Каково это - быть девушкой (ЛП)

Покончив с этим, я отправилась в торговый центр и купила простыней и подушек для новой кровати, а потом в бакалейный магазин за продуктами. Мне доводилось наблюдать произрастающие в холодильнике Малдера результаты его научных экспериментов. Когда я вернулась и приготовила себе салат, мне пришло в голову, что надо бы навести порядок в кладовке – избавиться от мусора и расчистить место для кровати.

У меня появилось время подумать, пока я упаковывала коробки и убиралась. Не знаю, вероятно, пребывание в теле Малдера каким-то образом оказало влияние на мой разум, потому что единственные пришедшие мне на ум идеи походили на те, что предложил бы мне он. Мы могли бы пойти к медиуму. Мы могли бы устроить спиритический сеанс. Мы могли бы попробовать путешествие во времени.

Когда я закончила превращать его спальню в подходящее для сна место, наступило время ужинать, и я сделала самую что ни на есть типичную для Малдера вещь: заказала пиццу и растянулась на диване перед телевизором.

К этому моменту вы наверняка задаетесь вопросом, почему я надоедаю вам этой нелепой скучной ерундой, и думаете что-то вроде «О боже, ты в совершенно другом теле, почему бы тебе не осмотреть его с головы до ног и не опробовать все… новые части тела?» Ну, видите ли, мне чертовски любопытно, каково это – быть мужчиной, но мне еще придется смотреть Малдеру в глаза, и не уверена, что смогу удовлетворить свое любопытство и по-прежнему поддерживать с ним профессиональные отношения. Есть же определенные границы.

Но ладно, может, я и переоделась в удобную пару джинсов и свитер перед зеркалом, стоя в полный рост. Не то чтобы я смотрела куда не следует, да и нескольких мимолетных взглядов недостаточно, чтобы нанести урон моей принципиальности. Однако мне пришлось принять душ, что было довольно интересно. Я не пыталась побриться, но готова отдать Малдеру должное за выбор геля для душа: запах оказался довольно приятным, так что я попробую подобрать более женственный аромат, когда все вернется на круги своя.

Единственной трудностью для меня стал поход в туалет. Одно дело – засматриваться на тело Малдера и совсем другое – трогать определенные его части, которые нужно трогать, когда нужда заставляет. Я имею в виду, что не знала, чего ожидать. Мне просто стоять и надеяться, что он сам найдет цель, или стоит мне только начать, как он превратится в неуправляемый пожарный шланг? Знаю, это не очень-то по-мужски, но я решила писать сидя. Малдеру об этом знать не обязательно.

***

Уже поздно: по-моему, одиннадцатый час, так что звонок сотового застает меня мирно дремлющей на диване.

– Скалли, – по привычке бормочу я. – Хм, то есть Мал…

– Скалли, это я. – Его (мой?) голос звучит напряженно, и это не предвещает ничего хорошего.

– Малдер?

– Ты не… у тебя нет такого ощущения, будто ты умираешь?

– Что, прости?

– О боже, – стонет он. – Скалли… что-то не так.

– Малдер?

– Что-то совсем, совсем не так.

– Малдер, я скоро буду, оставайся на месте.

Я в мгновение ока вскакиваю с дивана, радуясь тому, что у меня вдруг оказались длинные ноги, которые доносят меня из квартиры до места, где припаркована машина Малдера, за пару минут. Не меньше я радуюсь и тому факту, что несколько лет назад дала ему ключ, которым и открываю свою квартиру пятнадцать минут спустя. Свет внутри не горит. Я зову его, и он отзывается из спальни.

Я нахожу его свернувшимся на кровати в так и не снятом брючном костюме, который я надела перед тем, как отправилась вместе с ним в очередную погоню за призраками в Нью-Мексико. Проникающего через окна света от уличных фонарей достаточно, чтобы разглядеть страдальческое выражение на его лице. Надо сказать, довольно обескураживающе видеть себя корчащейся от боли. Я заползаю на кровать и кладу руку ему на лоб, однако он холодный.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Ты этого не чувствуешь? – отвечает он, встречаясь со мной взглядом.

– Не чувствую чего, Малдер?

Он разражается слезами и откатывается в сторону.

– Почему бы тебе самой мне не рассказать!

