Страница 22 из 49
На полпути из Рима в Византий по Эгнатиевой дороге, в Филиппах, в ледяной воде священной реки Ангитис под дрожащими на ветру тополями крестят горстку сербских девчонок, и тут же, в соседней церквушке совершают обряд крещения родившихся в этом греческом городе близнецов. Эти благочестивые семьи присоединились ко многим тысячам тех, кто каждый год приезжает в этот отдаленный край на севере Греции потому, что где-то в 50 г., как говорится в Новом Завете, именно жители Филипп стали первыми, кто обратился в христианство.
Отправившись по Эгнатиевой дороге – она до сих пор заметна и ведет через этот заброшенный македонско-римский город мимо красивейшего форума, – апостол Павел выбрал именно этот путь, чтобы разнести весть о новом учении – учении Христа. Явившись в этот город (если верить апостолу Луке в «Деяниях апостолов»){136}, путешественник в спешке натолкнулся на группу женщин, среди которых была некая предпринимательница, Лидия из Фиатир. Лидия, по-видимому, была одной из множества торговцев в этом городе, «первом в этой части Македонии». Лидия изображается женщиной богобоязненной, а значит, она не иудейка, хоть относится к иудаизму благожелательно.
Есть вероятность, что Лидия – вымысел святого Луки. А вот город Фиатиры действительно располагался неподалеку от Византия и был известен как центр изготовления пурпурного красителя. Торговцы пользовались Эгнатиевой дорогой в поисках новых покупателей и для контроля за передвижением товара. Женщины в те времена часто занимались торговлей тканями. Так что, вымышленный он или нет, рассказ о Лидии звучит правдоподобно.
В этом-то оживленном местечке – отсюда открывался вид на поля сражений, где Октавиан с Антонием одолели убийц Цезаря, Брута с Кассием (в наши дни напоминанием о переходе от республики к империи служит лишь заброшенная, обрушившаяся триумфальная арка, некогда возведенная над Эгнатиевой дорогой), – Лидия слушала о том, что Павел рассказывал о социальной справедливости, о свободе от греха и обещаниях вечной жизни. И она тут же приняла христианство вместе со всеми «домашними ее».
С тех самых пор место крещения Лидии стало традиционным местом паломничества. А слова, которые, как говорится в Новом Завете, произнес здесь Павел, известны на всем земном шаре: «Веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой». Дорога на Стамбул – позабытый стержень, повлиявший на внутреннюю жизнь миллионов{137}.
Считается, что апостол Андрей – довольно расплывчатый персонаж, который фигурирует в Новом Завете и как старший брат апостола Петра, рыбак, и как ученик Иоанна Крестителя – после того, как его научили быть «ловцом человеков», в 38 г. н. э. основал в Византие епархию, которая впоследствии выросла до Константинопольского патриархата. Однако нужно признаться, исторические ростки христианства в Византие были гораздо более робкими и разрозненными.
Самые первые христиане в Стамбуле встречались дома, а отличительной особенностью раннего христианства стали домашние церкви, которыми чаще всего заправляли женщины. Собирались небольшими группами, потихоньку. Когда в конце I в. н. э. начали писать Евангелия, один-другой из уважаемых членов группы зачитывали их вслух – ведь большинство христиан не умели ни читать, ни писать. Недаром самые первые христианские тексты были похожи на сказания. По окончании собрания, бывало, все вместе садились за благодарственную трапезу, а потом участники тайком расходились.
Расположение такого торгового города, как Византий, где ни за что нельзя было отступать от неписаного правила xenia, т. е. гостеприимности, весьма способствовало тому, что здесь обменивались идеями и поддерживали чужеземные учения. Гордый христианский образ города – образ, подтолкнувший установление нового мирового порядка, – начал только-только, потихоньку складываться в Византие в I–II вв. н. э. и благоухал не ладаном или священным вином, а – свежевыпеченным хлебом и оливковым маслом для заправки ламп, отзывался хныканьем потревоженных во сне малышей, лаем вьющихся у кухонных дверей собак и бормотанием греческих рабов, обучавших азбуке маленьких счастливчиков. И при этом в скальных святилищах поклонялись Кибеле, у городских стен – Гекате, а в портах славили Диониса.
