Страница 12 из 15
До сих пор не знаю, почему всех воспитателей в детском доме называли «мамами», – наверное, детям было так проще. А я приняла это как должное: ну мама так мама. Само слово не имело для меня никакого значения, я его просто не понимала.
– Соня. – Мама Таня присела рядом со мной на диван.
Я на всякий случай отодвинулась от нее подальше и вжалась спиной в жесткий подлокотник.
– Сонечка, – сказала она еще раз ласково, – тебя же так зовут?
Я ничего не ответила – не знала, что ей сказать. Как меня зовут? Никто раньше не называл меня по имени, я была «Все-встали», «Все-вышли», «Все-сели». Воспитателям в доме ребенка этого было достаточно. Я сидела с мокрыми от слез глазами и с удивлением смотрела на новую женщину. Она сидела рядом и – первый раз в жизни – разговаривала только со мной.
– Соня, – повторила она терпеливо, – Сонечка. Очень красивое имя.
Я увидела в ее глазах что-то, чего не могла назвать. Только спустя многие годы поняла, что это сочувствие, – наверное, я была далеко не первым ребенком без имени, которого привезли в дошкольное отделение детского дома из ТОГО дома ребенка. И воспитатели здесь кое-что про ту нашу жизнь понимали.
– Тебе нравится твое имя?
– Нет, – неожиданно для себя я заговорила, но тут же в ужасе замолчала. Что теперь будет?!
– Ничего страшного, – мама Таня вместо того, чтобы наказать меня за наглость, широко улыбнулась: удивительно, но она не злилась на меня, – ты привыкнешь. А теперь, Сонечка, пойдем с тобой по инстанциям.
Я доверчиво кивнула ей и первый раз за весь день встала с дивана.
– Так, давай-ка сначала заглянем в туалет, – вовремя догадалась мама Таня.
Мы прошли через красивую игровую комнату, заполненную игрушками, и оказались в просторном помещении с раковинами, ванной и даже двумя кабинками. Я удивилась, увидев эти странные отдельные домики внутри ванной комнаты. Для чего они? Стены санузла были отделаны сверкающим белым кафелем и отражали кусочек синего неба, которое в тот день неподвижно стояло в окне. Это было красиво.
– Ну, давай, – подбодрила она меня.
Я не увидела привычного ряда железных горшков и посмотрела на воспитательницу вопросительно.
– Заходи сюда, – она распахнула дверцу одной из кабинок, – это унитаз. Он маленький, как раз тебе по росту.
Я вошла в фанерный домик, и дверца за мной закрылась. Первый раз в жизни я оказалась одна, наедине с собой, в момент, когда мне потребовалось справить нужду. Это было здорово! Сосед не упирался в мои ноги своими коленками, чужие запахи не били в нос, я не ждала в напряжении, что кто-то вдруг начнет скакать на меня на своем горшке. И вообще, так, одной, даже не было стыдно. Я сделала все, что нужно, и почувствовала, как слезы катятся по моим щекам – так всегда случалось и в доме ребенка. На горшке я, сама не зная отчего, с раннего детства плакала. Я надела штанишки. Мама Таня заглянула ко мне.
– Смотри, тут есть вот такой шарик, – она показала пальцем, но сама трогать его не стала, – давай берись за него и тяни наверх!
Я сделала как велели, и в унитаз полилась вода. Это было чудо! Я смогла привести что-то в движение, своими собственными руками пробудила какую-то новую силу. А главное, теперь никому не нужно будет выливать за мной горшок, пока сама я сгораю из-за этого от стыда.
– Вот так, – мама Таня улыбнулась, – а теперь пойдем. Только помой руки.
Пока я с удовольствием намыливала ладони – мыло пахло настоящим яблоком, – мама Таня задумалась.
– Инстанции не убегут, – наконец сказала она, – давай я тебе все тут быстренько покажу. Только тихо, а то дети спят. Ладно?
Я кивнула. И мы пошли.
– Соня, – я опять вздрогнула от звука своего имени, – ты у нас в пятой группе. Самой старшей. Детки все хорошие. Вот здесь будешь с ними играть.
Игровую комнату я уже видела, когда мы шли в туалет. Она была просторной, большой. И там было много-много разных игрушек. Хотя они меня не особенно радовали – я практически не играла в игрушки, боялась даже прикасаться к ним. Вдруг испорчу? И тогда меня точно накажут. А еще после того, как нас пугали в доме ребенка резиновой маской бабы-яги, мне казалось, что все куклы живые. И это было по-настоящему страшно! Любую куклу я обходила за несколько метров. Зато на полу в углу увидела огромный ковер с изображением дороги на нем. И вот это мне понравилось! Я подумала, что будет хорошо катать машинки по этой дороге. Тем более разноцветных автомобилей в игровой оказалось достаточно. И уж машинки-то в отличие от кукол точно не оживут.
