Страница 159 из 239
Это было первое, но еще маленькое разочарование для созерцателей явленного чуда.
Отец Иринарх самолично направился к киоту и поставил икону на ее место.
- А это, матушка, что за баночка у вас тут поставлена?
- Ах, это тьма - нам Фомушка подарил... спасибо ему, голубчику!
- Тьма-а?.. Какая тьма? Где это тьма-то?
- А тут же вот в киоте хранится.
Отец Иринарх мельком поглядел на Евдокию Петровну взором того внутреннего беспокойства, которым смотрят на людей, впервые оказывающих признаки умственного расстройства.
- То есть, позвольте... Этого я, признаться сказать... извините, ваше превосходительство! - не совсем-то понимаю: как это тьму подарил?.. Какая же это тьма?
- Египетская, - подсказала сморщенная девица вместо своей барыни, которая молча глядела на Иринарха, будучи приведена его скептическими словами в некоторое недоумение относительно Фомушкиной непогрешимости. Но покамест она еще не могла взять в толк, чего это хочет от нее отец Иринарх и чего он так добивается...
- Что такое?.. Тьма египетская?.. Да где ж она? Покажите мне ее! настаивал меж тем священник, обращаясь то к хозяину с хозяйкой, то к горничной-девице и ко всем присутствовавшим, между которыми были и поумнее; им точно так же показалось довольно странным курьезное открытие египетской тьмы.
Горничная, в ответ отцу Иринарху, указала на склянку с черною маслянистою массой.
Тот изъявил намерение немедленно вскрыть ее и поглядеть, что там такое.
- Батюшка!.. Бога ради!.. Нет, нет, не открывайте! - стремительно приступила к нему Евдокия Петровна.
- Отчего же так?..
- Невозможно!.. Невозможно!.. Он запретил! И прикасаться запретил!
- Кто это он? Все Фомушка же блаженный?
- Он, он запретил строго-настрого! Оставьте уж лучше, оставьте!
- Нет, уж позвольте полюбопытствовать, матушка!
- Да, говорю же вам, невозможно!
- Напротив, весьма легко. Отчего невозможно?
- Расточится!
- Что расточится?
- Тьма! Сейчас же расточится; только открыть сосуд - она и расточится по всей земле, и все тогда будем во тьме ходящими - так и он нам наказывал!
- Не тогда, а ныне, матушка, - извините меня, - во тьме вы ходите! наставительным пастырским тоном возразил ей отец Иринарх. - И от всего сердца моего желаю, - продолжал он, вскрывая банку, - чтобы поскорее озарил вас свет истины. Извольте, матушка, ваша тьма не расточается... Видите? А меж тем откупорена - и не расточается!
Отец Иринарх, вертя в руках Соломонов сосуд, показывал его всем присутствующим.
- Что ж это такое?.. Боже мой, что ж это такое? - в недоумелом смятенье шептала, опустя руки, пораженная старушка. - Не расточается... И в самом деле, не расточается... Что же это такое?
- А то, что ваш Фомка - мошенник...
- Господи помилуй! Да что вы говорите, отец Иринарх?.. Мошенник... тьма - не тьма... Да что ж оно такое, наконец?
- Оно-то?
Отец Иринарх поднес откупоренную склянку к кончику носа.
- Вакса-с, ваше превосходительство, вакса! Очень доброкачественная и должно полагать по запаху и глянцевитости - брюлевского производства.
Едва ли бы какое-нибудь действительно сверхъестественное явление могло произвести на добрых птиц такое сильное впечатление, как это простое слово "вакса", сказанное отцом Иринархом с такой самоуверенностью, которая не допускала ни малейшей ошибки. Оно в один миг разбило их долгую и глубокую веру в Фомушек, Макридушек и во всю странно-юродствующую братию.
Отец Иринарх не выдержал и засмеялся горьким смехом сожаления, который почему-то не особенно понравился отцу Иоанну, так что тот даже решился заметить, ни к кому, впрочем, не относясь лично со своим замечанием, что все это скорее печально, чем смешно.
- Истинная ваша правда! И чем смешнее, тем печальнее, - отпарировал Отлукавский. - Так это все Фомушкины подарки? И на счет образа он предречение делал?.. Хм!.. А вы, отец Иоанн, не наведя даже самонужнейших справок, уж и в свой приход возжелали поставить его? Жаль, поторопились немного! - саркастически заметил он с ехидственной улыбкой.
Отец Иоанн сильно сконфузился и, ничего не ответя, только развел руками, а сам меж тем исподтишка бросил на Иринарха взор, исполненный непримиримой ненависти: отец Иринарх за одно уж разрушил и его сладкие надежды...
Макрида стояла ни жива ни мертва и вся тряслась, как в лихорадке.
Дело благодаря Отлукавскому приняло оборот очень серьезный.
- Подобного кощунства над религией допустить нельзя-с! - громко сказал он решительным тоном и принялся допрашивать Макриду.
- Я человек преклонный - мое дело сторона! Ничего не знаю, ничего не ведаю! - разливаясь в притворных слезах, отнекивалась смущенная странница, а сама все дрожала, словно лист осиновый.
Позвали Антониду, которая ничего еще не знала о печальном для нее обороте дела и предстала пред очи всего собрания с полной готовностью рассказывать и подтверждать свое сонное видение.
- Расскажи-ка, милая, как тебя Фома учил сны чудные рассказывать? - с онику обратился к ней Отлукавский.
- Какие сны? - смутилась и побледнела девушка.
- А хоть бы такие, какой ты видела на прошлой неделе?
- Я ничего не видела, ничего не знаю.
- Ну, а мы уже всё знаем. Так расскажи-ко свой сон, не конфузься!
Антонида бухнулась в ноги.
- Виновата! Простите!.. Всему Фомка учил, а сама я ничего не делала, ничего и знать не знаю и ведать не ведаю! - плакала она, не поднимаясь с полу.
В это время доложили, что пришел местный надзиратель с письмоводителем - составлять законный акт о явленном образе, про который и до него дошла стоустая молва. Теперь ему приходилось писать акт хоть и о том же все образе, но только совсем с другой стороны.
Признанием Антониды Фомка был уличен заочно. И это уличение послужило великим ударом как для Савелия Никаноровича, так и для Евдокии Петровны. Разочарование было полное, горькое и постыдное.
- Сказывал я вам, матушка, давно уже сказывал поберегаться этого Фомушки, потому - мошенник, - говорил отец Отлукавский, - а вы не пожелали меня послушать - вот и вышло по-моему. Я давно это видел, да только молчал, потому - мое дело сторона опять же, и вам мои слова были неприятны.