Страница 45 из 49
Глава 22. Крупицы христианства в языческой атмосфере: Nova Roma
381–465 гг.
Оставьте свои празднества ребяческие, Обряды смехотворные, Свои святилища оставьте, недостойные Империи великой столь. Вы, Рима граждане из знатных и порядочных, Рожденные для блага всех, Омойте свои мраморные статуи, Такие красные от крови. – Пусть мастеров великих те творения Чисты останутся и дальше, Быть надо им прекрасным украшением Родного города вам, Рима! И да не мочь теперь худым намерениям Пятнать того искусства лики, Их красота пусть римлян только радует – Ведь злу они уже не служат.
Пусть неверующие горели, в целом же в Константинополе упорно сохранялась атмосфера язычества – или, по крайней мере, античности{274}. В эпоху раннего Средневековья древний римлянин или древний грек, оказавшись на улицах христианского Константинополя, чувствовал бы себя вполне в своей тарелке.
Нелишним будет вспомнить, что для людей эпохи Античности и Средневековья статуи олицетворяли всевозможные качества и способности. Их считали сращением духовного и материального, воплощением рационального и иррационального. Скульптуры раскрашивали, омывали смягчающим косметическим молочком, одевали, украшали гирляндами из цветов, душили розовым маслом. Их металлические волосы были такой тонкой работы, что их колыхал ветер, а взгляд хрустальных глаз провожал вас, когда вы проходили мимо. Глядя на эти красивые тела и прекрасные лица, не возникает никаких сомнений – мужчины и женщины в Константинополе эпохи раннего Средневековья обрели душу{275}.
Показательно, что Иоанн Эфесский, проведший некоторую часть своей жизни в городе Византа, жаловался, что простой народ в Константинополе принимал христианское воплощение города за изображение Афродиты. Даже в 1204 г., когда на Константинополь напали крестоносцы-латиняне, городские жители выволокли девятиметровую статую Афины из здания сената на форуме Константина, потому что решили, что она привлекает в город незваных крестоносцев{276}. А на той самой удивительной Пейтингеровой скрижали, своего рода азбуке Рима, доподлинно видно, как именно изображали Константинополь: Афродита, богиня вожделения, богиня, которая, по мнению древних, питала как eros (страсть), так и eris (распри или войны).
После Константина все императоры непременно собирали и выставляли на всеобщее обозрение изделия (и оригиналы, и копии), навеянные образами богов. В городе были статуи Афродиты, Артемиды, Вергилия, Ромула и Рема, а также «розоворукой» Елены Троянской (в Константинополе, где все были под впечатлением от рассказа о Троянской войне, было не менее 29 композиций, изображающих падение Трои), гиганта Гермафродита, Юлия Цезаря и целого ряда философов и античных героев. Некоторые были выполнены из мрамора, но большинство – из бронзы или посеребренной бронзы. Благодаря сверкающему великолепию этих статуй, собранных со всех уголков империи, как сказал один из современников, «оголивших все другие города, но не оставивших Византий обнаженным», город стал kallos – и красивым, и великим.
Константин (некоторые утверждают, что его сын, Констанций II) превзошел самого себя и приобрел обелиск Тутмоса III из красного гранита (на момент ввоза обелиску уже было 1800 лет), установленный Феодосием I. За счет этих проектов Константинополь выглядел, как столица империи, а его жители раздувались от гражданской гордости. Однако все это не прошло даром: с жителей взимали налог за организацию сложных перевозок, города по всей Европе и Азии готовились к выдаче своих «даров», облачившись в тяжелую броню (ведь традиция привозить статуи произошла от захвата военных трофеев), а многие скульптуры устанавливались преступниками, в качестве принудительных работ, damnatii ad opus publicum – такой радикальный вид работы на благо общества{277}.
В результате этого масштабного архитектурно-восстановительного проекта в Константинополе оказалось множество превосходнейших образцов скульптурного искусства, в том числе статуя Зевса из слоновой кости, выполненная Фидием для храма в Олимпии, великолепная Афродита Книдская работы Праксителя, экзотический зеленый камень в Линдосе на Родосе, а также прекрасное изваяние Геры Самосской, привезенное знаменитым хранителем ложа (и евнухом) Лавсом. Эти три произведения искусства, как и базилика с библиотекой и собранием из 120 000 книг, трагически погибли в пожаре, что пронесся по городу в 475 г.
Желание собирать языческие редкости было вызвано не просто любительским интересом, не было это и способом широко прославиться. Это желание рождалось из убеждения, что все эти предметы обладали реальной силой, которая передавалась их владельцу. Императоры, начиная с Константина, собирали их, отчасти чтобы украсить столицу, но не только. Вывозя их в Константинополь, они лишали языческие храмы по всей империи таких действенных объектов жертвоприношений и поклонения. Пишут, что в библиотеке Большого императорского дворца хранился уникальный экземпляр сочинений Гомера: «Среди других редкостей, тут была змеиная кожа [скорее всего, кожа питона] длиной сто двадцать футов, на которой золотыми буквами были записаны «Илиада» и «Одиссея» Гомера»{278}.
