Страница 37 из 46
Татьяна Львовна должна была учесть традиции своей новой семьи. Ее римское письмо свидетельствует: она всматривается в жизнь Сухотиных, а мыслями все еще остается с отцом, с его религиозно-философскими исканиями.
В мае 1900 года она не могла удержаться от радости: «Седьмой месяц, как я замужем. Никогда не считала, чтобы замужество обусловило бы счастье, и, выходя замуж, не рассчитывала на него и не ожидала его. А между тем жизнь сложилась неожиданно и незаслуженно счастливо. Как мне не быть оптимисткой, когда я вижу столько добра в людях! Миша, все дети, все родственники, все друзья, знакомые, вся прислуга – все стараются, чтобы в нашей семье был мир и согласие, и до сих пор не было ничего такого, что сделало бы малейшую трещину в наших отношениях»[455].
Через месяц в следующей дневниковой записи Татьяна Львовна ответила самой себе: «Помню, что до замужества я как-то писала, что боюсь, что Миша потянет меня книзу. Это была большая гордость с моей стороны и большое недоверие к нему. Он, напротив, часто подтягивает меня и искренно огорчается и удивляется, когда усматривает во мне слабости, присущие моему полу. А что меня привязало к нему – это то, что я теперь собираю свои сокровища здесь более, чем когда я была девушкой. Я думала о том, чем была бы для меня смерть Миши, и испугалась тому мраку, который от этого охватил бы меня»[456].
14 ноября 1902 года она написала брату Льву из Рима о своем семейном счастье, правда мысль ее была сложнее: «Сегодня день нашей свадьбы: 3 года. Я не ожидала, что через три года скажу, что ни разу не раскаялась в своем замужестве. Хотя всегда скажу, что если бы я сумела быть хорошей старой девой – я это предпочла бы»[457]. Горести, которые постигли за это время ее с мужем и о которых речь пойдет ниже, сказывались. Но тем не менее она отдавала себе отчет в том, что желание иметь свою семью всегда было для нее главным.
Внутренний диалог Татьяны с отцом продолжался, после отъезда гостившего в семье Сухотиных отца она записала: «Странное у меня было к нему чувство: совестно своей измены без раскаяния в ней. Совсем мало говорили с ним по душе: я боялась, что он осуждает меня, может быть, скорбит о моем замужестве, и вызывать его на признание в этом казалось бесполезным, потому что вряд ли он это высказал бы мне, а если высказал бы, то мне было бы слишком больно это выслушать»[458].
Татьяна Львовна, выйдя замуж за Сухотина, приняла судьбоносное решение, вся последующая ее жизнь была освещена радостью семейной жизни с мужем, дочкой и внуками.
Конечно, не все было безоблачно в отношениях мужа и жены. Но бывает ли иначе? В конце своей долгой жизни Татьяна Львовна, жившая в Италии, как-то иначе взглянула на саму себя. «Я часто о нем думаю, – писала она брату Сергею, – и очень осуждаю себя за свое поведение с ним. Он был очень добрым человеком, и мы могли бы жить еще гораздо счастливее, чем жили. Я была очень избалована любовью окружающих и своим успехом, эгоистично требовала от него внимания и любви, мало давая ему взамен: Pazienza![459] Как говорят мои милые итальяшки – теперь ничего не поправишь и никого ничему не научишь!»[460]
В семье Толстых со временем все полюбили М. С. Сухотина. Летом 1910 года Л. Н. Толстой с душевной радостью говорил про зятя как общественного деятеля и человека: «Я хочу похвастаться: умные люди видят огромное количество разнообразных характеров, вот и Михаил Сергеевич. Он совершенно особенный. С одной стороны, барство, аристократизм, а с другой – душевная глубина, твердые религиозные принципы. Честный, правдивый. Он не желает и не ищет перемен внешнего строя, а в том, который существует, старается жить лучше»[461].
Сидят: Е. В. Оболенская, Т. Л. Сухотина, Л. Н. Толстой, Таня Толстая (дочь М. Л. Толстого), С. А. Толстая, Ваня Толстой (сын М. Л. Толстого), М. Н. Толстая; стоят: А. Л. Толстая, М. Л. Толстой, М. С. Сухотин и А. Л. Толстой. 1908
Толстые свыклись и с Н. Л. Оболенским, но при этом семейная жизнь Татьяны и Марии складывалась таким образом, что центр тяжести переместился на другое.
У сыновей Льва Николаевича и Софьи Андреевны было много детей. У трех дочерей все сложилось иначе: ни у Марии, ни у Александры не было детей, и только Татьяна Львовна родила дочь. По тем временам очень поздно – в сорок один год.
Утраты постигали и сыновей, и дочерей, но у последних ситуация складывалась драматично. 12 апреля 1900 года у Андрея Львовича родилась Софья, а через три недели, 3 мая 1900 года, Лев Толстой со старшей дочерью Таней спешил к Марии, которую «они застали в Пирогове опять больной, после выкидыша»[462]. Однако иногда время утрат у сыновей и дочерей почти совпадало: 24 декабря 1900 года умер первенец Льва Львовича – Лев, а 27 декабря в Ясную Поляну пришло известие, что у Татьяны родилась мертвая девочка, и через месяц с небольшим, в феврале 1901 года, Мария родила мертвого мальчика; позже, в ноябре 1901 года, Татьяна вновь лишилась ребенка – на этот раз это был мертвый мальчик. После первых родов Татьяна сказала матери: «Глядя на мертвую девочку, я только понюхала, что такое материнское чувство, и ужаснулась перед его силой»[463].
