Страница 8 из 46
Материнские чувства Софьи Андреевны к дочерям богаты и разнородны: это и гармоничные отношения любви-дружбы, и тревожные переживания любви-раздражения. Дочери со своей стороны раскрывались различно: легко любовью отвечая на любовь (Татьяна), учась с опорой на неустанный духовный труд любовью откликаться на сложную по своей природе «недолюбовь» (Мария).
По-видимому, сложность отношений с матерью во многом определила направление духовной жизни Марии, последовавшей за отцом. И все же главное в другом: именно он был изначально ей близок. Она была «соприродна» ему. Старшая сестра Татьяна уже позднее, в своих воспоминаниях, зафиксировала оставшееся в ее памяти: в 1885 году «сестра Маша являлась всецело последовательницей отца: ей было тогда четырнадцать лет. Из всех детей она и младший брат Ванечка больше всех походили на него. Она унаследовала его глаза, голубые, глубокие, пытливые и лучистые»[90]. Младшая Александра писала: «Когда я вспоминаю Машу, на душе делается радостно и светло. Всем своим обликом она была похожа на отца 〈…〉. Лицо Маши было серьезное, сосредоточенное, казалось, что она только прислушивалась к тому, что у нее происходит внутри. Все любили ее, она была приветлива и чутка: кого ни встретит, для всех находилось ласковое слово, и выходило это у нее не делано, а естественно, как будто она чувствовала, какую струну надо нажать, чтобы зазвучала ответная. Машу все называли некрасивой 〈…〉 но все существо ее казалось мне милым и привлекательным»[91].
В детстве и отрочестве Маша, оказавшаяся одна среди остальных детей мало любимой матерью и понимавшая это, винила себя и пыталась привлечь к себе внимание близких, завоевать любовь окружающих. Юная Маша отличалась досадной для ее близких слабостью «влюблений» в молодых людей, однако эта ее особенность вполне объяснима: поиском любви она интуитивно пыталась восполнить для себя недостаток в собственной семье. Кроме того, Мария отличалась богатым воображением, разыгрывая для себя целые истории. По-видимому, ее внутренняя работа началась довольно рано.
Однако со стороны все ее разнообразные душевные усилия могли выглядеть сумбурными и малопонятными. Так, вероятно, и произошло со старшей сестрой, случайно обнаружившей дневник Маши и прочитавшей его. Надо вспомнить и то, что отношения сестер включали в себя чувство ревности к отцу. Старшей сестре, всеми любимой и избалованной этой любовью, было на тот момент двадцать три года, а средней – семнадцать лет.
Вот строки из дневниковой записи Татьяны:
«Сейчас я согрешила, но не раскаиваюсь в своем грехе. Роясь в комодах, я открыла дневник Маши и столько из него вынесла поучительного, что радуюсь своему поступку. Во-первых, мне стало страшно жаль ее. Хотя я всегда думала, что она чувствует свое одиночество в семье, нелюбовь к ней, но, никогда не испытавши ничего другого, я не думала, чтобы она так страдала от этого. Она пишет, что хочет убить себя, но что ее останавливает то, что она чувствует, что она нелюбима по своей собственной вине, и что она будет стараться побороть свои дурные стороны, чтобы ее любили.
Она очень много сделала в этом направлении, и действительно, ее стали больше любить и мама, и папа, и я, и братья, и малыши. Это ужасное несчастье – иметь ее натуру: лживую, хитрую и вместе с тем чувственную и фальшиво-восторженную. Ее дневник – это такой сумбур, в котором разобраться невозможно. То, что она не видит ласки и любви дома, делает то, что она готова броситься на шею первому встречному и на каждой странице своего дневника влюблена в нового. 〈…〉
Мне кажется, что после папá (нет, даже рядом с ним) я – первая, которая имеет влияние на нее. И я так легкомысленно говорю с ней, даю ей примеры и так плохо пользуюсь своим влиянием. Всем в глаза бросается ее слепое подражание мне, хотя она совсем не глупее меня, а скорее напротив, и верит мне, и любит меня очень. Это и по дневнику, и в жизни на каждом шагу видно. Это ей делает честь, потому что я с ней часто дурно обращаюсь и, главное, легкомысленно. Если мне весело вздор болтать, то я знаю, что найду в Маше благодарную слушательницу, и забываю, что она всему будет стараться подражать и что в мои хорошие минуты, когда мне хочется поделиться своим серьезным внутренним миром с кем-нибудь, я никогда к ней не обращусь.
