Немного ненависти

– Не знаю как у кого, а у меня мало времени.

– Вопиющая наглость! – вздохнул Орсо. Она взгромоздила ногу ему на плечо. Он провел ладонью по ее обнаженной коже, слыша ее вздох, чувствуя ее содрогание. Мягко поцеловал голень, потом колено, потом бедро. – Будет ли конец требованиям моих подданных?

Ломатели

– Что это вообще за имя такое – Вик?

– Уменьшительное от «Виктарина».

– О-очень изящно! – насмешливо фыркнула Гриз. Они были знакомы не так давно, но Вик уже начинала от нее уставать. – Готова поручиться, у тебя еще и ублюдочное «дан» перед фамилией! Ну как, ваша милость, я угадала?

Она шутила – но для того, чтобы развеселить Вик, требовалось что-нибудь значительно более смешное. Она взглянула Гриз прямо в глаза.

– У меня действительно когда-то стояло «дан» перед фамилией. Мой отец был мастером-распорядителем королевского монетного двора. У него были огромные апартаменты в Агрионте. – Вик кивнула в том направлении, где, по ее представлениям, располагалась крепость, хотя определить стороны света в этом затхлом погребе было непросто. – Прямо рядом с дворцом. Такие большие, что у нас в холле стояла статуя Гарода Великого – в натуральную, мать ее, величину!

Стоило видеть озадаченное выражение на круглом лице Гриз, освещенном мелькающим светом из крошечного оконца под самым потолком, за которым топали сапоги, стучали копыта и грохотали тележные колеса.

– Что? Ты выросла в Агрионте?

– Ты плохо слушаешь. В Агрионте располагались апартаменты моего отца. Но когда мне было восемь лет, он наступил кому-то на любимую мозоль, и его забрала инквизиция. Как я слышала, вопросы ему задавал сам Костлявый.

Это сообщение окончательно изменило атмосферу. Гриз несколько съежилась, а Огарок, моргая, принялся вглядываться в тени по углам, словно за пыльными стеллажами мог прятаться сам архилектор с дюжиной практиков.

– Мой отец был невиновен, во всяком случае в том, в чем его обвиняли. Но после того, как за него взялся Костлявый… – Вик припечатала стол ладонью, и Огарок подпрыгнул так, что едва не ударился головой о потолок. – Признания посыпались из него как из дырявого мешка. Ему пришили государственную измену и отправили в Инглию, в северные лагеря.

Вик криво ухмыльнулась, хотя настроение у нее было отнюдь не веселое:

– И поскольку никто не любит разделять счастливые семейства, мою маму выслали вместе с ним. А также моего брата, моих сестер и меня. Лагеря – вот где я выросла, Гриз! Так что никогда не сомневайся в моей преданности делу, слышишь, никогда!

В наступившей тишине было слышно, как Огарок нервно сглотнул.

– И как там, в лагерях?

– Прожить можно.

О, сколько грязи, боли, голода, смертей, несправедливостей и предательств пряталось за этой фразой! Черная мгла промозглых рудников, испепеляющий жар горнов, зубовный скрежет ярости и безнадежные всхлипы отчаяния, засыпанные снегом тела… Усилием воли Вик сохранила бесстрастное лицо, запечатав прошлое внутри себя, словно задвинув крышку гроба, кишащего трупными червями.

– Прожить можно, – повторила она более твердым тоном.

Когда лжешь, нужно, чтобы ложь звучала так, словно ты сама в нее веришь. Вдвойне – если лжешь самой себе.

Дверь, взвизгнув, распахнулась, и Гриз резко повернулась в ту сторону. Однако это всего лишь наконец-то пришел Сибальт, за плечом которого маячил Мур, огромный и суровый. Упершись кулаками в столешницу, Сибальт испустил тяжелый вздох. Его благородное лицо прочертили скорбные складки.

– Что случилось? – севшим голосом спросил Огарок.

– Они повесили Рида, – сказал Сибальт. – И Кадбера. И его дочку.

Гриз недоверчиво уставилась на него.

– Но ей же всего пятнадцать!

– За что? – спросил Огарок.

– Просто за разговоры. – Сибальт положил руку на щуплое плечо мальчика и крепко сжал. – Просто за то, что организовывали людей. Убеждали рабочих держаться друг за друга и говорить одним голосом. Теперь это считается изменой.

