Рокот

В наступившей тишине отчётливо послышалось шуршание динамиков. На светящемся экране компьютера поверх красных цифр «23:28» всплыло диалоговое окно:

ВОСПРОИЗВЕСТИ ДАЛЕЕ?

Воспроизвести / Отмена

Сама собой нажалась кнопка «Воспроизвести», и в полноэкранном режиме развернулся показ американского фильма, старого, чёрно-белого. Марьяна вспомнила, что смотрела это кино совсем недавно и долго не могла уснуть после его просмотра.

Фильм включился не с начала, а где-то с середины, с момента беседы. В гостиной разговаривали двое: мужчина и женщина, их общение отдавало неловкостью. Женщина ела сэндвич, а мужчина сидел напротив и любовался ею.

– Мы все в своих ловушках. Застряли, – сказал он, и пока он это произносил, женщина менялась в лице, её глаза наполнялись тоской. – И никто из нас не может выбраться. Мы карабкаемся, цепляемся… но только за воздух, только друг за друга. И в результате стоим на месте.

– Иногда мы охотно попадаем в эти ловушки, – ответила женщина.

Экран монитора потемнел, на нём вспыхнули красные цифры «23:30». Динамики выдали щелчок, скрежет и вновь воспроизвели слова женщины:

«Иногда мы охотно попадаем в эти ловушки».

И снова:

«Иногда мы охотно попадаем в эти ловушки».

И ещё, вперемешку с помехами:

«Иногда… хш-ш-ш-ш… попадаем в с-с-с-с… ловушки… Мари-и-и-и-и-и-и».

К окну снаружи прильнул силуэт девочки, ударил кулаком в стекло, и оно треснуло.

Марьяна с криком принялась оттаскивать кровать, чтобы выбежать из комнаты, но мебель будто приросла к полу, не поддавалась. А девочка тем временем уже разбила окно и на четвереньках, как животное, перелезала через стол, свалив компьютерный экран на пол. Под её ладонями и громоздкими резиновыми сапогами хрустели стекла.

Запах гнили и тины ударил в нос.

Со всей силы навалившись на спинку кровати, Марьяна, наконец, сдвинула её. И тут в левое бедро ей вонзились ногти, девочка потянула её к себе.

– Ста-а-а-ас! – заорала Марьяна. – Ста-а-ас, помоги-и-и!

Девочка, невероятно сильная, отшвырнула её в стену, и пока Марьяна приходила в себя, она присела рядом на корточки и принялась выцарапывать ногтями что-то на паркетных досках.

Скрип её ногтей причинял Марьяне боль, будто царапали не паркет, а её кожу. Потом девочка поднялась во весь рост, схватила стонущую Марьяну за волосы и ткнула в пол, как тычут щенка в свои же экскременты.

«Ищи виновного» – вот, что было нацарапано на паркете.

Марьяна подняла взгляд на распухшее, сизо-сиреневое лицо Полины.

– Это всё ты… устроила? – прошептала она.

Полина улыбнулась, меж её губ мелькнула беззубая мёртвая чернота.

Марьяна не сразу заметила, что позади девочки стоит ещё одна, чуть повыше и постарше, в разодранном розовом платье. Тоже мёртвая. С её лица наполовину слезла гнилая кожа. Когда-то, ещё при жизни, несчастная была блондинкой, это точно, но сейчас её грязные патлы свисли на одно плечо, а шея была перевязана голубым бантом. Он блестел, как новый, будто его сорвали с головы другого, ещё живого ребёнка совсем недавно…

Пока Полина держала Марьяну за волосы, вторая девочка наклонилась ближе и прохрипела, отвечая на вопрос вместо немой подруги:

– Конечно, это она устроила. А кто ж ещё? Отныне такое будет происходить с тобой каждый вечер. Наслаждайся Гулом смерти, подруга. И если ты, мерзкая тварь, не начнёшь искать того, кого нужно найти, мы сделаем так, чтобы Оборотень пришёл к тебе снова. Я знаю, ты постоянно думаешь о нём, грязная шлюха. Уж я-то знаю, о-о, знаю, чего ты боишься… малолетняя дрянь…

Девочка засмеялась приятным мелодичным смехом, и на Марьяну обрушилось узнавание.

– Лида?

Смех оборвался.

