Зародыш мира. Начало

– Ты, подойди ко мне.

Мужичок, не бросая своей ноши подбежал ко мне.

– Укладываете лежаки, обустраиваетесь и ждёте меня. Срать и ссать на пол в доме нельзя. На улицу бегайте. Меня не будет пару часов. Понял? – мужичок, вытянувшись как рядовой перед генералом, немигающим взглядом смотрел на меня.

– Пыны…

Меня начал разбирать смех, поэтому я решил добавить колориту в эту пантомиму:

– Оставить! Не Пыны, а – Так точно господин главнокомандующий! – Я как можно страшнее зыркнул на мужичка.

– Так точн гыспыдына гылаванакам!

– Вольно, выполняй поручение!

Мужик стрелой ринулся к своим товарищам, а с ближайших опушек стали подтягиваться другие собиратели.

Что тут можно сказать? Вроде бы пустые оболочки, а всё равно приятно. Если раньше я разговаривал только с голосом в голове, навроде шизофреника, то теперь можно поговорить с разумным, пусть даже в таком зачаточном положении. Даже какая-то забота появилась. Думал сразу их накормить, но думаю, что пару часов они подождут. Наверное. Краем глаза заметил Гаврилу.

– Гаврила, любезнейший, подь сюды… – я подозвал бледнеющего на глазах подопечного, который чуть ли не спотыкаясь ломанулся ко мне.

– Гаварила туть, хазана! – неуклюжие поклонился мне Гаврила.

– Не гаварила, а Гаврила. Понял?

– Пыны, хазана, Гаварила, хазана.

– Тьфу ты ёп твою мать, – меня странный суржик уже начал раздражать.

– Пыны хазана, ту ты оп тава мат, хазана! – меня начало корёжить, я понял, что поводов поржать теперь у меня будет много.

– Гаврила, вы жрать хотите? – меня очень интересовал этот вопрос, так как я понял, что зверья теперь рядом мало.

– Хараш хахана, Гаварила нямя оч, чивеки нямя оч, ту ты оп тава мат, хазана! – Гаврила бухнулся на колени, растеряв всю собранную траву, но тут же спохватился и начал собирать её, тут же вспомнил что делал и снова завалился лбом в землю, но теперь уже крепко держа траву в руках.

Тут меня прорвало, я заржал так, как ни разу не смеялся, попав в этот мир, да чего уж там, я ещё ни разу не смеялся в этом мире. Я смеялся так, что даже слёзы покатились из глаз,

– Вставай Гаврила! – сквозь смех проговорил я, – кормить вас будем!

Начавший вроде вставать Гаврила, как был на четвереньках, так и бухнулся опять лбом в землю. Я понял, что в чувство его приведёт только еда. Поэтому я прикоснулся к ножнам со свежевальным ножом, закрыл глаза и мысленно попросил прийти большого оленя. Я медленно открывал глаза, уже краем уха слыша приближение зверя. Олень был великолепен. Он подошёл ко мне и посмотрел прямо в глаза. А я глядя в глаза оленя сказал:

– Мне нужно накормить много голодных людей, потому я прошу тебя отдать мне свою жизнь, – олень закрыл глаза, и молча склонил голову, подставляя шею. Я погладил его между рогов…

– Кем ты хочешь родиться вновь? Покажи мне… – и в моём взгляде побежали картинки охоты, весёлых перекрикиваний, образы людей…

– Ты хочешь стать человеком? Охотником? Почему? – олень ещё ниже опустил голову…

– Я понял тебя, ты согласен отдать жизнь, но в замену ты больше не хочешь быть добычей. Быть посему. Тебе суждено родится вновь в теле человека. Спасибо тебе. А теперь просто усни…

Меня стали очень сильно напрягать эти сцены добровольной смерти. Но так устроен мир. Кто-то кого-то обязательно должен сожрать, чтобы самому не сдохнуть. Возле кучи камня одиноко стояла моя чудо кастрюля. Еда в ней давно закончилась, поэтому она девственно чистая просто стола на земле. Я принёс её к оленю, и ножом вскрыл ему артерию на шее. Во сне он даже не дёрнул глазами. Наверное, сейчас в своём сне, он уже бежал впереди отряда охотников…

– Гаврила, позови всех. – кастрюля уже наполнилась, но олень был большой, и крови в нём было ещё много. Поэтому я заткнул порез пальцем, – шевелись!

