Ну хорошо, и как нам отличить эту девчонку от других?

– Говорят, она все время дергается. И еще у нее в носу золотое кольцо и, возможно, крест, нарисованный поверх глаза.

Рикке дотронулась кончиком языка до кольца в своем носу и прошептала:

– Твою мать!

– С ней, возможно, будет еще какая-то ведьма-горянка. Эту можете убить. Но девчонка нужна мне живая!

– Должно быть, важная персона, – заметила женщина, которую называли Чудесницей.

Сумрак хохотнул, будто сова заухала:

– Так в этом же все и дело! Она дочка Ищейки.

– Дважды м-мать, – беззвучно выдохнула Рикке.

– Ш-ш-ш! – прошипела Изерн.

– И что будет, если мы ее поймаем?

Невеселое хмыканье.

– Ну, если бы ее заполучил мой отец, скорее всего он вернул бы ее за выкуп или сделал из нее приманку, использовал бы как-нибудь, чтобы повернуть по-своему, когда зайдут переговоры о мире. – Это слово Сумрак выговорил с таким отвращением, словно оно было тухлым на вкус. – Ты знаешь моего отца. Сплошные планы и интриги.

– Да, Кальдер Черный всегда был умным человеком, – отозвался мужчина.

– Я смотрю на вещи по-другому. Мое мнение: если хочешь сломать своих врагов, сломай то, что они любят. Как я слышал, престарелые дурни Ищейки действительно любят эту припадочную тварь. Она для них что-то вроде талисмана. – По голосу было слышно, что он улыбается. – Поэтому, если она попадется мне, я ее раздену, хорошенько отхлестаю кнутом, выдерну зубы, а потом, может быть, отдам бондам, чтобы они ее оттрахали – между шеренгами, чтобы все слышали, как она визжит.

Ненадолго воцарилось молчание. Рикке слышала собственное хриплое дыхание. Пальцы Изерн крепко стиснули ее предплечье.

– Или, еще лучше, я дам ее трахнуть моему коню. Или моим псам. Или… не знаю, может, борову?

– Как ты собираешься этого добиться, черт возьми? – судя по голосу, пожилой мужчина испытывал изрядное отвращение.

– О, нет ничего невозможного, если у тебя хватает воображения и терпения. А после этого я привяжу ее повыше на дереве – каком-нибудь с колючками, – так, чтобы все могли видеть, и вырежу на ней кровавый крест. Поставлю внизу ведро, чтобы собрать ее кишки, и пошлю потом на ту сторону.

– В смысле, пошлешь ее кишки?

– Ну да. В красивой шкатулке. Из твердой древесины, с резьбой. Может, положу туда цветов. Или нет! Ароматические травы – вот что я туда положу. Чтобы старые дурни не унюхали, что там лежит, пока не откроют крышку. – Стур удовлетворенно замычал, словно речь шла о вкусной рыбе, которую он собирался поймать, или ждущем его хорошем обеде, или комфортном кресле на веранде тихим вечером на закате. – Только представь, какие у них будут лица!

И он заклокотал смехом, словно ее кишки в шкатулке были каким-то верхом веселья и остроумия.

– Твою мать! – снова выдохнула Рикке.

– Ш-ш-ш… – прошипела Изерн.

– Но это все в будущем. – Сумрак расстроенно вздохнул. – Рано готовить дичь, пока ты ее не поймал, верно? Мой отец, понятное дело, обещает за девчонку кучу денег. Тот, кто ее добудет, станет богатым человеком.

– Все ясно, вождь. – Женщина, которую называли Чудесницей, явно наслаждалась этим не больше, чем сама Рикке. – Будем смотреть в оба.

– Вот и чудненько. Клевер, можешь продолжать ссать дальше.

– Спасибо, я уже закончил. Думаю, какое-то время сумею продержаться.

