Страница 142 из 239
Когда лакей, в числе старших, подошел с подносом к Макриде-страннице, она, лицемерно скромничая, сделала руками и головой отрицательный жест и заговорила сладко-певучим голосом:
- Нет, божий человек, нет, старичок миленький, мне последней! Последней мне!
- Ей последней поднеси! - громко пояснил Фомушка. - Она у нас со смирением!
- Вы с чем? С медком тоже прикажете? - вопросила ее угодливая хозяйка.
- Нет, мать моя, мне с мермеладцем, с мермеладцем мне, ежели милость будет. Я с мермеладцем люблю! - распевала Макрида, корча смиренные рожи.
В это время на горизонте появились два новых светила: Петелополнощенский, вошедший необыкновенно гордой походкой, и Никифор Степанович Маячков, ходивший, напротив, более с мягким смиренномудрием.
При появлении первого занятия спиритизмом тотчас же торопливо прекратились.
- А!.. Игнатыч! Друг! - закричал, увидя вошедших, Фомушка и заегозил на своем месте. - Да и ты тут, Никиша! Оба два вместе!.. Друзие мои, облобызаемся!..
И Фомушка, не обтирая своих засаленных медом и икрою губ и усищ с бородищею, троекратно и звонко облобызался, "со обниманием", с каждым из новоприбывших. Но нельзя сказать, чтобы гордо-поступному Петелополнощенскому особенно нравилось это целование. Никита же, как человек чистого сердца, принял его с радостью и благоговением.
- Фомушка нынче про странствия свои рассказывать будет! - шепотом проносилось между гостями, и все повысыпали в залу слушать медоточивого Фомушку.
- Блаженный! Ты нам ныне про хождение свое к Афону повествовать хотел, - обратился к нему хозяин. - Мы ждем твоего повествования...
- А, да! Про Афонстии обители! - отозвался Фомушка, встряхнув кудластыми волосами, и тотчас же стал ломаться. - Да что, друже мой, не больно-то я охоч ныне рассказывать.
- Ах, Фомушка!.. Пожалуйста, Фомушка!.. Про Афонские... Нельзя ли уж как-нибудь? - ублажали его некоторые из гостей, и особенно дамы.
- Не! Не! Не хочу!.. Вдругорядь! Вдругорядь как-нибудь, а ноне не хочу! - замахал на них ручищами своими Фомушка. - И не лезьте, не приставайте! Чего это и в сам-деле привязалися ко мне, словно псицы какие... Подите вон!.. Сказано - не хочу! А вот есть - хочу! Хозяйка! - присовокупил он. - Вели-ка мне еще медку да сайку с икрой подать!.. А рассказывать не стану.
- Ах, как жаль! Истинно жаль! Блаженный рассказывать не хочет!.. Не желает! - с грустью и сокрушением говорили между собою гости, отходя от Фомушки и покачивая головами.
- Да ты хошь расскажи господам милостивым, как тебя беси эфиопстии купать-то водили, - вмешалась странница.
- Ты чего еще голчишь?.. Молчать! - закричал, притопнув на нее, Фомушка, и странница, оторопев, прикусила язычок свой.
Оказалось, что блаженного ублажить на рассказы нет никакой возможности.
Однако ж, не прошло и пяти минут, как Фомушка, словно под каким-то наитием, вдруг возвысил свой голос.
- И приступиша ко мне беси, - начал он громко, широковещательно и с удивительной самоуверенностью, так что при первых звуках его речи все гости с благоговением, на цыпочках обступили блаженного. - И приступиша ко мне беси. Семь бесов - по числу зверину. Один старший - Сатанаил и шесть младших - сподручники. А я в та-поры спасался: тридесять ден и тридесять нощей гладен был, и в бане не парился - с год, как не парился, и не мылся, потому - чистоты не люблю: в ней же бо есть блуд и предел спасенью. Не пецытеся о телесех, сказано.
Вздох с икотой со стороны Фомушки, вздох с прискорбием со стороны Макридушки и вздох с умиленным вниманием со стороны некоторых слушателей, особенно женского пола.
- И говорит мне бес: "Фомушка, приставлю я тебе жену некую, зраком зело добру, и будешь ты у меня первый человек Адамий, и царем эфиопским наречешься, как одно тому слово - над всеми князьями князь и над всеми королями король, и будут тебе герцоги всякие ноги мыть да воду ту пить". Я говорю: "Пошел вон! Потому как ты черт - и я с тобой не могу!" А он мне речет: "Хочешь, в реке тебя выкупаю? Вот мы, говорит, жеребцов заводских поведем купать, и тебя с ними!" И подхватили меня тут шесть бесов младших с эфиопом Сатанаилом и потащили купать. И взмолился я тут слезно ко господу, да не искупают меня в реке...
Новый вздох с икотой со стороны Фомушки, причем был перекрещен его рот: "для того чтобы враг человеческий не влетел через уста во утробу", - пояснил он гостям, которые от умиления только головами покачивали.
- Так вот како чудо было! - торжественно заключил блаженный, окидывая быстрыми глазами присутствующих. - И как я, значит, божиим соизволением, по вере своей многоей, спасенье приял! А что этих всяких соблазнов мне было, как, то есть, враг мою плоть смущал - больше все во образе женском, ну, и опять же насчет яствия и пития - то и несть тому исчисления, и только одна вера моя соблюла меня чиста - вера да о грехах сокрушение. А соблазны-то нашему брату бывают многие!
Третья икота со вздохом, а гости все слушают да слушают с глубоким благоговейным вниманием, и некоторые лимонные дамы даже слезы источают. Актриса же Лицедеева сидит - не шелохнется, и глаза глубоко опустила, потому, вероятно, чувствует, что и ее, немощную, на этот счет исконный враг потайно многими соблазнами одолевает...
- А вот мне, грешнице, тоже чудо великое было, - начала своим певучим голосом Макрида-странница.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Гости остались по большей части глубоко поражены этим последним чудом, а лимонные дамы еще сильнее источали слезы умиления.
Они совершенно искренно верили этим рассказам и преисполнялись чувством священного благоговения к таким избранникам, как Фомушка-блаженный и Макрида-странница.
Прошла одна минута молчаливого раздумья.
Макрида, пользуясь ею, вынула из-за пазухи книжку в черном клеенчатом переплете и тихо, но торжественно поднялась со своего места.
- Благочестивые милостивцы! - начала она переливаться певучим голосом. - Пожертвуйте доброхотным даянием на преукрашение храмов и обителей божих!.. Было мне видение: святитель во сне явился. Слезно плакал он, батюшка, и заказал мне, чтобы я, по усердию своему, через доброхотных дателев, престол ему, Костромской губернии Чуриловского погоста, в деревне Сивые Жохи беспременно поставила. "А я, говорит, и за тебя, раба Макрида, и за них, за дателев-то, перед господом умолитель грехам вашим буду". Так вот - не будет ли милость ваша, господа мои высокие, по усердию своему пожертвовать мне что-либо?