Страница 166 из 239
"Зачем, зачем она назвала себя перед этою толпою?" - долбило все одно и то же в его голове, и тем-то настоятельнее хотелось ему разрешить все свои сомнения, и тем-то нетерпеливее ждалось, скоро ли проснется и вытрезвится эта женщина. Он почти поминутно подходил к двери и прислушивался, заглядывая в замочную скважину, пока, наконец, нетерпение его разрешилось.
За дверью явственно послышался шорох движений и хриплый старушечий кашель.
Далее не мог уже терпеть Каллаш и как-то порывисто вошел в смежную комнату. Он пристально остановился против своей гостьи.
Чуха вскочила с дивана - и в то же мгновенье оба сильно смутились. Оба чувствовали какую-то странную, томительную неловкость друг перед другом.
"Как приступить? с чего начать с нею?" - смешался на мгновенье граф, но тут же почти преодолел себя. К нему воротилась обычная твердость и самообладание.
- Ты - княжна Чечевинская? - твердым голосом задал он ей вопрос, неотводно глядя в упор на смущенную женщину.
Та смутилась еще более и глубоко потупила взоры. Видно было, что ей очень тяжело отвечать ему.
- Нет, - прошептала она, отрицательно покачав головою, - это не мое имя. Меня Чухою зовут.
- Когда я встретил тебя пьяною на улице, - спокойно и ровно продолжал граф, испытывая ее глазами, - ты, в виду всех, назвала себя княжною Анной Яковлевной Чечевинской.
- Я... Ну, что ж такое?.. Я солгала, - было ему чуть слышным ответом.
- Стало быть, ты знаешь ее, если назвалась ее именем?
- Н... не знаю!.. Не знаю... ничего не знаю!.. - прошептала Чуха, не глядя на него и продолжая отрицательно качать головою.
- Откуда известно тебе это имя? - настаивал граф.
- Имя?.. А так, слыхала...
- Ты? Когда? От кого слыхала?
- Не знаю... не помню... от людей слыхала...
- От каких людей?
- О господи! Да кто же их знает!.. Мало ли людей на свете! - теряясь, воскликнула Чуха, которую, видимо, терзали все эти вопросы.
Граф осторожно и кротко взял ее руку и, не спуская с нее глаз, проговорил вполне уверенным тоном:
- Ты говоришь, неправду. Ты - княжна Чечевинская.
- Ну, а если б и так, - нетерпеливо сорвалось у Чухи, - если б и так тебе-то что за дело?
Граф замолчал. В лице его заметно было сильное волнение.
- Брату всегда есть дело до его сестры, - взволнованно и тихо сказал он, наконец, голосом, полным участия.
Чуха вскинулась на него изумленными глазами и отступила шага на два.
- Брату?.. - прошептала она, пожирая его взорами.
- Да, брату!.. Князю Николаю Чечевинскому.
Ошеломленная Чуха глядела и молчала.
Она не могла еще прийти в себя от этого странного, неожиданного слова.
Тот снова приблизился к ней и хотел было взять за руку, как вдруг Чуха отдернула ее и еще больше подалась назад. На губах ее мелькнула горькая, колючая улыбка.
- Моему брату, - проговорила она, наконец, с иронической горечью и затаенной злобой, - не было до меня дела в течение двадцати двух лет, какое же дело может быть теперь?.. Теперь уже поздно!.. Теперь мне не надо ни брата, ни его участия!
Граф Каллаш в тяжелом и смущенном волнении медленно прошелся по комнате. Лицо его было бледнее обыкновенного, во взоре горела томительная тоска.
- Гм!.. В течение двадцати двух лет!.. - проговорил он как бы сам с собою. - А если в течение этих двадцати двух лет он успел вынести позор, тюрьму, сибирскую каторгу, и потом скитание бог знает где - далеко, в Америке, под чужим именем... Если и теперь даже сам себе он не осмеливается признаваться, что он князь Николай Чечевинский? Что ж тут говорить, было ли или не было ему дела?
Пораженная Чуха следила за ним и слухом и взорами, пока тот не остановился наконец перед нею.
- Послушай, сестра, - начал он тихо и, насколько мог, спокойно, двадцать два года тому назад я поступил против тебя подло. Я был тогда большим негодяем. Теперь я, быть может, несколько лучше, но... все-таки и теперь я негодяй! Да ведь находят же и на мерзавцев минуты человеческого сознания, минуты раскаяния?.. Я раскаиваюсь не в настоящем, но в прошлом, в том, что сделал я против тебя двадцать два года назад. Прости меня, если можешь простить! Если ты несчастна, то столько же несчастен и я... Быть может, нас равно побила жизнь... Право, сестра, это верно, это так! Мне кажется, мы можем подать друг другу руки. Прости меня!
Чуха все еще глядела на него, но в этом взоре все более и более сглаживался оттенок прежней суровой иронии и злобы, уступая место чему-то теплому, мягкому, болезненно страдающему и родному. Это был взор всепрощения. С ресниц ее скатилось несколько крупных слезинок.
Граф стоял перед нею в томительном ожидании.
Чуха вздохнула полным, освобождающимся из-под гнета вздохом и молча протянула ему руку.
XII
КАКИМ ОБРАЗОМ КНЯЖНА АННА
СДЕЛАЛАСЬ ЧУХОЮ
Глава эта будет вовсе не длинна и не обильна подробностями. В силу этого обстоятельства автор тем более охотно предлагает читателю проследить вместе с ним судьбу столь давно покинутой нами княжны Анны Чечевинской.
С моря дул порывистый, гнилой ветер, который хлестал одежду прохожих, засевая их лица мелко моросящею дождевою пылью, и пробегал по крышам с завывающими, пронзительными порывами. Туман и дождливая холодная изморозь густо наполняли воздух, в котором царствовали мгла и тяжесть. Над всем городом стояла и спала тоска неисходная. На улицах было темно и уныло от мглистого тумана. Фонари, по весеннему положению, не зажигались.
Нева плескала волнами своими в гранит набережной. За рекою крепостные куранты у Петра и Павла с безысходною тоскою медленно играли "Коль славен наш господь" и пробили девять. По пустынной набережной шибко шла против ветра высокая стройная женщина закутанная в черную шаль, и шла, казалось, без всякой определенной цели, без всякого пути.
- Кажись, недурна, - процедил сквозь зубы беспутный шатун-гуляка и, подумав с минуту, повернулся и пошел вдогонку за молодой женщиной, темный очерк которой с каждым шагом все более и более терялся в холодном и моросящем тумане петербургской ночи.
Эта ночь была в середине мая 1838 года.
Эта молодая женщина была княжна Анна Чечевинская.
Она с проклятием только что покинула порог княгини Шадурской.