Мужик, стоявший до этого с вытаращенными глазами, пулей помчался в дом, а буквально через несколько секунд, весь контингент голозадых беженцев топтался возле меня.

– Пейте из кастрюли по очереди! – я указал на сосуд, наполненный до краёв ещё тёплой кровью, – и быстро, пока олень не помер!

Сначала мужики, а потом «дамы» начали аккуратно прикладываться к кастрюле, передавая её из рук в руки, пока она не опустела. Тогда я жестом приказал поставить её на землю, около оленя, но Гаврила, взял кастрюлю в руки, и поднёс её к моей руке, которой я зажимал артерию.

– Ту ты оп тава мат, хазана! – я отпустил руку, и придерживая двумя руками шею, продолжил сливать кровь в кастрюлю, пока она не наполнилась снова. И тут олень обмяк, и повис на моих руках

– Спи покойно, младший брат. Спасибо тебе за пропитание, – я руками прикрыл полуоткрытые веки оленя. – голову надо похоронить!

Затем пошло как обычно – ножом я аккуратно отделил голову, и убрал её в сторону. Затем начал снимать шкуру. Несколько мужиков кинулись помогать мне, бросая опасливые взгляды на мой нож. С помощниками я снял шкуру достаточно быстро. Затем распорол оленя вдоль, и вывалил все внутренности целиком. Из кучи потрохов я вынул сердце, и сжал его рукой. Сердце стало каменеть, и на глазах превратилось в маленький рубиновый кристалл. Не знаю, это особенность этого мира, или только моя такая особенность? Но тем не менее, я подошёл с своему алтарю, и положил кристалл в золочёные руки статуи, с словами «пусть твоё желание исполнится». Кристалл растаял в золотых пальцах, а у меня на душе стало намного легче и спокойнее.

– Бабы, разберите потроха. Что пригодно помыть и приготовить, что не годно – унести в лес и закопать! Мужики – в лес за дровами. Выполнять! – в моём голосе не было ни одной весёлой нотки, поэтому мужики и бабы резко засуетились и забегали, периодически сталкиваясь друг с другом, но когда они наконец поняли, кто мужики, а кто бабы, то быстро сориентировались и занялись каждый своим делом.

Минут через пять, появились дрова, от прутика до огромного дерева! Так даже лучше. Тем же ножом я срубил две неплохих рогатины и толстый шест. Рогатины, соответственно воткнул в землю. С моей силой это было не сложно сделать, а на шесте оставил крупные ветви, и с их помощью закрепил оленя. Затем вместе с мужиками повесили шест на рогатины. Я мог бы повесить оленя и один, но мужики очень хотели помочь, или жрать.

В своей сумке я нашёл пару горстей соли, и разные травки – тимьян, орегано и ещё чего-то, похоже на шалфей. Всё выло сухое, поэтому легко растёрлось. И полученной смесью травы и соли я натер ещё тёплого оленя, причём мои подопечные во все глаза смотрели за тем, что я делаю. Собранные дрова я положил рядом с оленем (именно рядом, а не под оленем), и достаточно быстро разжёг их. К кусочку кремня я добавил кусочек пости чистой руды и ухоронки хозяев, и поэтому времена палочек прошли. Огонь радостно разгорался, а приказал мужикам вертеть оленя в рогатинах. Печень оленя я порезал кусками и положил в кастрюлю, ещё вымазанную в крови, содержимого уже не было. Так как голодные люди давно всё выпили. В своей почти бездонной сумке я нашёл несколько луковиц лука и чеснока, порезал из в кастрюлю, а также посолил и добавил травок, и всё это под крышкой поставил также возле костра. Жар разгорался не слабый, поэтому ставить кастрюлю в уголь не было никакого смысла. Люди стали рассаживаться возле костра. Они пристально смотрели на оленя, и было видно, как периодически кто-то из них сглатывает слюни. Точно теперь всё засрут. Надо что-то с этим делать.

– Так, судари и сударыни, я по делам. Жарьте оленя – я скоро буду, – и я подхватил оглобли моей повозки и потащил её в каменоломню. Начинало уже темнеть. Но с моими кристаллами света это вообще не проблема, кстати, Я остановился, зашел в лес, и срубил шестину. Потом вернулся на поляну, воткнул шест в землю, а на его конец повесил кристалл. Будет им лампочка. Оленю ещё часов шесть жариться, приготовится далеко за полночь. Будет им свет в конце тоннеля. Теперь вся команда смотрела не на меня, а на оставленную лампочку. Ну да ладно. Мне пора.