До Рикке донесся звук мягких удаляющихся шагов. Наверное, ей следовало сейчас окаменеть от страха – видят мертвые, у нее было на это право. Но вместо этого в груди у нее потихоньку закипал гнев. Этот гнев согревал, невзирая на ледяную воду, бурлящую возле самого ее подбородка. Гнев подталкивал ее выскользнуть из потока с зажатым между зубами ножом и вырезать кровавый крест самому Сумраку, прямо здесь и сейчас.

Отец всегда говорил Рикке, что месть – это бесплодная трата усилий. Что, отказываясь от нее, ты поступаешь как сильный человек, мудрый человек, здравомыслящий человек. Что кровопролитие ведет только к еще большему кровопролитию. Однако его поучения казались сейчас ужасно далекими, предназначенными для другого, более теплого места. Рикке стиснула зубы, сощурила глаза и поклялась себе, что если доживет до конца этой недели, то приложит все усилия, чтобы увидеть, как Стура Сумрака трахает боров.

– Скажу тебе честно, Чудесница, – донесся до нее голос мужчины, которого звали Клевер. Он говорил вполголоса, словно делясь секретом. – Этот ублюдок чем дальше, тем больше вызывает мое беспокойство.

– Хорошо тебя понимаю.

– Сперва я принимал это за лицедейство с его стороны, но сейчас начинаю думать, что внутри у него то же, что и снаружи.

– Хорошо тебя понимаю.

– Ты подумай, кишки в шкатулке? С ароматическими травами?

– Хорошо тебя понимаю.

– Пройдет время, и он станет нашим королем, этот кишечных дел мастер. Королем всего Севера. Вот этот!

Долгая пауза, затем усталый вздох:

– Ни один человек не станет радоваться подобному, если он в здравом уме.

Рикке могла только согласиться. Ей показалось, что она видит их неясные отражения, колышущиеся в воде среди черных ветвей.

– Ты видишь что-то там, внизу?

Она застыла. Онемевшие пальцы судорожно обхватили рукоять ножа. Она взглянула на суровый профиль Изерн с рельефно проступившими мышцами челюсти. Из-под воды показался наконечник ее копья, вымазанный смолой, чтобы на нем не отблескивал свет.

– Что там? Рыба?

– Похоже на то. Сбегать за удочкой, как ты думаешь?

Послышался скребущий звук: Чудесница отхаркивалась. Затем сверху, вращаясь, прилетел комок слизи и шлепнулся в воду.

– Не стоит. Думаю, в этой речушке нам ловить нечего.

Ничего хорошего

Он вернулся домой на закате – солнце уже почти село, оставался только розовый отсвет на спинах черных холмов. Долина уже погрузилась в темноту, но Броуд мог бы пройти здесь и с завязанными глазами. Ему была знакома каждая колея на дороге, каждый камень в полуразвалившейся стене сбоку от нее.

Все было таким знакомым – и таким странным.

После двухлетнего отсутствия можно предположить, что человек ринется сломя голову к своему любимому месту, к любимым людям, с такой широкой улыбкой на лице, что могут треснуть щеки. Однако Броуд брел медленно, словно приговоренный к виселице, и улыбался примерно столько же. Тот человек, что покинул это место, не боялся ничего. Тот, что возвращался, не знал ничего кроме страха. Он даже толком не знал, чего боится. Самого себя, может быть.

Когда в виду показался дом, сгорбленный, в окружении голых деревьев, с полосками света, просачивающегося вокруг ставней, Броудом овладело странное побуждение пройти мимо. Это была странная мысль – что он больше не свой здесь. После всего, что он видел. После всего, что сделал. Что, если он принесет все это с собой?

Однако путь, ведущий мимо, годился только для трусов. Он до боли стиснул кулаки. Гуннар Броуд никогда не был трусом! Спроси кого угодно.

Ему понадобилась вся его храбрость, чтобы постучать в дверь. Больше, чем когда он взбирался по осадным лестницам при Борлетте или возглавлял атаку на пикинеров при Мусселии, и даже чем когда тащил на себе умирающих от лихорадки людей во время последующей долгой зимы. Тем не менее, он постучал.