– Значит, пора завязывать с разговорами, черт возьми! – рявкнула Гриз.

Вик была разгневана не меньше, чем они. Но лагеря научили ее, что любая эмоция – это слабость. Если тебе больно, спрячь свою боль и думай о том, что делать дальше.

– Кого они могли знать? – спросила она.

– Это все, о чем ты думаешь? – Гриз сунула толстый кулак ей под нос и потрясла им. – О своей гребаной безопасности?

Вик посмотрела на кулак, потом ей в глаза.

– Если они знали какие-то имена, они их выдали.

– Только не Кадбер! Он никогда не выдаст!

– Даже когда его дочь начнут жечь каленым железом?

Гриз промолчала. Выражение гнева на ее лице постепенно сменилось потрясением и ужасом.

– Повторяю: если они знали какие-то имена, они их выдали. И кучу других заодно, потому что когда у тебя кончается правда, ты начинаешь врать что придется.

Мур покачал своей огромной, как валун, головой:

– Только не Рид.

– Рид, Кадбер, его дочь, ты, я, кто угодно! Инквизиция явится за всеми, о ком они знали, и это будет очень скоро. Итак, о ком они могли знать?

– Только обо мне. – Сибальт устремил на нее спокойный, ровный взгляд. – Я сам постарался, чтобы обо мне знали.

– В таком случае тебе нужно убираться из Адуи. Ради твоей собственной безопасности и ради безопасности дела.

– Что это ты тут раскомандовалась? – Гриз наклонилась к ней, тыча пальцем. – Кто ты такая, мать твою растак? Ты здесь самая новенькая!

– Может, поэтому я вижу более ясно, чем вы.

Вик опустила руку на пряжку пояса, за которой был спрятан медный кастет. Несмотря на массивное телосложение, она не считала Гриз такой уж большой угрозой. Тем, кто много кричит, обычно требуется больше времени, чтобы раскрутить себя на что-то большее. Однако Вик была готова уложить ее, если понадобится. А если Вик кого-то укладывала, можно было не сомневаться, что поднимется он не скоро.

К счастью для Гриз, Сибальт мягко положил ей руку на плечо и придержал:

– Вик права, мне нужно убираться из Адуи. Сразу же, как только мы нанесем удар.

Мур вытащил грязный бумажный свиток и развернул его на столе. Это была карта города. Сибальт постучал пальцем в районе Трех Ферм, недалеко от места, где недавно начали рыть канал:

– Литейная на Горной улице.

– Только там уже нет никакой Горной улицы, – сказал Мур в своей медленной, тягучей манере. – Все дома снесли, чтобы построить литейные мастерские.

– Там устанавливают новые машины, – сказал Сибальт.

Огарок кивнул:

– Да, я видел, когда проходил мимо. Говорят, из-за этих машин двести человек лишатся работы.

– И что? – спросила Вик, хмурясь. – Мы собираемся их сломать?

– Мы собираемся взорвать их к чертовой матери! – откликнулась Гриз. – Гуркским огнем!

Вик озадаченно моргнула.

– У вас есть гуркский огонь? И много?

– Три бочки, – ответил Сибальт. – Как ты думаешь, этого хватит?

– Если заложить в нужных местах, может, и хватит. Вы знаете, как его использовать?

– Не особенно. – Сибальт ухмыльнулся ей. – Но это знаешь ты. Вы ведь использовали гуркский огонь на рудниках, верно? В Инглии?

– Верно. – Вик посмотрела на него, сощурившись. – Откуда он у вас?

– Какая тебе разница? – рявкнула Гриз.

– Разница в том, надежный у вас источник или нет. Разница в том, сработает это или нет. Потому что иначе он может взорваться слишком рано, и наши ошметки разлетятся по всем Трем Фермам.

– Ну, ты можешь не волноваться, потому что мы получили его из Вальбека, – сообщила Гриз, лучась самодовольством, словно королевский портной. – Прямиком от самого Ткача…

– А ну цыц! – прикрикнул Сибальт. – Лучше никому из нас не знать больше, чем необходимо. Не беспокойся, порошок что надо.

Гриз впечатала кулак в свою мясистую ладонь:

– Нанесем удар за простого человека, а, братья?

– Точно, – прогудел Мур, медленно кивая огромной головой. – Зажжем искру!