Рокот

Платов не говорил речей, не признавался в любви, не вздыхал и не краснел – ничего не предвещало внезапности его поведения. Наверное, поэтому Марьяна не успела среагировать и выбрать одну из двух крайностей: либо отпихнуть его от себя и уйти, либо обнять за шею, сладко ответив на поцелуй. Ей было пятнадцать, и она замерла, как испуганный зверёк, натолкнувшийся на хищника, ну а он… он посмотрел на неё с жалостью.

Марьяна мечтала, что их первый поцелуй будет особенным, в тишине ночи при лунном свете, вокруг зацветут деревья, и зашелестит фонтан центрального парка. Но Платов всё испортил. Кто его просил вот так к ней присасываться – неожиданно и грубо? Он будто отхлебнул из бутылки с дешёвым пивом, а не пригубил дорогого вина.

Да, вернувшись домой, Марьяна гладила губы пальцами и прикрывала глаза, вспоминая поцелуй этой сволочи. Ей понадобилось несколько дней, чтобы, наконец, принять правду: там, у кинотеатра «Кино-Остров», Платов просто использовал её, чтобы выиграть спор у двоюродного брата Егора (Егор потом ей сам в этом признался).

Это был первый звоночек.

Уже тогда Марьяне стоило отправить Платова и его игры подальше. Но она надеялась, что поцелуй на спор был не просто так, что, как в кино, он перерастёт во что-то большее, во второй, более нежный и прекрасный, поцелуй.

Так и вышло, но не совсем… так.

Через две недели Платов пригласил её в гости. И Марьяна, и Стас прекрасно понимали, что «в гости» – новый уровень отношений, иное название сближения и флирта. Вот только Марьяне хватало флирта, а Стасу хотелось сближения.

Стоило им остаться наедине, Платов тут же сжал её в объятиях.

– Ты такая красивая, Мари, – произнёс он, впечатывая её в запертую дверь. – И твои волосы… – Его дыхание стало не просто горячим, он выдохнул на Марьяну весь свой внутренний огонь.

– Стас, Стас, погоди, – только и успела сказать она, после чего он закрыл ей рот грубым, далёким от деликатности, поцелуем.

Она безуспешно пыталась его оттолкнуть. С виду тщедушный и хрупкий, Платов навалился на неё, будто разом вырос и окреп. Таким она его никогда не видела: настойчивым и несдержанным.

Тяжесть его тела, навязчивая теснота, напряжение мышц – всё это вызвало лишь испуг. Точно такой же испуг, до онемения, до ступора, как тогда… давно, в далёком детстве, на свой шестой день рождения. Это случилось на детском празднике, который родители устроили для Марьяны и её друзей на даче.

Тогда она впервые увидела Оборотня. Человека со свиной головой и в коричневом плюшевом комбинезоне. Она заметила его случайно, поднявшись на второй этаж, чтобы унести в свою комнату Абигейл, куклу, что ей подарили. Проходя мимо гостевой комнаты, она услышала, как кто-то пыхтит: «Маленькая дрянь, малолетняя грязная дрянь, паршивая шлюшка, дрянь, дрянь… я покажу тебе, кто тут главный… я никому не позволю над собой смеяться… никому, никому…».

Оборотень со свиной головой. Он прижимал кого-то к полу и всё время повторял:

– Малолетняя дрянь, грязная, похотливая малолетняя дрянь.

Он издавал что-то вроде захлёбывающегося рыка-визга, похрюкивал, его глаза блестели. Он нависал над своей жертвой, душил её пальцами, а она хрипела, всхлипывая, глотая слёзы: «Пожалуйста, не надо. Я не хочу… не надо… пожалуйста, не надо больше… пожалуйста, отпустите. Мне больно. Я никому не скажу, только отпустите…».

Тогда, будучи ребёнком, Марьяна не поняла, что делал Оборотень со своей жертвой. Понимала только, что это что-то страшное, недопустимое, нечеловеческое. Марьяна не разглядела её лица и не узнала голоса, ведь жертва не говорила, а хрипела. А Оборотень всё больше подминал её под себя.

Марьяна до сих пор помнила его страшный взгляд, когда он заметил её, в ужасе замершую в дверном проёме. Свиная голова повернулась в её сторону, Оборотень зарычал и кинулся на неё. Прижал к дверному косяку и зашептал в лицо, сдавив шею горячими влажными пальцами:

– Ну что, дрянь? Хочешь, чтобы я сделал это и с тобой? Я знаю… о-о, уж я-то знаю, что ты пришла не просто так… дай мне тебя потрогать, деточка… скорее…

Марьяна уже ничего не осознавала.