– Как я выгляжу? – улыбнулась девочка. – Это платье совсем новое, я надела его в первый раз на твой день рождения. Если бы не ты и не твой праздник, я была бы жива, грязная тварь. Я была бы жива! Это твои родители позвали того аниматора, но знаешь, я уже нашла его… Не носить парню больше свой плюшевый костюмчик и маску Пятачка, не развлекать детишек на праздниках и не насиловать их. А хочешь, я расскажу, что он сделал со мной в тот вечер? Рассказать тебе? А может, лучше показать? Хочешь, я покажу тебе, что он сделал со мной?

Мёртвая полуистлевшая рука развязала голубой бант на шее, и тот скользнул к ногам девочки.

– Как тебе, подруга? Он задушил меня. – На шее мёртвой Лиды багровели пятна. – Он задушил меня, ты видишь? Видишь? А ты стояла и смотрела, как он душит меня. Ты ничего не сделала, паршивая тварь! Ты не спасла меня!

Кто-то забарабанил в дверь. Из коридора послышался глухой голос Стаса:

– Мари! Открой!

Полина отпустила волосы Марьяны, обернулась, сделала быстрый жест рукой, словно отмахнулась от мухи, – и кровать, заскрежетав, сдвинулась в угол.

С громким стуком распахнулась дверь, Стас ворвался в комнату. Ни Полины, ни Лиды в ней уже не было.

Марьяна полусидела-полулежала, навалившись спиной на стену, её трясло от ужаса и боли, она искала глазами свиную голову, искала Оборотня, но это был всего лишь Платов.

Он кинулся к ней.

– Мари, ты ранена?

Она прошептала:

– Я её видела… видела…

– Полину?

– Я думала, она убьёт меня. И Лида…

Стас попытался приподнять Марьяну, но она застонала:

– Нет, убери… убери свои руки. Не трогай меня… не трогай… уйди от меня…

От его прикосновений, его близости, запаха его пота, крови и вида его испачканной изорванной рубашки в ней забурлила тошнота. Перед глазами заплясала, заулыбалась та самая свиная голова, уши сдавил тяжёлый шёпот: «Дай мне тебя потрогать, Мари… Мари… скорее…».

Она обхватила голову ладонями и зажмурилась – шёпот исчез.

Платов бросил попытки помочь, но остался сидеть на полу рядом с Марьяной.

– А я проснулся в гостиной, – тихо сообщил он. Его спокойный голос заставил Марьяну открыть глаза и взглянуть на него. – Я плавал в каком-то бреду, – продолжал он, – и так было больно, будто меня резали на части. Потом очнулся… услышал твой крик и побежал сюда.

Наверняка, Стас помнил больше подробностей, чем решил поведать, помнил тяжесть свиной головы на своих плечах, помнил долгие и болезненные конвульсии на полу гостиной. Возможно, он помнил и то, как произносил мерзкое: «Дай мне тебя потрогать, Мари». Просто не хотел ей об этом напоминать.

Он провёл пальцем по надписи «Ищи виновного».

– Она злится. И в следующий раз сделает что-нибудь пострашнее. – Он сглотнул. – Хотя, куда ещё страшнее? И я не хочу пережить это ещё раз.

Марьяна оглядела его ссутуленные плечи.

– Было больно? – спросила она у Стаса, поймала его взгляд.

От её вопроса он поморщился, опять сглотнул.

– Ты о чём?

Он прекрасно понял, о чём она говорила.

– Когда ты превращался… в это, тебе было больно?

– По десятибальной шкале? – уточнил он. В его воспалённых глазах отразилась пережитая мука. – На восьмёрку.

Марьяна не ответила, но ощутила вину, ведь именно она превратила его в чудовище. Он стал Оборотнем прямо на её глазах, она словно хотела его таким увидеть. И увидела. Он говорил эти мерзкие вещи только потому, что она ждала, что когда-нибудь кто-то скажет ей их в лицо, а потом навалится… навалится, прижмёт к полу… как когда-то сделал Оборотень с Лидой Ларионовой… только хуже, во сто крат хуже.

– Дашь мне прослушать ту магнитофонную запись? – Марьяна резко сменила тему разговора.

– Конечно, – с готовностью кивнул Стас. – Завтра с утра загляну в деканат, а потом послушаем вместе.

– В деканат? Ты учишься?

Платов помрачнел, глянул на неё, наморщив лоб.

– А ты думала, чем я занимаюсь? Людей на улице граблю?

Марьяна покачала головой.

– Я о тебе не думала, Стас.

Это была ложь. Она думала о нём.

Не так, как думает влюблённая дурочка, нет. Её мысли возвращались к Стасу Платову всякий раз, когда она готовилась к близости с кем-нибудь. И вспоминала она одноклассника лишь со страхом и ненавистью.