Страница 161 из 239
- Да ты чья такая? Откелева? Ась?
- Божья, миленькие, божья да подзаборная.
Безобразная Чуха - надо отдать ей полную справедливость - в пьяном образе была вконец отвратительна.
В это время к досужей кучке присоединился еще один новый зритель, потому что она загородила ему дорогу.
Он шел себе прогулочным шагом, с видом фланера, которому решительно нечего делать, и поэтому нет ничего мудреного, что скучившиеся люди вместе с пьяной Чухой мимоходом остановили на себе его праздное внимание.
Он один из всей этой кучки отличался и безукоризненным изяществом и джентльменски представительным видом.
Это было лицо уже знакомое читателю, которое он знает под именем венгерского графа Николая Каллаша. Граф возвращался пешком от своего приятеля и сподвижника Сергея Антоновича Коврова и совершенно случайным образом наткнулся на уличную сцену.
- Слышь ты, баба, говорят те - домой сволоку! - настаивал меж тем сердобольный мещанинишко. - Ты мне только больше ничего, что объявись насчет местожительства, да главное, как звать тебя?
- Княжною звать меня, княжною, - бормотал голос пьяной женщины.
- Ха-ха-ха! - пронеслось по толпе. - Слышь, робя, княжной велит звать себя! Вот так княжна! По полету видна!
- С самого, значит, с Тьмутараканьева княжества - это верно! - скрепил своим бойким словом маклак-перекупщик.
- А ты что думаешь? Нет, ты скажи мне, ты что себе думаешь? Княжна! Известно княжна! - задорливо вступила с ним в диспут пьяная старуха, размашисто жестикулируя руками.
Венгерскому графу это обстоятельство начало казаться довольно курьезным, так что он решился пробраться сквозь толпу и стал поближе к диспутантке.
- И я то ж само говорю, что княжна, - подуськивал перекупщик, показывая вид, будто сам вполне соглашается с нею и хочет отбояриться от спора. - Одно слово, княжна с подлежалого рожна, аль с попова задворка!
- К ней, надо быть, и гостье-то все графское да княжеское ездит все-то кол да перетыка! - опять ввернула слово поваренная груша.
- Ты, баба, не мели мелевом, а насчет имя-звания объявись, потому имя-звание сичас первым самым делом! - не обращая внимания на перекрестные остроты, дернул Чуху назойливый мещанинишко.
- Чего-то звание! - хлопнул его по плечу перекупщик. - Пиши, коли хошь, княжна, мол, Косушкина, да и вся недолга.
- Ан врешь, не Косушкина, а Чечевинская! Княжна Анна Яковлевна Чечевинская! - войдя в окончательный задор и с сильной жестикуляцией взъелась на него пьяная женщина, вконец задетая за живое всем этим градом острот и дружного хохота. - Н-да, вот... Что, взял? - продолжала она, показывая ему кукиши: - Не Косушкина, а Чечевинская... Княжна Анна Чечевинская!.. А ты, на-ко вот, выкуси!
Услышав звук этого имени, граф Николай Каллаш изменился в лице. Он побледнел мгновенно и, сильным натиском плеча окончательно уже пробравшись к пьяной старухе, дрожащими пальцами коснулся ее руки.
На пьяненьком лице ее показалась улыбка удовольствия.
- А!.. Чудной гость!.. Чудной гость! - замолола коснеющим языком старуха, не спуская с него глаз. - А наши девушки и доселе вспоминают угощения твои! Ей-богу так! Что ходить-то перестал к нам на Сенную? Дай-ко мне на косушечку!.. Я нынче хмельная - я уж хватила немножко, да хочется еще... за твое здоровье! Я ведь это с горя, ей-богу с горя!
И из припухлых глаз ее потекли новые пьяные слезы.
- Хорошо, я дам... только едем со мною! Сейчас едем! - мимоходом буркнул ей граф, торопливо выводя ее из кучки, которая осталась необычайно изумлена столь внезапным оборотом дела.
- А мне все равно... вези, куда хочешь!.. В часть, так в часть, в кабак, так в кабак - я поеду, я всюду поеду! Поеду! Мне все равно! бормотала Чуха, позволяя ему вести себя без малейшего сопротивления.
В ту же минуту кликнул он дремавшего неподалеку Ваньку и довез на нем хмельную старуху до извозчичьих карет, которые обыкновенно стоят на бирже у Семеновского моста.
Нанятый экипаж вскоре прикатил их обоих к подъезду небольшого, но изящного дома, занимаемого венгерским графом.
X
КТО БЫЛ ГРАФ КАЛЛАШ
- Я это, милый мой, говорю тебе - с горя!.. Ей-богу же с горя!.. Ты не думай, что я старая... что я пьяная да развратная, а и у меня тоже, может быть, свое горе! - медленно молола языком Чуха, смахивая грязною рукою набегавшие слезы. - Я сирота... совсем сирота, бесприютница... Нашла себе было хорошую девушку - ты не думай, нет, честная, хорошая!.. Божусь тебе!.. Как дочку полюбила ее, а ее увели от меня вчера... из части увели... Ей, конечно, теперь хорошо там будет... и сама знаю, что хорошо, а расстаться трудно мне было... больно уж полюбила, говорю тебе!.. Пусто теперь мне как-то без нее, тоска берет... Ну, а я и тово... хватила с горя!.. Тоску залить... я и хватила!.. А ты не осуди... не смейся... над жалким человеком и грех и стыд смеяться... Зачем? Слышишь ли, голубчик, зачем ты привез меня сюда?.. Мне бы в часть или в кабак, а ты вон куда!.. Зачем, говорю, зачем?
- А вот затем, чтобы ты проспалась хорошенько, а потом мы поведем с тобою разговоры.
- Какие с Чухой разговоры!.. Да и куда я тут лягу... Я ведь грязная, пьяная - видишь, какова... а у тебя мебель - вон какая хорошая... Мне, мой милый, не место здесь... Ты пусти меня - уж я лучше... как-нибудь сама... в часть пойду.
Граф с трудом, наконец, убедил хмельную женщину остаться и лечь соснуть на широком покойном диване.
Та, как повалилась, так через минуту и захрапела.
Он спустил гардины и, притворив двери, вышел в другую комнату, а сам, казалось, был так встревожен, хмуро задумчив и сильно озабочен какою-то мыслью. Нетерпение проглядывало в каждом его взоре, в каждом движении, и граф неоднократно, осторожными шагами подходил к двери, за которою спала пьяная старуха, заглядывал в щель и прислушивался; чем дольше проходило время, тем сильнее отражалось в нем беспокойно-тоскливое нетерпение.
Но чтобы разъяснить причины этого настроения, мы должны начать рассказ наш издалека - за двадцать два года назад.
* * *
В 1838 году - если не забыл еще читатель - княжну Анну Яковлевну Чечевинскую постигло несчастье, обыкновенно называемое в свете большим скандалом. Она родила дочь и испытала всю великую меру подлости того человека, которого беззаветно полюбила всей своей честной любовью.