Мосты (ЛП)

Малдер протянул руку, и Мариэла пожала ее.

– Мариэла, спасибо, что согласилась встретиться с нами.

Девушка недоверчиво фыркнула.

– Это вам спасибо, что согласились меня выслушать.

Скалли также протянула руку.

– Мы хотим услышать всю имеющуюся информацию. Мы постараемся сделать все от нас зависящее, чтобы ничто не было пропущено.

Мариэла кивнула.

– Спасибо.

Малдер устроился на ближайшей скамейке, тогда как Скалли обошла стол и села рядом с Мариэлой. Он перевел взгляд на бейсбольное поле и открытое пространство за пределами школы. Рядом с шоссе было много свободного места. Он развернулся и посмотрел на собственные ладони. Стол, за которым они сидели, должен был быть желтым, но на подвергавшихся воздействию непогоды досках поверх краски виднелись нечеткие надписи, в основном представлявшие собой признания парочек в вечной любви или же грязные оскорбления в адрес команд из соседних школ.

Малдер решил начать с истории, которую Мариэле больше всего нужно было или хотелось рассказать – той, которую другие служители закона слышать не желали.

– Мариэла, можешь рассказать о той ночи, когда дети пришли к вам домой? В подробностях? Не возражаешь?

Девушка кивнула.

– Конечно.

Малдер видел, как она занервничала при упоминании этих детей, но все равно горела нетерпением поведать свою историю, что он уже заметил в больнице. Она не распространялась о том, что ей было известно, пытаясь оказать поддержку матери и брату, но понимала, что все гораздо сложнее, чем может представляться на первый взгляд, и отчаянно хотела, чтобы ее выслушали.

– Ты слышала о Черноглазых детях до той ночи? – спросил Малдер.

– Не совсем. Я слышала слухи, но… я не знала, что они такое. Не достаточно, чтобы понимать, чего остерегаться. Может, если бы я знала… – Она замолчала, не договорив, и опустила взгляд на сумку, лежавшую у ее ног.

– Не торопись. Соберись с мыслями и расскажи, что тогда произошло, – мягко посоветовала Скалли.

Мариэла сделала глубокий вдох, тяжело выдохнула и начала свой рассказ:

– Полагаю, это произошло около одиннадцати вечера. Может, ближе к полуночи. Был четверг, и Кристиан уже спал, потому что утром ему надо было в школу, но я еще не ложилась, потому что готовилась к докладу по углубленному курсу истории в ту пятницу. Папа заснул на диване перед телевизором, бабушка была в своей комнате, вероятно, спала, не знаю. Мама была на кухне со мной. Кто-то постучал в переднюю дверь. Странно уже то, что кто-то пришел в такое позднее время. Мы уже из-за этого занервничали, но подумали, что это мог быть сосед, которому нужна помощь или вроде того. Мама подошла к двери, посмотрела через окно на улицу и увидела, что на пороге стояли какие-то молодые люди. Или, по крайней мере… невысокие, полагаю. Она приоткрыла дверь, но не сняла цепочку, и спросила, чем может им помочь. Я заглянула через ее плечо. Там стояли двое детей. Один был мальчиком, довольно маленьким – младше Криса, лет шести-семи. Вторая была девочка лет одиннадцати, полагаю. Но я не могла толком разглядеть их лица. Они были одеты в джинсы и темные толстовки с натянутыми на голову капюшонами. Разговор вела в основном старшая девочка. Она сказала, что им нужна помощь, что они потерялись и просят войти, чтобы позвонить родителям. Район у нас не самый благоприятный для прогулок по ночам, тем более детишкам без сопровождения. Он не то чтобы совсем плох в этом отношении, но и лучшим его тоже не назовешь, понимаете?

Малдер кивнул.

– Конечно. В любом случае, судя по описанию, им было еще рановато гулять одним.

– Да. Голос у девочки был… странный.

– В чем это выражалось? – уточнила Скалли.

Мариэла нахмурилась, очевидно подбирая слова, чтобы лучше описать свои впечатления. Одной рукой вцепившись в телефон, пальцем другой она беспокойно водила по краю дырки на джинсах на бедре. Ее ногти были покрашены ярко-голубым лаком.