Софья Андреевна, рожавшая шестнадцать раз и при этом благополучно разрешившаяся тринадцатью детьми, с болью размышляла о судьбе двух старших дочерей: «Очень огорчали меня мои обе дочери. Постоянные выкидыши изнуряли их обеих; а к физическим страданиям примешивались страданья душевные, погибала мечта иметь ребенка, чего они обе страшно желали. Сколько ни советовались с акушерами и докторами – ничего не помогало. И они плакали и огорчались. Бедная Маша так и умерла, не имев живого ребенка. А у Тани из шести мертвых родилась только одна живая, Таня»[464]. Все дети Татьяны Львовны «рождались мертвыми, их было семь, так же как у дочери Маши»[465]. Цифры из двух последних фраз противоречат друг другу, но, по-видимому, Софья Андреевна подсчитала количество родов – по семь на каждую, из них только одни кончились благополучным разрешением живым ребенком. Рифма важных событий в жизни молодых женщин была неточной.
В ноябре 1898 года к беспокойству беременной Марии доктора, по-видимому, не прислушались, приехавшая же в Ясную Поляну Софья Андреевна была рада встрече с родными, о дочери она беззаботно, с легким налетом недоверия написала: «Застали всех здоровыми, ласковыми. Маша, кажется, ничего. Доктора говорят, что могло движение ребенка вовсе не быть, а еще будет, а она себе вообразила движение или просто соврала и себе, и нам. Она очень весела и бодра, и такая беленькая, нежная и хорошенькая»[466]. Что-то тревожило Марию Львовну; по-видимому, об этом она сообщила отцу, который в ответном письме от 9–10 декабря подбадривал дочь: «Сейчас получил от тебя, Маша, письмо. Спасибо. Какая загадка твое положение! Меня оно не переставая занимает. Давай, Маша, всему радоваться: и твоему положению, что есть случай проявить свою веру»[467]. Однако через полмесяца, в канун нового, 1899 года, произошло печальное в жизни супругов Оболенских событие. Вспоминая о том злополучном дне, Софья Андреевна обобщила всю историю семейной жизни дочери Марии: «Она с самого замужества все хилела и нервничала; что-то было безотрадное и безжизненное в этом браке». На праздник собралась вся семья, и «в самый день праздника она родила недоношенного 5-месячного мертвого ребенка, мальчика, что повергло ее в полное отчаяние и огорчило за нее всех нас, омрачив ту радость, которую мы испытывали, собравшись все в любимой всеми нами Ясной Поляне»[468].
455
Сухотина-Толстая Т. Л. Дневник. С. 424. Запись от 19 мая 1900 г.
456
Там же. С. 425. Запись от 4 июня 1900 г.
457
Сухотина (Толстая) Т. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 14 ноября 1902 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 696. Письмо 19. Л. 39 об.
458
Сухотина-Толстая Т. Л. Дневник. С. 427. Запись от 3 ноября 1900 г.
459
Ничего не поделаешь! (ит).
460
Сухотина (Толстая) Т. Л. Письмо к С. Л. Толстому, 31 мая 1947 г. // ОР ГМТ. Ф. 53. № 1688. Л. 2.
461
См.: Толстая А. Л. Дневники. С. 91.
462
Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 2. С. 567.
463
Толстая С. А. Дневники. Т. 2. С. 7–8. Брату Льву и его жене Доре, у которых умер первенец Лев, Татьяна написала: «Постоянно о вас думаю и теперь, потерявши мою девочку, совсем особенно смотрю на отношения родителей к детям. Хоть она ни минуты и не жила, но, раз только взглянувши на меня, я почувствовала то сильное материнское чувство, которое только тогда можно понять, когда его испытал. От этого я теперь так сильно чувствую за вас, бедных. Я умножаю в бесчисленное количество раз свое горе, чтобы представить себе ваше, – но самый характер его теперь для меня близок и понятен» (Сухотина (Толстая) Т. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 6 января 1901 г. // ОР ИРЛИ. Ф. 303. Оп. [не указ.]. Ед. хр. 696. Письмо 12. Л. 27–27 об.). Она попыталась утешить, сказав, что теперь всю свою любовь они могут сосредоточить на втором сыне. Брат возразил ей, и она согласилась с ним: «Ты говоришь в письме, что Павлик не может заменить Левушку. Еще бы! Он может и должен наполнить вашу жизнь, но заменен он не может быть. Я чувствую даже в отношении своего ребенка, что новый не заменит того, который был» (Сухотина (Толстая) Т. Л. Письмо к Л. Л. Толстому, 21 января 1901 г. // Там же. Письмо 13. Л. 29–29 об.).
464
Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 2. С. 570.
465
Там же. С. 577.
466
Толстая С. А. Дневники. Т. 1. С. 423.
467
Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 71. С. 508.
468
Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 2. С. 535.