– Рассказать что?

– Я думал, что это, должно быть, побочный эффект того, что с нами происходит, но если это затрагивает только меня, тогда дело не в этом. Мне так больно. Скалли, почему ты не сказала, что у тебя снова рак?

– Что? – Если раньше я не паниковала, то теперь определенно начала. – Какого черта ты несешь, Малдер?

– Твое тело умирает, я это чувствую. Я умираю.

– Что у тебя болит?

– Все! Все, боже, голова… и боль в спине – думаю, это почки. Скалли, мне кажется, твои почки вот-вот взорвутся. И свет был слишком ярким, и меня тошнит, а потом прямо тут… – Он прижимает ладонь к бедру, чуть ниже и сбоку от центра живота. – Это словно… даже не знаю. Тут что-то происходит, что-то плохое.

На меня почти сразу снисходит понимание. Сделав быстрый подсчет, я вспоминаю сегодняшнюю дату. Если бы это не было так трагично, я бы рассмеялась.

– Малдер, ты не умираешь.

– Думаешь, это аппендицит?

– Нет, не аппендицит. У тебя ПМС.

– У меня что?

– Завтра у тебя начнутся месячные.

Воцаряется гробовая тишина, пока он молча пялится на меня, и безмолвные слезы катятся по его щекам. А потом он громко охает и начинает рыдать.

– Почему я плачу?! – всхлипывает он.

– Гормоны.

– Что мне делать?

Я делаю над собой усилие, чтобы не закатить глаза.

– То же, что делает каждая женщина с начала времен, – просто это пережить.

– Но я понятия не имею, что делать с… ну, ты знаешь… с этими штуковинами…

Да, знаю. И несколько секунд назад, признаю, я испытывала некоторое злорадство, думая о том, что Малдеру предстоит на своей шкуре понять, каково это – быть женщиной, но ему предстоит это понять в моем теле, а это означает… ой-ой. И, разумеется, он не знает, как иметь дело с деликатными аспектами менструального цикла, то есть мне придется ему показать. А разве у нас есть выбор?

Я никогда больше не поеду с ним в Нью-Мексико – вообще больше никуда с ним не поеду. Это он во всем виноват. Если бы не его дурацкая погоня за призраками, у Малдера сейчас не было бы спазмов, а я не была бы в шаге от того, чтобы показывать ему, как пользоваться тампоном. Господи, но нам ведь предстоит еще более смущающий разговор, отчего все остальное покажется просто цветочками.

– Ладно, Малдер, у меня есть для тебя лекарство, – говорю я ему. – Я сейчас вернусь.

– Хорошо. – Он вытирает глаза тыльной стороной ладоней. Я встаю с кровати.

Я хватаю пузырек с прописанным лекарством из аптечки и наполняю стакан водой из-под крана. Я уже подумываю о том, чтобы на этом и закончить – дать ему таблетки и уйти – но затем вижу его в зеркале, скорчившегося на кровати и, вероятно, молящего о скором облегчении. Уж я-то отлично понимаю, каково это, и как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь – кто угодно – позаботился бы обо мне, когда мне так плохо. Так что мне придется скрепя сердце по мере возможности помочь ему пройти через это, потому что, в некотором роде, я помогаю самой себе.

– Вот, выпей, – говорю я, передавая ему две таблетки и стакан воды, когда возвращаюсь в спальню. Он чуть приподнимается, чтобы проглотить лекарство, и, поморщившись, ложится обратно. Я ставлю пузырек с таблетками и стакан на ночной столик и, задержав на пару секунд взгляд на верхнем ящике, сажусь на постель рядом с Малдером.

– Спасибо, – шепчет он, плотно зажмуриваясь. Отлично – может, с ним будет легче говорить, если он на меня не смотрит.

– Малдер…

В ответ он издает нечто среднее между бормотанием и шепотом. Я протягиваю руку и осторожно высвобождаю полы рубашки из его брюк.

– Почему ты не переоделся? – спрашиваю я. – Я… ты носил этот костюм два дня.

– Мне это показалось неправильным.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу штанов, кладу ладонь на голую кожу внизу его живота и нажимаю, постепенно усиливая давление.

– О, – выдыхает он. – У тебя теплая рука. О, это приятно.