Страница 2 из 14
Нума снова заплакала. Пусть в летописях повествуют что угодно о великих королях древности, но она-то сама – не герой. Она – просто девочка, даже не совершеннолетняя по законам Дармы, которой выпало родиться не в той семье. Почему она должна отвечать за грехи отца, какими бы тяжкими они ни были? Как же они все счастливы – отец, мать, братья; для них всё кончилось, а у неё впереди самое страшное. И, что ещё страшнее, её никто и ничто не спасёт.
В памяти что-то шевельнулось. Да, старые сказки, которые она обожала слушать перед сном. Мягкий свет очага, тёплое одеяло, певучий голос Аттаги, то тихий, то величественный, то грозный… Воспоминания вдруг сменились иными картинами: бедная няня лежит мёртвая в луже собственной крови, и многое другое… Нет-нет, не буду сейчас об этом думать! Сказки… так вот, в одной рассказывалось о могучем и благородном драконе, который приходил на помощь всем несправедливо обиженным и сурово карал обидчиков. Жаль, что это всего лишь сказки. Хотя разве чужеземцы из далёких земель не утверждают, что род драконов до сих пор не угас? Но, даже если и так, эти драконы наверняка заняты своими делами, и им не до чужих бед. Да и вряд ли они так уж благородны, как тот, из сказки.
Однако, надежда умирает последней. И всеми силами души, всей надеждой отчаявшегося человека Нума взмолилась: если ты есть, если ты меня слышишь, умоляю тебя, отзовись! Приди и спаси меня; ты же видишь, что я не виновата и не заслужила смерти. Тех, кто погиб, мне уже не вернуть, но пусть мои враги хоть в чём-то окажутся посрамлены! Клянусь, я позабуду о том, что родилась принцессой, я стану трудиться всю жизнь, только не лишай меня возможности прожить её!
Слова рождались сами собой, и на миг Нуме почудилось, что сейчас мрачную темницу озарит дивный свет, двери распахнутся, и она беспрепятственно выйдет из дворца, где её будет ждать огромный золотой дракон. А потом наваждение ушло, точно дым, и Нума с горечью покачала головой. Что за детские выдумки, право. Нечего мечтать о пустом, лучше приготовься достойно принять смерть, даже самую лютую.
Но ей не оставили времени на приготовления. Открылась дверь, и стражник жестом велел ей выходить. Она не сразу поняла, что ему нужно, и он прикрикнул: «Выходи давай!», прибавив непристойную ругань. Нума попыталась встать, но её ноги замёрзли и онемели, и она упала. Стражник опять выругался, схватил её за остатки волос на затылке и грубо поволок из камеры.
Дневное солнце после черноты подземелья показалось Нуме необычайно ярким. Она даже застыла на месте и зажмурилась, но её снова подтолкнули вперёд и подсадили в деревянную телегу, чтобы доставить к месту казни. Бывшая принцесса плотнее завернулась в жалкие лохмотья и забилась в угол повозки, поджав ноги.
Она ехала на казнь не одна; вместе с нею должны были казнить начальника стражи по имени Тавалин и его юного сына, тоже воина королевской гвардии, - Нума никак не могла вспомнить, как же его зовут. Оба воина были тяжело ранены и наверняка сильно страдали от боли, которую никто не подумал облегчить. Нума принялась украдкой наблюдать за ними: они сидели молча, но Тавалин порой легонько сжимал закованной в кандалы рукой ладонь сына, тот поднимал голову и с признательной улыбкой кивал отцу. А потом начальник стражи перехватил взгляд Нумы и ободряюще улыбнулся ей разбитыми, окровавленными губами.
- Не бойтесь, ваше высочество, - тихо сказал он. – Знаете, мужчины в нашем роду часто получают перед смертью дар предвидения, и вот я вижу сейчас: вы не умрёте. Вы станете великой королевой и отомстите за гибель государя. Я не знаю, как это случится, но знаю, что так будет.
Надежда вновь всколыхнулась в сердце Нумы, а потом она вдруг поняла правду.
- Вы говорите это, чтобы утешить меня?
- Я не стал бы лгать даже им. – Тавалин кивнул на окружающих их мятежников. – Как же я могу солгать своей принцессе, последней госпоже, которая у меня осталась? – Он помолчал, а потом прибавил: - Запомните, ваше высочество: что бы ни случилось, не забывайте, кто вы.