Из этого помещения мы вернулись в холл. Кроме дивана, там стояли два кресла и телевизор. Я даже не заметила их, пока плакала. А еще в разные стороны расходились четыре двери.
– Здесь у нас спальни, – объяснила мама Таня, проследив за моим взглядом, – смотри!
Она открыла одну из дверей, и я увидела уютную комнатку, в которой стояло всего четыре кровати. Не бесконечные ряды, а всего четыре, и каждая – у стены! В двух спали дети, а две стояли пустыми.
– Ты будешь спать здесь, – прошептала она и показала рукой на кровать у окна, – вон там.
Я глазам своим не могла поверить. После гигантской комнаты с нескончаемыми шеренгами железных кроватей, спинка к спинке, спальня на четыре ребенка казалась роскошью.
– Таких спален у нас четыре, – с гордостью сообщила мама Таня и добавила, увидев мои расширившиеся от удивления глаза: – А еще есть класс, где дети занимаются. Пойдем покажу.
Мы вошли в красивую комнату с маленькими столами, стульчиками и одним большим столом для взрослого. На полках красивые книги, на стенах – рисунки и портреты, а еще там была огромная разноцветная картинка, которая мне сразу очень понравилась. Я хотела спросить, что это такое, но постеснялась. Только потом узнала, что это карта мира.
– Вот, – мама Таня обвела комнату рукой, – здесь будете готовиться к школе. Многие ребята из твоей группы уже в следующем году пойдут в первый класс.
Еще она показала мне кабинет логопеда с игрушками, зеркалом и умывальником. Две бытовки, где сушились детские вещи. Шкафы, в которых хранилась одежда.
– Столовую тоже скоро увидишь, – сказала мама Таня так, будто хвасталась, – она замечательная!
Да, я попала в рай. После дома ребенка с его двумя безликими комнатами – гигантской спальней с тридцатью орущими от страха малышами и игровой, которая была для нас и столовой, и гостиной, и всем чем угодно, меня вдруг поселили в настоящий дворец. А еще вместо бабы-яги здесь оказалась добрая Фея. Она говорила со мной. Она называла меня по имени. Она не кричала на меня и не била. Настоящая сказка.
И все равно этот дом пока еще был мне чужим. Незнакомым. А значит, страшным.
Осмотрев все как следует, мы с мамой Таней пошли «по инстанциям». Сначала – в медсанчасть. Там меня раздели, крутили, вертели, смотрели, нет ли сыпи и вшей. Потом – к завхозу за одеждой, потом куда-то еще. Я не запомнила всех кабинетов, в которых мы в тот день побывали, поняла только, что мы ходили вверх-вниз по лестницам весь тихий час. Причем воспитательнице то и дело приходилось брать меня на руки – я боялась незнакомых крутых ступеней и отказывалась по ним идти. Мы вернулись в группу со стопкой новой одежды, которую мне выдали.
Маму Таню сменила вечером третья воспитательница, ночная. Ее звали мама Нина. Я не переставала поражаться тому, что здесь у всех свои имена. И у женщин, и у детей. В доме ребенка я не знала, кого и как звали. Была бесконечная вереница похожих друг на друга лиц детей и взрослых: я только потом узнала, что в каждом учреждении больше ста человек сотрудников. Больше, чем детей. И в детском доме взрослых тоже было очень и очень много – воспитатели, уборщицы, повара, врачи, администрация, прачки, няни. Но воспитатели носили гордое звание «мамы», и поэтому их можно было легко отличить от остальных. Хотя для меня в этих новых звуках не таилось никакого смысла – кличка, и все.
Вечером я сняла новый желтый костюм, который мне так понравился, его забрали в стирку. Больше я не носила его никогда. Мне не давали его надевать, он просто лежал на полке в шкафу, а я не могла попросить, и взрослые просто не знали, что я очень хочу его носить. Я по-прежнему никому не могла сказать, чего хочу. Надо платье – дали платье. Надо колготки – дали колготки. Надо будет штаны – дадут штаны. Так я и выросла из желтого костюма, ни разу больше его не надев. Просто знала, что люблю его, и все. Он стал единственной вещью, которая пришла со мной из прежней жизни.