Страница 225 из 239
"Авось поддастся!.. Авось возьмет! - нашептывает ему свое собственное екающее сердчишко. - Авось помилует меня мой ангел хранитель! Рискну-ка!"
И точно: взял - да и рискнул.
- Господин капитан, - робко и смущенно заговорил он очень жалостливым тоном, - позвольте поговорить с вами откровенно, по простоте, не как с капитаном, а как человек с человеком.
- Слушаю-с, - опустив глаза, коротко поклонился Иван Иванович.
- Я один сын у матери, - продолжал злосчастный помещик, чая разжалобить вежливого, но все-таки сурового капитана, - она у меня больная старушка... Это ее убьет... Жену мою тоже убьет... Я всего только третий месяц женат, жизнью еще не успел насладиться, молод и неопытен - что делать! А ведь у меня может еще быть семейство... Я могу еще долг гражданина исполнить и быть полезным моему отечеству... Я даже скажу вам - между нами, уже готовлюсь быть отцом семейства. И вдруг такое печальное обстоятельство...
- Помилуйте, что же тут печального? - успокоительно возразил Зеленьков. - С кем этого не бывает? Да даже у меня самого может быть обыск... Ну, и очень рад! Сделайте одолжение! Пожалуйста! Все мы, так сказать, под богом ходим, поэтому печали тут никакой нет, если совершенно чисты. Чист я перед богом и начальством - стало быть, чего же опасаться? И у вас еще к тому же, может быть, не окажется ровно ничего подозрительного.
"Да! Толкуй - не окажется! - думал про себя сердцевинный помещик. Нет, уж что ни говори, а найдут, голубчики, непременно найдут, не то что в письменном столе - со дна моря достанут! Того и гляди, сейчас вот вынесут да спросят: а это что у вас такое? Как, мол, зачем и почему? Что тогда ты будешь отвечать им, как объявят тебе: извольте одеваться, вы, мол, арестованы... Уж лучше рискнуть поскорее!"
Господин Белкин, растерявшийся до потери сообразительности, пришел к заключению, что делать больше нечего, как только покаяться и сказать всю правду. Авось поддастся на елей его сердце!
- Я уже с вами буду говорить, как с отцом духовным! - с покаянным вздохом начал он снова: - Вот видите ли... не помню я хорошенько, а, кажись, есть где-то у меня завалящий нумеришко "Колокола". Не помню, кто-то из приятелей принес да оставил; и все я хотел сжечь его, все хотел сжечь, да как-то некогда было, позабывал все.
Иван Иванович при этом извещении скорчил очень строгую и даже сурово-карательную физиономию.
- Ну-с? - многозначительно процедил он сквозь зубы.
- Вы сами, господин капитан, может быть, имеете семейство, - жалостливо покачивал головою помещик, - войдите в мое положение! Вы сами, может быть, и сын, и отец и, может быть, когда-нибудь тоже увлекались духом времени... Не поставьте мне в вину этого паршивого нумеришка! Я не сочувствую, ей-богу, не сочувствую! Я вас буду благодарить за это! (слово "благодарить" было подчеркнуто многозначительным ударением). Позвольте мне вам предложить что-нибудь на память от себя... Это, конечно, между нами. Сколько вам угодно? Говорите, не стесняясь!
Иван Иванович тотчас же почел своим священным долгом благородно оскорбиться и осуроветь еще пуще прежнего.
- Что? - шевельнул он бровями. - Что вы изволили выразить? Взятки?.. Да знаете ли, что я вас за это упеку, куда Макар телят не гонял?.. Нет-с, милостивый государь, мы взяток не берем, потому наша служба паче всего благородства требует! И как вы смели сказать мне это?
- Извините-с, бога ради, извините-с! - ловил его руку умоляющий помещик.
Теперь уже из пяток душа его переселилась в кончики ножных пальцев.
- Простите меня, господин капитан! Видит бог, я не желал оскорбить... Я собственно по молодости и по неопытности, по доброте сердечной...
Умоляет его таким образом господин Белкин, а сам думает: "Ну, любезный друг, вконец пропало твое дело! Теперь уже баста! Наслушаешься вдосталь концертов, что разыгрывают старые куранты!.."
- Да-с, это нехорошо, нехорошо, милостивый государь, - внушительно замечал меж тем Иван Иванович, - в другое время я бы вас за это, знаете ли как?.. Но только, собственно, по вашей молодости прощаю вам в первый раз. А то бы я - ни-ни... Боже вас сохрани, избавь и помилуй!
- Готово!.. Все уже сделано! - раздался голос Летучего, который вместе с мнимым прапорщиком показался в зале, неся в руках какие-то письма и бумажонки.
- Это мы возьмем с собою, - пояснил Иван Иванович, пряча их в портфель, - а когда надобность минет, вы все получите обратно.
И вслед за этим все поднялись с мест.
- Не смеем больше беспокоить, - с прежней любезностью поклонился Зеленьков, - очень жаль, что потревожили. Покорнейше прошу уж извинить нас на этом. Но, впрочем, вы будьте вполне покойны, потому, я так полагаю, что важного тут ничего и быть не может - одна только, значит, формальность. Все это токмо для одной безопасности делается. Прощайте, милостивый государь, прощайте, - говорил он, ретируясь к двери, - желаю вам покойной ночи и приятных сновидений.
И через минуту всех этих господ уже не было в квартире.
Господин Белкин вернулся в залу, да так и остался на месте, словно столбняк на него нашел. В голове творился какой-то сумбур. Скверные мысли ползли одна за другой, и бог весть сколько бы времени простоял он в таком положении, если бы вдруг на пороге не показалась горничная.
- Барин! А где же часы-то ваши! Вечером, помнится, в кабинете на столе вы их оставили, а теперь их нет.
- Как нет? Что ты врешь, дура!
- Извольте сами посмотреть. Я весь стол оглядела... и перстня тоже нету!
Господин Белкин направился в кабинет, глянул на стол: точно, ни часов ни золотого перстня не оказывается.
"Что за притча! - подумалось ему. - Куда бы могли они запропаститься?" А сам очень хорошо помнит, что с вечера оставил их на этом самом, обычном для них месте. "Уж не сунули ль эти господа, по нечаянности, в ящик?.."
Хвать - ан в ящике не оказывается ни этих вещей ни серебряного портсигара, который тоже наверно туда был положен.
Он - к бюро, посмотреть, целы ли деньги...
- Господи, да что же это такое!
На восемь тысяч банковых билетов как не бывало! Даже какая-то мелочь лежала, так и ту забрали.
- Телохранители вы наши! - в слезном отчаянии всплеснул руками господин Белкин. - Эй! Люди! Живее! Фрак, белье! Одеваться!.. Извозчика!.. Ряди к обер-полициймейстеру!