Страница 25 из 239
Но это была почти излишняя предосторожность: сторожам нечего караулить последнего разряда - их бдительность сосредоточивается далеко от этих мест, направляясь к ближайшим окрестностям кладбищенской церкви, где действительно может найтись существенная нажива для мошенников, которые имеют иногда обыкновение сбивать и спиливать с монументов бронзовые кресты и доски товар, принимаемый от них на фунты в иных железных и медно-котельных лавках.
В воздухе стояла одна из тех сыровато-теплых и совершенно черных ночей, которыми иногда отличается петербургский август, когда луна почти совсем не показывается на горизонте. Небо было заволокнуто сплошными облаками, и эти облака еще усиливали ту мглистую темноту, которая разливалась над землею. Понемногу теплый дождик начинал накрапывать медленными и редкими каплями. Все, по-видимому, благоприятствовало делу, задуманному Гречкой.
- Здесь... около энтого места надо искать, - промолвил он, вылезая из канавы. - Тут вот, налево... девять шагов в эту сторону... Кажись, кругом точно те самые кресты видать... ну, так: вот этот высокенький - он, почитай, около самой могилы должон стоять, - шептал Гречка, стараясь острым и зорким взглядом различить замеченные ранее признаки местности, окружающей могилу Бероевой.
- Оно самое и есть, - подтвердил Фомушка, наткнувшись на предмет, служивший для них уже ближайшей приметой. Это была старая могила, на которой, вместо земляной насыпи, стоял, вместе с крестом, покрашенный когда-то желтой краской деревянный ящик аршина в два с половиной длины и в полтора шириною. Подобного рода убогие мавзолеи, долженствующие, по-видимому, изображать собою высокие каменные гробницы с барельефами (кои суть принадлежность более богатых разрядов), встречаются довольно часто на петербургских кладбищах и особенно в последних разрядах Митрофаниевского. Время сбросило погнившие доски, служившие крышкой тому скромному мавзолею, на который наткнулся теперь Фомушка, так что он и в самом деле представлялся открытым ящиком в аршин глубины, что, между прочим, при давишнем осмотре тоже не было упущено из виду обоими товарищами.
- Оно самое и есть! - повторил блаженный. - Теперича, значит, четыре шага влево и готово!
- Нашел!.. - откликнулся Гречка. - Вот она здесь!.. И хворостинка наша в головах не тронута... Постой-ка, брат, приметинку пощупаю... Ну, так! - и приметинка вона мотается.
- Значит, верно! - заключил Фомушка. - Слава те, господи!
- Молчи, анафема! Ведь сказано: в эком деле не поминать его! - давнул его за руку суеверный Гречка. - Черти скорей лопатой круг около могилы: зачураться надо.
В шепоте, которым произносил он эти слова, было необыкновенно много той всепреклоняющей, повелительной энергии, которая вызывает безусловную покорность, и потому Фомушка, без рассуждений, тотчас же исполнил приказание Гречки.
- Чур меня!.. Чур меня! - шептал меж тем этот последний, оборачиваясь на все четыре стороны.
- Страшно, брат... - с легким содроганием сорвалось с языка Фомушки.
Тот покосился на него со злобою и только презрительно хикнул.
- Копай вот тут, рядом со мною!
Железные лопаты разом врезались в землю - и сырой глинистый ком глухо бухнулся и откатился в сторону.
При этом первом звуке Гречка невольно вздрогнул и еще усерднее приналег на лопату. Оба приятеля переживали не совсем обыкновенные мгновения. Суеверный, свинцово-давящий страх помимо их воли закрадывался в душу, в груди захватывало дух, и кровь напирала в височные жилы, а сердце то замирало, то вдруг начинало колотиться усиленными биениями. Осторожная, бесшумная работа шла среди глубокой тишины - ни слова не было уронено больше, только оба трудно и перерывчато дышали.
Вдруг вдалеке послышалось что-то неясное, как будто похожее на шаги человека.
Оба сильно вздрогнули, инстинктивно остановились и, напрягая ухо, пристально взглянули друг на друга.
Тишина. Где-то вдали цепная собака хрипит и заливается. Ветер на минуту слегка потянул по верхушкам кладбищенской рощи, обвеяв чем-то страшливым и холодненьким обоих гробокопателей. Прислушиваются - ничего не слыхать; только редкие капли неровно перепадают, шлепаясь на пыльные листья лопушника.
Снова стали копать, копать и слушать - чутко, напряженно, чтобы не проронить ни вблизи, ни вдали ни единого звука.
Ах, ты степь моя, степь моздокская,
неожиданно послышалось позади их, словно бы из кладбищенской рощи.
- Обход!.. Хоронись живее! - чуть слышно вымолвил Гречка, перестав работать. - С лопатой хоронись!
- Да куда же?.. Наземь, что ли, ничком?
- За мною!.. да тише ты!.. Полезай в ящик, да ложись боком, чтобы обоим хватило...
И осторожно, без малейшего шума опустились они с лопатами и легли на дно соседнего деревянного намогилья.
Голос, тянувший "моздокскую степь", меж тем раздавался все ближе. Вот и шаги уже слышны - шаги смешанные, как будто два человека идут. Ближе и ближе - через минуту, гляди, поровняются с укрывшимися гробокопателями.
Вдруг, шагах в пяти от ящика, послышалось сдержанное рычание большого пса.
- Полкашка! - обозвал голос, напевавший песню.
Пес продолжал озабоченно рыскать меж могилами и глухо рычать.
- Чего брешешь, ну, чего брешешь-то?.. Эка, дурень-собака! Брешет себе зря. Совсем дурень... Ну, что ты там слышишь?.. Полкашка!..
- Нет, брат, ты его не обидь, - послышался в ответ другой голос, - он у нас справедливый пес. Это он верно хорька слышит - хорек тут завелся где-то: намедни-с у отца дьякона цыпленка утащил. Я третёва дни, как могилу копал, видел его, как он это по траве побег. А Полкашку не обидь: он свою правилу собачью знает - он, это верно.
- Может, мазурики где забрамшись?..
- Какие тут мазурики, чего им тут взять?
- Одначе ж пошарить бы.
- Пожалуй... для че не пошарить?
И могильщики, разойдясь один с другим, свернули с тропинки, побродили между крестами. Один даже мимо ящика прошел, мурлыча себе под нос все ту же песню.
- Ничего нету!.. Да и Полкаша побег себе! - крикнул издали другой, и через минуту оба удалились.
У Гречки отлегло от сердца: будь немножко почутче нюх у Полкашки да караульщики посмышленее и поретивее - и вся заветная мечта его развеялась бы дымом. Правда, он бы не дешево расстался с нею: он уже решил, что в случае накрытия - сразу бить насмерть обоих; но... как знать чужую неизвестную силу? Пожалуй, что и его бы скрутили, и тогда - прости-прощай навеки фармазонский рубль!