Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 168 из 239

И снова почувствовала она тяжелое оскорбление, и снова закипели в груди ее злоба, и ненависть, и презрение, и столь же ярко, как в первую минуту, вспыхнула в ней опять жажда прежнего мщения.

До болезненности раздраженная этой встречей, она быстро шла по направлению к Адмиралтейскому бульвару и, очутившись на нем, бессильно опустилась на зеленую скамейку, будучи уже невмоготу подавлена бесконечным наплывом всех этих дум и ощущений.

Она не помнила, да и не заметила, сколько времени просидела на этой скамейке. Когда же, наконец, очнулась несколько и огляделась вокруг - на дворе уже вечерело, а рядом с нею, на другом конце скамейки, равнодушно позевывая и болтая ногами, сидела какая-то аляповато одетая девица из породы ночных бабочек.

Пробуждение из этого оцепенелого забытья осталось в душе Чечевинской чем-то невыразимо горьким, кручинно жутким и колючим - и бог весть почему стало ей так больно, так тоскливо и грустно, что по щекам ее несдержанно покатились слезы. Но это были слезы мрачные, злые, тяжелые, которые не облегчали души, а только усиливали ее оскорбленную озлобленность.

Эти резко обозначенные и сурово сдвинутые брови, этот угрюмый взор и слезы, катившиеся тихо одна за другой, произвели несколько странное впечатление на аляповатую ночную бабочку. Раза три покосила она в сторону Анны и наконец, подвинулась ближе.

- Слышьте, что это вы так плачете?

Анна хотела было уже резко ответить: "а вам какое дело?" - но, вскинув глаза, увидела такую глуповато-добрую физиономию, что на резкость не хватило духу. Княжна почти чутьем поняла, что этот вопрос вызвало скорее участие, чем безразличное любопытство.

- Скверно жить... Со злости плачу... - отрывисто обронила она слово, глядя далеко в сторону.

- Это бывает... - поддержала бабочка. - Со мной тоже вот, как станет на что-нибудь обидно, так я сейчас выпью - и ничего, полегчает!

- Как это "выпью"? - пристально вслушалась Анна.

- А так, обыкновенно, рюмки три-четыре вина простого... Когда сама, когда и кавалеры, случается, угощают.

- Да ведь скверно!

- Скверно-то скверно, зато потом хорошо: все позабудешь!

- Не знаю... не пивала... - молвила в раздумье княжна.

- А вы попробуйте - пречудесно!

- Гм... В другой раз как-нибудь, - со вздохом улыбнулась она бабочке, теперь не на что - денег нету.

Прошло несколько минут полного молчания.

Анна, подперев ладонями подбородок, сосредоточенно погрузилась в свои непросветные думы. В сердце все еще бушевала и судорожно грызла его оскорбленная злоба и ненависть.

Ночная бабочка продолжала апатично болтать ногою и по временам искоса взглядывала на свою соседку.

- Послушайте, - наконец заговорила она, снова обратившись к Анне, хотите, выпьемте-ка вместе?

- Денег нету, - безразлично ответила та, не изменяя позы и глядя все в то же неопределенное, далекое пространство.

- Это ничего, - возразила бабочка, - я вас угощу; будемте знакомы... Я и сама не прочь бы выпить теперь: люблю я это!..

Княжна не давала ни положительного, ни отрицательного ответа и сидела по-прежнему.





- Потом как-нибудь сочтемся: ну, вы меня тоже угостите когда, продолжала аляповатая особа. - Вы из каких? - повернула она вдруг неожиданным вопросом.

Анна чутко подумала, улыбнулась про себя едва заметной горькой улыбкой и спокойно ответила:

- Я-то?.. Да как вам сказать?.. Пожалуй, из таких же, как и вы.

- Нет, в сам-деле?

- Да я же вам говорю!

- А!.. Ну, вот и прекрасно!.. Будемте знакомы. Вы где живете?

- Нигде!

- Как же это нигде? Разве можно без фатеры? - изумилась бабочка во всю свою глуповато-широкую, добродушную физиономию. - Я вот у хозяйки живу, словоохотливо продолжала она, - нас там три девицы живет, по двадцати пяти рублей на месяц платим: тут и фатера, и кушанье, и стирка, и горячее, а остальные деньги, что добудем, - на себя уже. Так как же это вы, миленькая, без фатеры?

- Да так же вот, как видите!

- Хотите идти к нашей хозяйке жить? У нее еще есть одна комнатка свободная; Луиза там жила, только теперь она уехамши с офицером одним - во Псков увез с собой; так комнатку-то хозяйка вам уступит. Хотите, в сам-деле?

Анна закрылась руками в мучительно тяжелой нравственной борьбе. В эту минуту, казалось, она делала последнее усилие над собою: она ломала себя... наконец переломила.

- Хочу! - было ее твердым, решительным ответом.

- Ну, и пречудесно! - подхватила бабочка. - Вместе будем жить, подругами будем... Давайте завсегда под ручку по Невскому ходить.

- Давайте, - согласилась Анна, прикрывая выделанно-беспечной улыбкой то глухое отчаяние и злобу, которые клокотали в ее груди и были готовы прорваться наружу раздирательным воплем. Но - она уже решилась, она уже переломила и похоронила себя. Теперь хотелось ей только поразгульнее справить над собою собственную тризну, панихиду с поминками над прежней княжной Анной Яковлевной Чечевинской.

- А уж как хозяйка-то мне будет благодарна, что я ей новую жилицу предоставила! - довольственно улыбаясь, продолжала меж тем бабочка. - Теперь на радостях таких, пожалуй, что с месяц подождет на мне долгу - должна я, видите, ей за житье, пристает все; ну, и кофию не стала давать... А теперь ничего, помиримся!

Анна снова уселась в озлобленно-мрачном раздумье и, не слушая болтовню своей новой товарки, погрузилась в свои собственные глухие думы.

- Послушайте, - наконец прервала она ее неожиданным словом, - вы хотели угостить меня... Угостите-ка! Я отдам вам потом... Я хочу быть пьяной!

В этих словах ее прозвучала безнадежная решимость мертвого отчаяния. Глухая тоска побуждала скорее залить неисходное горе, а чувство оскорбленной злобы и мстительной ненависти подмывало скорее увидеть самой свое собственное падение.

И в тот же самый вечер она жадно, с каким-то колюче-пронзающим наслаждением исполнила и то и другое...

* * *

Княжна Анна стала развратной женщиной. Что делалось в глубине ее разбитой души - того никто и никогда не ведал. Нравственно, как и прежде, это было честное, но глубоко искалеченное, оскорбленное и озлобленное существо. Фактически - это была развратница по ремеслу, которая с каким-то самодовольствием, с каким-то мстительным горьким наслаждением выставляла напоказ свое падение и не скрывала своего настоящего имени и происхождения.