От ужаса её тело словно окаменело, перед глазами возникли желтоватые свиные глаза, и она начала задыхаться, заходясь икотой. Но запах Оборотня, этот мерзкий кисло-сладкий запах, она запомнила на всю жизнь. От него пахло кошачьей мочой и попкорном.

И не известно, чем бы всё закончилось, если бы из гостиной на первом этаже Марьяну не позвал отец. Оборотень мгновенно оставил её, онемевшую от шока и страха, выбил окно ногой и исчез в темноте.

На полу осталось лежать бездыханное тело его жертвы в разодранном розовом платье принцессы. Через несколько долгих секунд Марьяна узнала в ней приглашённую на день рождения девочку из детского сада, Лиду Ларионову.

Она не успела помочь Лиде.

Прибежавший на шум отец сгрёб Марьяну в охапку, прижал лицом к груди и быстро унёс вниз.

Он всё повторял:

– Не смотри, не смотри туда. Ты не должна туда смотреть.

Оставшийся вечер и последующие недели она, и правда, помнила плохо. Её водили куда-то, расспрашивали о том, что она видела. И всё это время отец то шептался с матерью, то кричал на неё, думая, что Марьяна не слышит: «Зачем ты его позвала? Какого хрена ты позвала этого аниматора?!».

Больше на той даче они не бывали. Лиду Ларионову Марьяна тоже никогда не видела. Да и отец строго запретил разговаривать о ней и том дне.

И тут вдруг Стас…

Стас собирался сделать то же самое, сделать это с ней.

Его глаза блестели точно так же, как у Оборотня, его руки словно удлинились и превратились в стальные тросы, его дыхание превратилось в тяжёлое пыхтение, в рычание, в дикое жаркое пламя. От него даже запахло точно так же, кошачьей мочой и сладкой запечённой кукурузой.

Марьяна мысленно уговаривала себя, что это не Оборотень из её кошмаров, что это Стас Платов. Всего лишь мальчик, который может остановить своё страшное перерождение, стоит только попросить его об этом.

Но… он не останавливался.

Стас покрывал лицо и шею Марьяны беспорядочными поцелуями, его ладони скользили под её кофтой не с трепетом, а с жадностью, слишком опытные и уверенные для пятнадцатилетнего подростка. И вот тогда-то до неё, наконец, дошло, что Платов далеко не безобиден – он опасен, он подтвердил свою дурную репутацию. Он точно такой же, как её детский кошмар, её личный монстр из гостевой комнаты, как Оборотень.

– Я не хочу, не хочу… Стас… не надо, пожалуйста… – прохныкала Марьяна. Но Платов не отставал, и тогда страх вырвался наружу отчаянным криком: – Не надо! Отпусти! Отвали от меня! Мне больно!

Она впилась ногтями в его локоть, расцарапав кожу до крови, и расплакалась.

Платов замер, отпрянул и побледнел, словно сам себя испугался.

Он не обратил внимания на царапины. В его глазах появились ужас и раскаяние, а потом, когда его дыхание восстановилось, он долго извинялся. Тёр лоб и бормотал: «Какой же я придурок. Прости, Мари, это не повторится».

Этого, и правда, не повторилось, потому что Марьяна оборвала их отношения.

Она испытала столь сильный страх, что даже через два часа после того, как, не оглядываясь, выбежала из квартиры Платова, не могла произнести ни слова. А Оборотень, пыхтящий, с сильными мускулистыми руками и блестящими жёлтыми глазами, стал сниться ей чаще, почти каждую ночь.

Он приходил к ней до сих пор, стоял у кровати, как только Марьяна закрывала глаза.

«Не смотри, не смотри туда, – мысленно умоляла себя Марьяна. – Ты не должна туда смотреть».

Но даже во сне она чувствовала на себе его тяжёлый звериный взгляд, ловила запах попкорна. Справиться с паническими атаками и уснуть ей помогали четыре бокала вина – её ежевечерняя доза снотворного.

И как бы она себя ни уговаривала, что глупо бояться маньяка из прошлого, как бы ни пыталась забыть тот неприятный случай с Платовым, страх перед чужой силой и тем, что эта сила в любую секунду может сделать её беззащитной, причинить физическую боль, унизить и даже убить, укоренился в душе Марьяны. И не лучшим образом повлиял на более поздние её отношения, уже с другими молодыми людьми. Теперь она видела в них угрозу, особенно, в тех, кто хоть мимолётно напоминал ей Стаса.