К III в. н. э. в этой мозаике верований, составлявших Римскую империю, христианство пока что было лишь одной из множества сект, борющихся за свое место под солнцем – это явственно следует из короткого, четко сформулированного письма, отправленного императору Марку Аврелию. Это письмо, сочиненное в 176 г. христианином по имени Афинагор, с просьбой о том, чтобы римляне прекратили преследовать христиан, подкреплялось составленным автором списком эксцентричных верований, существовавших на территории империи. Наряду с перечислением ряда мелких сект, вроде поклонения Елене Адрастее (Елене Неотвратимой, или Разрушительнице) в Трое, этот христианин излагает суть дела: мы не доставляем почти никаких проблем, пишет он, подразумевая, что христиане вовсе не собираются утверждать мировую религию или что-то в этом роде{138}.
Однако по мере того, как число христиан в таких городах, как Византий, росло, перед римлянами неизбежно вставал вопрос: насколько им проявлять плюрализм в этом мире множества верований и богов?
Эту проблему живо иллюстрирует мозаика, которая относится примерно к 300 г. н. э., – ее нашли в 1996 г. по чистой случайности, во время расширения шоссе, всего в четырнадцати километрах от Тель-Авива, у границы израильского аэропорта имени Бен-Гуриона, – и 13 лет после раскопок никому не показывали{139}. Эту мозаику длиной почти 17 метров и шириной более 9 метров, грандиозный и любопытный образец мозаичного искусства Римской эпохи. Артефакт 18 столетий скрывался всего под полутораметровым слоем грунта в городе Лод (Лидда в Античности), также знаменитом торговлей пурпурным красителем (упомянутая апостолом Павлом Лидия наверняка знала это место){140}. Профессионалы его скрупулезно отреставрировали. Умелые руки античных мастеров из десятков тысяч цветных каменных кубиков словно оживили морских чудовищ, выпрыгивающих из воды рыб (леща, барабульку и золотистого окуня), а также диких животных с трех континентов (носорога, жирафа, слона и дельфинов). Мастера, почти наверняка самолично прибывшие выполнять работы, сами того не подозревая, оставили на мозаике собственное клеймо. Под мозаичным полотном возле намеченных эскизов один из ремесленников, обутый в характерные римские сандалии, оставил четкий след. Также по тонким контурам прошлась собака, а может, кошка, оставив за собой цепочку отпечатков лап.
Однако там, где, на первый взгляд, взору представлена космотеистическая пасторальная картина – сплошь скачущие барашки и прелестные кролики, – на самом деле заложен более мрачный смысл. Лишь при повторном рассмотрении становится заметно кровопролитие. Изображенная на мозаике идиллия изобилует кровавыми сценами: олень с обезумевшим взглядом силится вырваться из пасти львицы, от страха мычит бык, а за ним, роняя слюну, мчится тигр, леопард вгрызается в плоть газели, охотничий пес залег, подкарауливая жирного кролика. Кровь на мозаике передана в совершенстве: она сочится, собираясь в лужицы на земле.
Так кто же заказал и оплатил такую наводящую ужас картину? Что ж, все эти экзотические животные (и торговое судно) наводят на мысль, что, вполне возможно, заказчиком мозаики был один из устроителей увеселений, человек, вероятно, скопивший свое состояние, услаждая ненасытную страсть поздних римлян к кровавым расправам и устраивая гладиаторские бои в городах, подобных Византию. Судя по найденным на ипподроме костям, в Византий действительно привозили тигров, антилоп и носорогов именно с этой целью.
136
Деяния святых апостолов, 16:11–15.
137
Еще несколько столетий Эгнатиева дорога будет служить прочной остью, вдоль которой возводилось множество первых храмов и монастырей. Некоторые только сейчас обнаруживаются под землей – их в десятки раз больше, чем считалось ранее.
138
Афинагор, «Прошение о христианах», Legatio and De Resurrectione, перевод на английский Шодель (1972).
139
На этой мозаике одна-единственная уродливая, выдолбленная прореха – там, где в конце 1930-х гг. необдуманно вывели трубу современной водопроводной системы, – в остальном она почти идеально сохранилась.
140
Город Лидда, заново отстроенный Адрианом, стал важнейшим центром производства багряницы – пурпурный цвет был отличительным признаком императоров и царей, и этим красителем торговали на всем протяжении Эгнатиевой дороги. Один из римских сочинителей назвал его «цветом запекшейся крови».