Да, она – жалкая девочка, и что-то с ней будет? Она в некоторых отношениях удивительно развита, она очень чутка, от нее не ускользнет ни один жест, ни одна интонация. Она все заметит и все оценит. Вместе с тем она ненавидит чтение и страшно невежественна. В практическом отношении она тоже плоха: бестолкова и непонятлива. Зато характер чудный; и что ее спасает – это критика ее к самой себе и страшные усилия для исправления своей натуры»[92].
Л. Н. и С. А. Толстые и их дети: Миша, Ванечка, Лев, Александра, Андрей, Татьяна, Мария. 1892
Чувство, с каким писались все эти строки, неровное: то сочувственное, то раздраженно-критическое. Но важнее другое: Татьяна уловила нерв интенсивной внутренней жизни сестры.
Мария в шестнадцать лет приняла решение держать экзамены «на звание домашней учительницы». Отец, по свидетельству С. А. Толстой, не одобрял желания средней дочери сдавать экзамены, однако та твердо придерживалась решения. Софья Андреевна наняла для дочери гувернантку с хорошим образованием. И позднее, через годы, С. А. Толстая с удовлетворением отметила в своих воспоминаниях: «Маша занималась с ней довольно усердно, и хотя они обе очень боялись и нервничали, экзамены свои Маша кончила благополучно»[93]. В итоге в конце марта 1888 года Мария сдала последний экзамен.
Об этих годах жизни сестры Татьяна писала:
«Всегда погруженная в заботы о ком-нибудь или о чем-нибудь, – иной я ее не помню.
В Ясной она ухаживала за больными, учила ребят и кормила бедняков. В Москве ходила по больницам, где училась на сестру милосердия. Мать беспокоилась за ее здоровье и боялась реакции на все то горе, которое ей приходилось видеть. Отец же был очень счастлив, чувствуя, что она примкнула к нему, видя ее симпатию к его мыслям и трудам»[94]. Толстой часто думает о дочери, обращения к ней частотны как в письмах, так и в дневнике. Осенью 1887 года делится с другом В. Г. Чертковым: «Маша дочь так хороша, что постоянно сдерживаю себя, чтоб не слишком высоко ценить ее»[95].
В своем следовании линии отца Мария была тверда. Так, к примеру, в феврале 1887 года Софья Андреевна, планируя провести танцевальный вечер в честь дня рождения Маши, натолкнулась на «враждебный протест» со стороны средней дочери и поддержавшего ее сына Ильи. Софья Андреевна, уже успевшая кого-то позвать, а затем вынужденная отменить приглашение, обрушилась на дочь с упреками. Но позднее, вспоминая об этом эпизоде, мать отметила: «…я рассердилась и напала на Машу, говоря, что она изолгалась в угоду отца… Я была несправедлива, так как Маша до самой своей смерти осталась верна своим принципам, хотя по натуре была склонна к разным нежелательным увлечениям, особенно же к влюблению»[96].
Софья Андреевна полагала, что поддержка дочерью отца, столь сочувственно относившегося к народным бедам, портит ее жизнь и еще больше отдаляет от матери. Графиня считала, что с приходом мужа к новому миропониманию «сломилась жизнь» и все члены семьи пострадали от этого. «Худенькая, слабая Маша надорвала в непосильной работе и вегетарианстве свои последние силы и здоровье. У Тани было больше чувства самосохранения, но и она пострадала от резкого отрицания всего, что отрицал отец»[97].
90
Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. С. 397.
91
Толстая А. Младшая дочь. С. 194–195.
92
Сухотина-Толстая Т. Л. Дневник. С. 171–172. Запись от 21 февраля 1888 г. Курсив мой. – Н. М.
93
Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 2. С. 47
94
Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. С. 397.
95
Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 86. С. 84.
96
Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 2. С. 16.
97
Там же. Т. 1. С. 388.