В византийских краях рассказывали бесподобные истории о статуях, одержимых демонами и умышленно обрушившихся на какую-нибудь выдающуюся личность, после чего их – вместе с их злобными желаниями и замыслами – поскорее убирали с глаз. Епископ Порфирий (тот самый, что питал склонность к религиозным поджогам в Газе) вместе с несшею крест толпой буквально разгромил статую Афродиты. Брат императора Льва VI, став импотентом, бросился одевать статуи на ипподроме и курить перед ними ладан, уверенный, что такое проявление почитания поможет ему решить проблемы со здоровьем.
Чудотворная сила христианских икон, безусловно, является естественным продолжением языческих представлений. Во многих случаях на более ранних языческих статуях на лбу изображали крест – не только для того, чтобы провести обряд очищения, но и чтобы удвоить их силу. Благодаря эдиктам Феодосия, изданным за четверть века до того, вокруг не нужных более храмов и святилищ, очевидно, была масса античного материала. Все вместе это подтверждало превосходство новой христианской верхушки.
А разве не проще было бы уничтожить всю эту ересь in situ? Очевидно, это было очень сложно с материальной и эмоциональной точки зрения. Поэтому византийские власти сохраняли, присваивали и применяли их по другому назначению: они собирали египетские изображения Исиды{279}, превратили храм Зевса-Аммона в Ливии в церковь Богородицы, бронзовую победоносную квадригу с четверкой бьющих копытами лошадей, исключительно искусно созданную мастерами с Хиоса, при Феодосии привезли в Константинополь и выставили на ипподроме (после IV Крестового похода 1204 г. лошадям этим суждено было без всяких церемоний в качестве трофея отправиться – с отделенными головами – в венецианский собор Святого Марка, где они стоят и по сей день). В конце концов, термы Зевксиппа стали похожи на какую-то пропитавшуюся паром художественную галерею, а ипподром – на музей под открытым небом.
Мода на коллекционирование языческих сполий послужила поводом для проведения законов, сходных с современным законодательством о культурном наследии: в 383 г. был издан приказ не закрывать храм в области Осроена в Месопотамии, чтобы можно было полюбоваться находящимися в нем предметами искусства «ради их художественной, а не духовной ценности»{280}. Constitutio, принятое императором Аркадием в 339 г., гласило: «Если кто-то попытается уничтожить такую вещь, не стоит ему тешить себя надеждой на поддержку властей, если только он вдруг не представит в свою защиту какое-то предписание или закон. Документы же эти нужно изъять у него и передать для вынесения нашего мудрого решения»{281}. Вот вам и административный аппарат Византийской империи, вроде современного ЮНЕСКО.
273
Пруденций Римскому сенату, V в., «Против Симмаха», перевод на английский Алкермеса (1994), с. 177.
274
Императорам – от Аркадия до Юстиниана – приходилось заново узаконивать полный запрет на жертвоприношения, введенный Феодосием (публичные и ночные жертвоприношения уже были запрещены сыновьями Константина, Константом и Констанцием), и это – неопровержимое доказательство того, что жертвы продолжали приносить. Как это возможно? Этой традиции было не менее 10 000 лет, благодаря этим жертвоприношениям поддерживался установившийся ход вещей, а во время ритуальных пиршеств, которые устраивали после, массы жителей городов сплачивались. Языческие сообщества глубоко осознавали огромное значение этого процесса – и изыскивали хитроумные способы обойти запрет: скажем, кто-то один приносил жертву от всех жителей. Например, последний «языческий» историк Зосима описал, как ловко один-единственный жрец предотвратил последствия землетрясения в Афинах, принеся жертву Ахиллу от всех афинян. Судя по переписке Юлиана Отступника с главой философской школы из Константинополя, Проклом, ясно, что торжества и жертвоприношения считались тем самым материалом, что связывал цивилизацию и всю греко-римскую культуру. В 423 г. Феодосий даже одобрил закон, призывающий христиан мирно сосуществовать с язычниками и иудеями, однако сирийские монахи, в том числе Симеон Столпник, так воспротивились ему, что в 425 г. его пришлось отменить.
275
Примечательно, что некоторые из самых надежных имеющихся у нас сведений об этой одержимости agalma, древнегреческими изображениями божества, мы почерпнули из текста IX в., Parastaseis Syntomoi Chronikai, который, по сути, представляет собой путеводитель по культуре Константинополя. Приведенные в нем подробные рассказы подтверждают, что византийцы очень дорожили этим смешением язычества и христианства. Эти истории начинаются с сотворения мира и последовательно повествуют о деяниях троянцев, Александра Македонского и Юлия Цезаря. Рассказы об этих великих язычниках не менее значимы, чем повествование о жизни Христа в Библии. См. Бассетта (2004) и Саради (2000).
276
См. Джеймса (1996).
277
Чрезвычайно полезное исследование на эту тему, а также каталог произведений искусства, представленных в Константинополе, см. Бассетта (2004).
278
Жиль (1729), с. 144. «Равно и Кедрин вспоминает библиотеку во дворце царя в Константинополе. Там хранилось 1120 книг, среди которых – змеиная кожа длиной сто двадцать футов, куда золотыми буквами были переписаны “Илиада” и “Одиссея” Гомера». Чапмэн (1888), том I, с. xciii; Кедрин (1647), том I, с. 351.
279
Скульптуры, привезенные по приказу императора Юстиниана для своей правой руки – евнуха Нарсеса.
280
Кодекс Феодосия, 16.10.8.
281
Кодекс Феодосия, 16.10.15.