– В том, как… как она произносила слова – говорила, что они потерялись, что им холодно, хотя на улице не было холодно. Создавалось такое впечатление, что она повторяет заученный текст. Словно она говорила не о себе.

Скалли задумчиво хмыкнула.

– Думаешь, ее подговорили это сделать? У тебя не сложилось впечатление, что ее заставили? Может, какой-то взрослый, прячущийся из виду?

Мариэла провела блестящим ногтем по краю чехла для телефона.

– Думаю… это возможно, но… она не выглядела испуганной. Если бы ее заставили это сделать, разве она бы не испугалась?

– Вероятно, – вставил Малдер. – Или имела место менее угрожающая ситуация. Например, какой-нибудь мошенник попросил своего ребенка сыграть роль приманки.

– Да, возможно. Но они казались довольно… уверенными в себе. Совсем не как нуждающиеся в чем-то дети. Но дело не только в этом. Мама тоже это почувствовала. Она обычно помогает детям – любым детям, понимаете? Она из тех женщин, что опекают любого попадающегося ей на пути ребенка. Она работала школьной медсестрой, когда я была маленькой. И, учитывая, что папа был учителем, вокруг вечно было множество детей. Но той ночью мама не хотела пускать тех детей. Она все посматривала на меня, и мы постоянно переглядывались, потому что чувствовали, что что-то не так. Это как… когда приближается шторм, и все словно бы… замирает. Птицы замолкают, и волосы у вас на руках встают дыбом.

Скалли сглотнула с некоторым трудом. Мариэла была слишком погружена в рассказ, чтобы заметить реакцию своих слушателей на сказанное ею, но от Малдера это не ускользнуло. Он отметил про себя это наблюдение и вновь обратил все свое внимание на их свидетельницу.

– Дети все сильнее настаивали на том, чтобы войти, – продолжила Мариэла. – Мама попросила дать номер их родителей, чтобы позвонить им, но дети все просили впустить их в дом, словно это было самое для них важное. Мама включила свет над крыльцом, и когда дети подняли головы, чтобы спросить, можно ли им воспользоваться уборной, мы смогли рассмотреть их лица. И тогда-то мы и увидели их глаза.

– И как именно они выглядели? – уточнила Скалли.

Мариэла не отрываясь смотрела на Скалли, отвечая на ее вопрос.

– Они были черными. То есть… полностью черными: никаких белков вообще. Никаких зрачков, которые можно выделить на фоне радужной оболочки или типа того. Просто черные и почти… влажные. Как нефть. Я видела детишек-готов с цветными татуировками на глазах или с этими жуткими контактными линзами, от которых глаза кажутся черными, но… тут другое дело. Они выглядели… натуральными.

– Но ведь было темно, – достаточно доброжелательно заметила Скалли.

– Тогда да, но когда они зашли внутрь, мы очень хорошо их разглядели.

– Их впустили твои родители? – спросил Малдер.

– Папа, – ответила Мариэла. – Наши разговоры разбудили его. Он подошел и просто не смог не впустить их в дом. Он не понимал, почему мы этого не сделали. Мне кажется, он недостаточно долго поговорил с ними, прежде чем позволил им войти. У него не было времени понять… что это… странно.

Малдер кивнул.

– Итак, что произошло, когда вы их запустили?

– Сначала мама показала им уборную и пошла в кухню за соком. Потом дети вышли из уборной и сели на диване в гостиной, где были мы с папой. Они пристроились на самый край, словно… не привыкли к мягким сиденьям или типа того. Это казалось странным. Мама принесла им сока и снова попросила телефон их родителей. Она даже предложила позвонить им сама. А потом все стало еще страннее: они просто сказали, что их родители, вероятно, ищут их, а так как у них нет сотовых, звонить нет смысла. Дети сделали по глотку сока и потом просто оставили стаканы на столике. И они почти ничего больше не сказали, кроме разве что «спасибо, что впустили нас». Думаю, это все, что вообще сказал младший из них.

– Как долго они пробыли в доме? – спросил Малдер.

Мариэла покачала головой. Порыв пустынного ветра взъерошил ее длинные волосы, и она заправила прядь за ухо одновременно со Скалли, сделавшей то же самое.