Больше он не сказал ничего. Один из охранников, противный рыжий парень с рябинками на лице и приплюснутым носом, услышал часть разговора и замахнулся на Тавалина плетью. Тот лишь пристально посмотрел в глаза рыжему, и плеть опустилась, а её владелец ограничился забористой руганью. Сын Тавалина сипло прошептал что-то – Нума не разобрала, что именно; юноша был ранен в шею, и удар повредил голосовые связки. Но мужество товарищей по несчастью укрепило девушку в решимости вытерпеть всё до конца, что бы с нею ни сделали.
Путешествие оказалось недолгим и закончилось на главной площади, где обычно устраивались публичные казни. Осуждённым приказали выходить: Нума вышла сама, мужчины идти не могли, и каждого повели под руки двое охранников. Девушка старалась не смотреть на эшафот и на то, что там приготовлено, а вместо этого оглядывала толпу. Народу на площади было – не протолкнуться, порой тут и там слышались стоны придавленных. Матери и отцы держали на плечах детей, чтобы тем лучше было видно, как умрут последние из «проклятых кровопийц». Напрасно искала Нума хоть одно сочувствующее лицо, хоть один взгляд утешения – одна только ненависть и жажда крови. Озверевшие люди выкрикивали свои предложения насчёт того, что стоит сделать с осуждёнными, и с каждой минутой всё сильнее бесновались. Охранникам – ближайшему окружению Шафро – даже пришлось оцепить эшафот и отчаянно сдерживать напирающую толпу.
- Эй, принцеска! – Крикнул кто-то. – Что головку-то повесила? Подыми свои королевские глазоньки да погляди-ка направо! Может, кого знакомого увидишь!
Нума невольно глянула в указанную сторону – и замерла от ужаса. На огромной деревянной виселице раскачивались привязанные за ноги истерзанные тела её отца и братьев. Рядом висело тело королевы, извлечённое из гробницы. Все трупы были раздеты донага, и к каждому прибита табличка с гнусной руганью. Нума прикусила губу, чтобы не закричать, - зачем делать из своего горя потеху для черни? Она почувствовала, как чья-то рука мягко сжала её локоть, и поняла, что это Тавалин. «Не забывай, кто ты», - повторила она про себя и отвернулась.
Осуждённым зачитали наскоро состряпанный приговор, в котором на все лады повторялось «угнетатели трудового народа», «кровопийцы», «грабители, жирующие на нашей нищете». Тавалин, которого вместе с сыном приговорили к сожжению на раскалённом медном ложе, попросил позволения перед смертью выкурить трубку, и ему не посмели отказать. Один из палачей поднёс ему уголёк (Нума узнала его: полгода назад он был приговорён к смерти за особо жестокое убийство, но бежал и теперь вполне нашёл себя). Уголёк раскрошился и упал на голую ногу палача, который тут же завопил от боли. Бывший начальник королевской стражи ничего не сказал, только презрительно усмехнулся.
А потом настал черёд принцессы. И она с ужасом поняла, что торчащий из земли толстый заострённый кол предназначен именно ей. «О боги, нет!» - Она невольно отшатнулась. – «Такого у нас никогда не творили; самое жестокое, что приказывал мой отец, - сжечь на костре, но лишь за самые тяжкие преступления…»
- Чего стоишь? Давай, садись на трон, королева! – Эти слова палача вызвали дружный смех народа. – Сама разденешься, или помочь?
Нума стиснула на груди свои лохмотья. Мыслей в голове совсем не осталось, только: «Нет, нет, этого не может быть, это не может происходить со мною наяву…» И вдруг в глазах у неё потемнело.
Нет, это потемнело небо. Из сотен глоток одновременно вырвался вздох, а потом и крик. Свет солнца померк, ибо его закрыла огромная крылатая фигура, которая стремительно снижалась.
Дракон.
Зрители и охранники с воплями бросились бежать – вернее, попытались, ведь бежать было некуда. Попытались удрать и те из палачей, кто пока не был занят. А дракон продолжал спускаться, и вдруг Нума поняла, что он летит прямо к ней!
Она отчаянно завизжала, когда когтистая лапа схватила её. Дракон описал над площадью круг и распахнул золотую пасть. Покатилась волна пламени, спалив эшафот вместе с палачами и осуждёнными, тем самым избавив последних от мучений. Нуме даже показалось, что она услышала последний крик Тавалина: «Я не ошибся, госпожа!» Сгорели в пламени и осквернённые тела королевской семьи.